Лена Крохина посмотрела на датчик настроения. Ну конечно! Чёрный сектор!

Нет, жизнь невозможное дерьмо! Невероятно унылое и ничтожное представление, дающееся пустому зрительному залу. И мы все — неумелые актёры-неудачники, чьи сценические неудачи даже некому критиковать. Ведь всем на всё плевать. Каждый думает только о себе. И это губит его. Это губит всех нас. Мы слишком заняты собой, чтобы прийти на помощь другим. Тем, кто умрёт, если ты не окажешься рядом. И они умирают. И ты умираешь, ведь тебе тоже никто не приходит на помощь, когда ты в ней так нуждаешься!

Лена рухнула на колени и зарыдала. Она никому не нужна. Мать всегда в разъездах. И сейчас — ездит по области, торгуя какой-то никому не нужной дрянью. Отец бросил их, ушёл к доярке, подселился к ней в халупу, что в Вознесенске. Вместе они пасут корову и держат аж целый улей медовых пчёл… Дочь не видела отца уже пятый год. Она не держит на него зла, ведь как можно держать зло на того, кто исчез из твоей жизни? Он просто не существует для Лены. Но существует ли Лена сама для себя? Разве это жизнь? Бледная тень, мрак, извечные душевные страдания… Никому нет дела до несчастной девушки, провалившей тест на совершеннолетие. Этот мир и не заметит её исчезновения…

Помутившимся от слёз взглядом, Лена смотрела на отражающий закатные лучи предмет. Старая ржавая складная бритва.

Выход всё-таки есть!

Выход есть, мать вашу так!

Выход…

Дрожащие пальцы подхватили бритву. Сердце стучало по рёбрам неистово, словно загнанный стаей бродячих псов пацан, оказавшийся у дверей соседского дома. И он стучит, стучит, стучит, но никто не открывает — все на работе. А собаки всё ближе…

Не очень-то это просто, вскрывать себе вены. Не менее сотни раз Лена подносила к запястью раскрытую бритву, уже даже прикасалась к коже старым, ржавым, с зазубринами лезвием. Но всегда в нерешительности отнимала его. Ей не хватало уверенности. Не хватало твёрдости, чтобы сделать «прощальный надрез».

Солнце изливало последние закатные лучи на поле, словно смертельно-раненное огненное животное — кровь. И Лена всё-таки решилась. Титаническое усилие воли, зажмуренные глаза, тупая боль в запястье…

Лена тихонько плакала, смотря на рану. Кровь пульсирующими ручейками сочилась на пустые баночки байгана. Было больно. Очень больно. Но жизнь Лены и без этого была похожа на сплошные страдания. Ничего, можно ещё потерпеть, осталось совсем немного…

— Что же ты наделала, дурочка!!! — из пучины надвигающегося мрака донёсся мужской баритон.

— Я? — перед глазами Лены плыло. В сером вечернем сумраке виднелось пятно. Оно то обретало очертания человека с причудливым котелком на голове, то опять превращалось в размытое нечто. — Ты мой ангел смерти?

— Дурная дурочка, — вздохнул Афанасий Михайлович Махно и принялся перевязывать рану девушки огрызком рубахи. — Лишь бы не было заражения. Лишь бы не было…

— Ничего себе, — присвистнул Серёга, осматривая сломанную акацию. — Это ведь она сделала, да?

— Не болтай, лучше дай ей маскировку. Она нашумела громче, чем слон в чайной лавке. Легавые будут здесь с минуты на минуту.

— У них и без неё работёнки сегодня хватает, — пробурчал Серёга, поднося к бледным губам Лены подкуренную сигарету. Девушка скривилась и отвернулась. — Тяни, дура, если жить хочешь, тяни!

Крохина послушалась, сделала затяжку. Дым неприятно щипал лёгкие и горло.

— Ещё! — потребовал Серёга, цепной пёс Дяди Афанаса.

Лена безропотно послушалась. На этот раз едкий дым заставил её закашляться.

— Ещё!

— Я не хочу, — прошептала Лена. — Я хочу умереть…

— Поверь мне, смертью, на которую тебя легавые могут обречь, не захочется умирать, — сказал Дядя Афанас, поглаживая девушку по каштановым кудрям. — Вдохни ещё, ну?

Слова причудливого силуэта в котелке имели странную успокаивающую силу. Им хотелось верить. Слепо. Без оглядки…

Лена выкурила целую сигарету.

— Бери её и пошли, — сказал козлобородый.

Серёга взял Лену Крохину на руки и пустился следом за боссом, который уже шагал к флаеру системы «Волга-2113», на дверце которого светились неоновые таксистские шашечки.

— Ты почему свои долбанные шашки не выключил? — прорычал козлобородый. — Лишнего внимания мусорского захотел?

— Так мы ж быстро… — промямлил Серёга.

— Ещё раз так проколешься, я тебя детских воспоминаний лишу, — пригрозил Афанасий.

«Ненавижу своё детство, лучше бы его стереть» — подумал Серёга и испугался своих мыслей.

— Я всё слышал! — козлобородый открыл заднюю дверцу флаера. — Клади её сюда. И дай мне, ради всего святого, аптечку!

Серёга положил полусознательную Лену на заднее сиденье. Достал из бардачка коробочку с красным крестом, протянул её боссу.

— Полетели! — приказал Дядя Афанас.

Серёга не смел ослушаться. Впрочем, он никогда не ослушивался. Дюзы выплюнули струи горячего воздуха. Флаер взмыл в усыпанное алмазами звёзд небо.

— Дядя Афанас, Дядя Афанас, — не выдержал Серёга. — Но ведь это она то дерево, да? Вторая степень телекинетии, да?

— Ты рули давай, — буркнул козлобородый, впихивая в рот Лене таблетку антибиотика и давая запить водой из пластиковой бутылочки. — Лишь бы не было заражения. Лишь бы не было. Нам гангрена ни к чему, нет-нет-нет, девочка ты наша, солнышко. Какая ж ты вторая степень, милочка?

Третья, девочка, третья…

«Байган — средство всеобщей радости и счастья — к сожалению, имеет и побочный эффект. Он проявляется у очень ограниченного круга людей, обладающих генетической склонностью к психическим заболеваниям. Так называемая „байгановая аллергическая реакция“ вызывает расстройство психики. Диапазон расстройств достаточно широк: начиная от простых нервозов и заканчивая такими пагубными проявлениями мозговой деятельности, как психокинетическая активность. Именно поэтому не достигшим совершеннолетия людям рекомендуется употреблять „маски счастья“ слабого действия, обозначенные серией „Юный бриз“. Молодой развивающийся организм не имеет стойкую реакцию на байган и более склонен к проявлению побочных эффектов.

В случае если побочным эффектом становится психокинетическая активность, основное действие „маски счастья“ полностью отсутствует. Люди с подобными склонностями мозга не способны получать наслаждение от байгана. Вместо этого, они в большинстве своём впадают в депрессивное состояние; раскрывается склонность к психопатическим реакциям на внешние раздражители. Часты случаи гипертрофированной мизантропии. Такие люди опасны для общества. И, подобно любой угрозе, они должны быть обезврежены».

Патрульный флаер стоял на крыше панельной восьмиэтажки. С его окон открывалась хорошая панорама микрорайона «Северный» города Н. Вид был так себе — это вам не пестрящий богатством Киев, с его вылизанными улочками, новенькими многоэтажками, каштанами вместо зарослей полыни…

— Сегодня в школах проводят тесты на совершеннолетие, — сказал Чан Вэй Кун на чистом русском. — Если до конца смены не увижу хотя бы один огонёк на экране поискового радара — уйду на пенсию. Нет, реально, брошу это всё к чертям собачьим.

— Думаю не всё так плохо, — ответил старший лейтенант Говард Закиров. — Позавчера, вон, майор Андреев задержал телепата первой степени.

— За всю неделю один вшивенький телепатушка, — сказал, как отрезал, Чан. — Закиров, ты хоть понимаешь, что это значит?

— Затишье перед бурей? — взял на себя смелость предположить Говард.

— Нет, это запустенье после бури. Я бы даже сказал не бури, а цунами. Всё плохо, Закиров, из ряда вон плохо.

— Чан, даже не думал, что ты способен пасть духом, я бы…

— Заткнися, пацана сапливая! — рявкнул Малыш. — Не тебена меня учить!

— Я…

Говард не смог закончить свою мысль. Он её, собственно и не начал даже озвучивать, а на экране радара замелькала красная точка в центральной части микрорайона «Лески». И что же это? Ещё одна точка. Совсем рядом!