— До лучших дней. — Рафаэль не помнил, чтобы Рита когда-либо говорила о «лучших днях».

— Как по-твоему, теперь мы сможем поехать на автогонки, раз у тебя есть работа? Мы же никогда их не видели. Скорость у машин огромная, а шины обгорают, когда они срываются с места, и в воздухе стоит запах жженой резины и специального топлива, которое заливается в баки, кажется со спиртом. Правильно? Некоторые машины развивают такую скорость, что для их остановки требуются парашюты. Если идет дождь, то гонки задерживаются, пока не высохнет асфальт. Луис был там, на своем грузовике. И брал с собой Нито. Ты сможешь занять у Луиса грузовик и отвезти нас на гонки? Мы бы взяли с собой и детей. Я уверена, что их пропустят без билетов.

Луна расплылась перед глазами Рафаэля. Он мигнул. Луна снова стала круглой. Уж он-то никогда не поедет на автогонки. От слез луна опять расползлась, словно клякса.

— Рафаэль? — Рита приподняла голову, чтобы посмотреть на лицо мужа.

Рафаэль откашлялся.

— Когда-нибудь. Может, вместе с Луисом.

— Я думаю, он не откажется.

Долго они сидели, вслушиваясь в дыхание друг друга.

Наконец Рита шевельнулась.

— Пора идти. Пока не налетели мухи. И крысы не нашли нас.

— Да, — Рафаэль потянулся. — Почему мы не принесли с собой что-нибудь выпить? Раньше-то приносили.

— Ты вроде бы не хотел. — Рита встала. — Не забудь завтра отдать мне твою новую рубашку. Я ее выстираю. Я хочу, чтобы в четверг ты хорошо выглядел.

Глава L

— Ты проснулся?

— Нет, — ответил Рафаэль отцу.

Улыбнулся, прежде чем открыть глаза. Отец всегда будил его этой фразой. А он никогда не отвечал иначе.

Отец тоже улыбался.

— Нито и Эйман прорезали новую дыру в заборе.

Рафаэль лежал в старом, веревочном, много раз чиненном гамаке, подвешенном между крюком на стене их жилого фургона и давно засохшим деревом. Фрэнки, сын Рафаэля, спал, свернувшись клубочком, рядом с ним, с кулачком во рту, положив голову на живот Рафаэля.

Лучи утреннего солнца уже добрались до них. Тела обоих блестели от пота. Кроме того, по запаху чувствовалось, что младенец во сне описал бок отца.

— Пойдем со мной на свалку, — продолжил отец. — Я хочу тебе кое-что показать.

Рафаэль зевнул.

— Все равно нужно забрать ребенка с солнца, — убеждал его отец.

Взяв Фрэнки на руки, Рафаэль сел и перекинул ноги через край гамака.

Чуть приоткрыв глаза, Фрэнки потер кулачком нос и губы.

Затем заплакал.

Отец Рафаэля улыбнулся.

— Он голоден.

— Естественно, — кивнул Рафаэль.

Вместе они направились к дверце фургона.

Рита уже спускалась по ступенькам.

— Нельзя держать ребенка на солнце, Рафаэль.

— Я спал.

— Он не обгорел, — добавил отец Рафаэля. — Солнце еще не такое жаркое.

Рита унесла Фрэнки в домик на колесах.

— Не хочешь ли выпить перед тем, как мы пойдем? — спросил отец.

— Нет. А ты?

Пальцы отца поглаживали живот пониже пояса.

— И я не буду.

Когда они переходили ручей, направляясь к окружавшему свалку проволочному забору, Рафаэль посмотрел направо.

Там, где ручей поворачивал, а потому был глубже, двое мальчишек, Роки и Джаз, стояли в воде. Они купали маленькую девочку, Титу. Днем раньше их попросила об этом Мама. Вчера на то была причина. Сегодня они снова купали ее. Голенькая Тита не протестовала. Мальчики тоже молчали и нежно терли ей кожу и поливали водой.

Рафаэль подумал, не надо ли чего им сказать. Отец и не заметил детей. Рафаэль не нашел подходящих слов. А потому промолчал.

В заборе прорезали Т-образную дыру. Короткими кусками проволоки сверху и посередине прикрутили вырезанный кусок к забору, так что издали он казался целым и невредимым.

Рафаэль раскрутил боковую проволоку, вслед за отцом пролез в образовавшуюся щель, задвинул вырезанный кусок на место, вновь прикрутил его проволокой.

— Кто мы? — спросил Рафаэль отца, шагая по свалке.

— Что?

— Мы — индейцы?

— Кто-то спрашивал тебя об этом? Интересовался, индейцы ли мы?

— Иногда люди называют меня индейцем. Или мы испанцы?

— Мы — никто.

Рафаэлю показалось, что в голосе отца слышится злость.

— Я имею в виду, белые ли мы? — Это было важно, и Рафаэль хотел выяснить это сейчас. — Или в нас есть черная кровь? Почему люди называют меня «индеец»? Я ничего об этом не знаю.

— Все, — отрезал отец. — Хватит об этом.

Рафаэль смотрел на свою тень и на тень отца, скользившие по толстому слою пыли, которым была покрыта песчаная дорога, петляющая по свалке меж мусорных гор.

Наконец отец Рафаэля заговорил.

— Твой брат, Фрэнк, в один из июньских дней ушел в армию. А через несколько недель рядом с ним взорвался артиллерийский снаряд. Осколками его ранило. Произошло это не в бою, а при подготовке к войне, которая так и не началась. Наверное, виной всему — чья-то безалаберность, но теперь-то узнать невозможно. А может, никто даже не считал твоего брата, Фрэнка, за человека и не предупредил об опасности. Кусочки металла так глубоко проникли в его тело, что доктора не могли их вытащить. Шесть недель тело Фрэнка горело адским огнем, от кончиков пальцев до макушки. Так сказал его друг, который навещал Фрэнка в госпитале.

— Какие долгие мучения, — понимающе кивнул Рафаэль.

— Долгие, — согласился его отец. — Мы об этом не знали. И никогда не узнали бы, не найди нас друг Фрэнка. Луис обратился к властям, чтобы те подтвердили, правда ли все это. Прошло еще три недели, прежде чем к нам прибыл их посланец. Он сказал, что они не могли найти, где мы живем. Моргантаун, видите ли, не значится ни на одной карте. Он сказал, что медаль и страховка отданы женщине, которую Фрэнк встретил и на которой женился в одно из увольнений. Об этом мы тоже услышали впервые. Они были женаты то ли две, то ли три недели. Мне эта медаль ни к чему, но, думаю, твоей матери было бы приятно хранить ее у себя. Может, твой сын, Фрэнки, стал бы носить ее, когда вырастет. Похоже, и властям на нас наплевать.

Рафаэль шагал рядом с отцом, глядя на все укорачивающиеся полуденные тени. Он полагал, что тот ведет его в определенное место, чтобы что-то показать.

— Ты вот спрашиваешь, кто мы и откуда. Мы — никто.

Вскоре Рафаэль заметил большую плиту на груде металлолома. Рассмеялся и указал на нее отцу.

— Может, в этой плите мы сможем приготовить индейку. Давай отнесем ее Рите.

Его отец сплюнул.

— Индейка!

— Ты когда-нибудь пробовал индейку?

— Сколько она стоила?

— Не так уж и много.

— Конечно, я пробовал индейку. Когда я был мальчишкой, индеек тут хватало. Диких, конечно. Я их ловил. Откуда у тебя деньги, чтобы покупать в магазине такую большую индейку?

— Я говорил тебе. Я нашел работу.

— Конечно. На складе. — Отец глянул на блестящие от пота плечи Рафаэля. — Только не принеси с собой какую-нибудь болезнь, парень. Их у нас хватает и без этого.

Рафаэль забрался на груду металлолома. Осмотрел плиту. Две горелки из четырех. Дверца духовки лишь на одной петле. Обгоревший электропровод.

Рафаэль сидел на корточках, балансируя на ржавой пружинной кровати. Боковым зрением заметил человека, появившегося меж двух мусорных гор в самом центре свалки.

Мужчина в хаки, пружинистая походка, широкополая шляпа, защищающая лицо от солнца. Ружье за спиной, пистолет в кобуре у пояса. Рафаэля он не видел.

Рафаэль спустился вниз, к отцу.

— Нинья не врал. Новый управляющий ходит с ружьем и пистолетом.

— Не может быть.

— Я только что видел его.

— Должно быть, охотится на крыс.

— Это днем-то?

— Но уж наверняка мы его не интересуем. Кого волнует, что мы выносим со свалки? Другим это уже не нужно.

Рафаэль тоже никак не мог взять в толк, зачем на свалке появился человек с оружием и в униформе.

— Нам его бояться нечего, — добавил отец и отошел в тень, падающую от холма, сложенного из старых покрышек.