Оба суда над Коплон показали методы, применяемые ФБР в расследовании преступлений. Во время ареста в сумочке мисс Коплон были найдены 34 бланка с данными, напечатанными ею самой. Информация, содержавшаяся на этих бланках, была взята из докладов ФБР, к которым Джудит имела доступ, работая в Министерстве юстиции. На суде в Вашингтоне обсуждалась возможность представить эти документы как улики, причем обвинение настаивало на том, что в случае их обнародования пострадает национальная безопасность. Но судья Альберт Я. Ривз сказал, что «правосудие должно вершиться, даже если упадут небеса», и разрешил использование этих материалов. Данные, найденные на бланках, рассказали о «методе пылесоса», по которому работало ФБР, собирая сначала всю информацию, а потом отсортировывая наиболее ценную. Например, некоторые из данных, оказавшихся у мисс Коплон, были основаны на слухах, а часть — на уже закрытых делах.

Во время слушаний по делу Коплон было сделано еще два сенсационных открытия:

1. Абрахам Померанц, адвокат Губичева, выяснил в ходе опроса свидетелей, что ФБР прослушивало телефоны Секретариата ООН.

2. Следующий разговор произошел между адвокатом Коплон Арчибальдом Палмером и одним из агентов ФБР.

«Вопрос. Работают ли контрразведчики США в посольствах, консульствах, делегациях ООН, включая и русские?

Ответ. Да».

Уже на следующий день Госдепартамент опроверг эту информацию, но определенный урон был нанесен.

Дж. Эдгар Гувер был явно недоволен тем, как его люди работали над делом Коплон. Вскоре после окончания суда Говард Флетчер, агент, отвечавший непосредственно за это дело, был переведен на должность помощника в штаб-квартире ФБР в Вашингтоне.

Еще одна необычная деталь — отношения мисс Коплон с Арчи Палмером, ее адвокатом, которые ухудшились настолько, что она отказалась от его услуг в середине нью-йоркского процесса. Назначенные судом адвокаты не знали подробностей дела и не смогли помочь ей.

Одной из последних и, возможно, самых главных сенсаций стал любовный треугольник. Защита мисс Коплон строилась на существовании любовной связи Джуди и Губичева. Но обвинению удалось доказать, что в то время, когда отношения Коплон и Губичева должны были быть в апогее, она проводила выходные в отелях Балтимора и Филадельфии в обществе Гарольда Шапиро, молодого юриста из Министерства юстиции. Этот факт поднял интересный психологический вопрос: может ли женщина, влюбленная в одного мужчину, в то же время встречаться с другим? Присяжные были потрясены таким предположением, вызвав тем самым неудовольствие Палмера, который заявил, что дело Коплон из «шпионского процесса превратилось в сексуальный процесс».

О Джудит Коплон рассказано в книге Курта Сингера «Великие шпионки мира», которая представляет ее продолжательницей традиций Маты Хари. Тем не менее, если мы решим описать ее одним словом, этим словом будет «скромная». В школе она была «синим чулком» и зубрилкой, получала в среднем 90 баллов. В колледже постоянно сидела в библиотеке, а также была редактором еженедельного журнала «Барнард бюллетень». Она плохо одевалась, безвкусно причесывалась, на концерты ходила в одиночестве. Один человек, хорошо знавший Джудит, назвал ее «неббиш». Это слово на идиш обозначает незначительного человека, не производящего впечатления на других. Знакомые по колледжу вспоминают ее как «обычную умную студентку из средней еврейской семьи, которую часто можно было видеть быстро идущей по студенческому городку с книгами под мышкой».

Она была невыразительна внешне: чуть ниже пяти футов ростом, весила примерно девяносто фунтов, при этом обладала качеством, характерным для низких мужчин, стремящихся компенсировать свой рост, — она была очень энергична. В решении интеллектуальных задач была уверена в себе, но уязвима в делах, касавшихся ее чувств.

Девушке исполнилось уже 29 лет, когда ее арестовали в 1949 году. У нее были черные волосы, густые брови, выразительные карие глаза — ее главное достоинство. В фигуре было что-то мальчишеское — довольно сильные ноги, так как в колледже она занималась балетом, а ее любимым видом спорта был велосипедный.

Джуди была привычна к похвалам. Ко времени ареста она не слышала неприятных слов ни от учителей, ни от начальства. В дополнение ко всему, она была послушным ребенком, не выступавшим открыто против устоев своей семьи. Прекрасно ладила со своим братом Бертрамом, который был на пять лет старше ее. Она выросла в восточном Бруклине, где семья, польского происхождения, впитала в себя американские традиции. Ее дедушка попал в тюрьму в Джорджии во время Гражданской войны. Отец Джуди, Сэмюэль Коплон, был членом либеральной масонской ложи. Он занимался продажей игрушек и, хотя не зарабатывал много денег, ежегодно отправлял игрушки нуждающимся детям в Уорренсбург, где жил когда-то. Он долгое время болел и умер от кровоизлияния через месяц после ареста дочери.

Джуди ходила в школу им. Джеймса Мэдисона. Уже в это время проявляется ее интерес к журналистике — она работает в школьном журнале «Хайвэймэн».

Получив 97 баллов на выпускных экзаменах, она в 1939 году поступила в колледж Барнард, собираясь заниматься историей. Итог ее карьере в колледже подвел на вручении дипломов в 1943 году ректор Миллисент Мак-Интош, сказав, что мисс Коплон была прекрасной студенткой, чей личный рейтинг был таким высоким, какого он никогда не видел.

Высокий личный рейтинг был результатом внеклассной работы Джуди, которой она старалась заменить отсутствие личной жизни. Она состояла в нескольких комитетах, в частности в клубе чести «Ариста». Едва ли было хоть одно дело, в котором она не участвовала.

Повсюду, от преподавателей колледжа до ее шефов в Министерстве юстиции, Джуди хвалили. Они считали, что она обладала всеми добродетелями. Один из преподавателей писал, что Джуди — «щедрая, бескорыстная девушка, трудолюбивая, на которую всегда можно положиться, но вместе с тем очень скромная».

Отделение колледжа, занимавшееся трудоустройством выпускников, внесло в ее дело следующие строки: «Обладает отличными способностями, оригинальна, честна, прямолинейна, скромна, способна работать в коллективе, есть склонности к лидерству, хорошо воспитана». Имея такие рекомендации, Джуди не испытала трудностей в получении работы в правительстве.

Начальство в Вашингтоне тоже хвалило молодую сотрудницу. Ее первый шеф, Лоренс Кнэп, говорил, что «в ней сочетался блестящий талант и дружелюбный характер. Кругозор Джуди был необычайно широк для ее возраста».

Джесс Мак-Найт, ставший ее следующим начальником, в 1946 году отправил ей письмо, в котором выражал «личную признательность» за работу в его отделе, отмечая, что она «была ценным сотрудником». В том же письме он говорил: «Прошу Вас не стесняться, указывая мое имя как источник рекомендаций при устройстве на работу в Вашингтоне или другом городе».

Даже Том Кларк, бывший в то время Генеральным прокурором, отмечал успехи мисс Коплон. Когда она получила повышение в 1948 году, перейдя на работу в гражданскую службу уровня П-3, он писал:

«Дорогая мисс Джудит,

Ваш перевод в П-3 — это действительно поощрение Ваших заслуг, и я поздравляю Вас с этим. Я не знал, что в нашем криминальном отделе были политические аналитики, но, проверив, я обнаружил, что Вы работаете в отделе регистрации иностранных агентов. Желаю успехов в работе».

Еще в колледже один из преподавателей отмечал, что «Джуди серьезно интересуется внутренней политикой».

Статьи, написанные Джуди для газеты колледжа, проливают свет на образ ее мыслей во время учебы, которая совпала с первыми годами Второй мировой войны. Начало ее последнего курса, 1942–43 годы, совпало со Сталинградской битвой. Реакция ее не многим отличалась от реакции большинства американцев: она не скрывала своего восхищения русскими, которые противостояли нацистским захватчикам, и ужасалась тому, что союзники не делали ничего, чтобы помочь России. В статьях, которые она подписывала (это значит, что ее мнение не всегда совпадало с мнением редколлегии), доказывала необходимость открытия второго фронта. Сталин говорил о том, что Рузвельт и Черчилль нарушили свое обещание открыть второй фронт в Европе в 1942 году, чтобы оттянуть туда часть немецких войск, воюющих в СССР. В одной из своих статей, названной «Политика войны», мисс Коплон писала, что нежелание открыть второй фронт вызвано позорными политическими причинами, желанием некоторых лиц обескровить Россию перед победой союзников в войне.