«Порадоваться по-товарищески – это спасибо, – сказал я нетрезвым голосом, – но что ж ты – порадоваться и только?» Я сфокусировал взгляд на его лице и с удовлетворением отметил, что Юлиан вновь посерьезнел и напрягся. «Есть предложения?» – спросил он негромко, осторожно пригубливая свой коньяк. «Е-есть пре-едложения! – подтвердил я, чуть запинаясь. – Ты что ж думаешь, я просто так разглагольствовал тут, похвастаться? Не-ет, брат, я не за просто так… Потому что, хоть все и хорошо, да не все еще хорошо; и хоть все уже и решилось как бы, но есть еще вещи, которые нужно дорешить».

Юлиан тут же превратился в одно большое ухо, а я вновь облокотился на стол и понизил голос почти до шепота. Со стороны каждый сказал бы, что мы замышляем что-то – сказал и был бы неправ, замышлял только один из нас, второй же пребывал в полном неведении. Общей картине, впрочем, это ничуть не мешало.

«Понимаешь ли, – бормотал я, нахмурив лоб и неотрывно глядя Юлиану в глаза, – можно все, понимаешь ли, сделать одному, но удача тогда должна быть непомерной – иначе, прав ты или виноват, ошибаешься или нет, но все равно сожрут и не подавятся. Пока мне везло, не жалуюсь, но сколько его, везения, еще в запасе – наперед не решишь. Потому я и рыщу вокруг – кого бы мол еще, чтобы в одной упряжке и счастливые звезды сложить в общую кучу – рыщу и не могу найти, да и выбор тут небогат, если уж напрямоту. Одни шустры, но не в меру глупы, другие уж больно себе на уме – с провинциальной хитрецой, нипочем не угадаешь, когда вильнут и решат переметнуться. Был человек на примете, но очень уж оказался идейным: от денег отказывается, не знает своей выгоды, а идея вещь хлипкая – как такому верить? Прочие же не годятся и не подходят, как ни крути и ни прикладывай одно к другому: чужеродная кость, своячники, туземцы. К тому же еще и хотят больно много, того не стоя – не иначе, подведут. Короче, сплошные крайности, никакой золотой середины, потому-то, как только ты позвонил, у меня в голове сразу возникла мысль, понимаешь какая – это, думаю, получается прямо как нарочно. Ты-то у нас везунчик известный, да и выгоды своей не упустишь, не говоря уже, что у тебя имеется предметная смекалка – вместе работали, мне ли не знать. Так что, грешен, я сразу замыслил тебя привлечь, если только ты сам еще куда-нибудь не влез с головой, но что-то говорит мне, что пока не влез – так, не так?»

«В общем, где-то так, – замялся Юлиан, – я здорово занят, не подумай, но все же не то чтобы с головой… И вообще, от подробностей зависит… Ты как, о подробностях думал уже?»

«Думал! – кивнул я отрывисто. – Думал и кое-что придумал. Могу поделиться, если желаешь, но прежде извини и позволь отлучиться…»

Я направился в туалет, с некоторым удивлением замечая, что меня и в самом деле пошатывает, а когда вернулся, застал Юлиана беседующим с хмуро глядящим официантом. «Закрываем скоро, – пробурчал тот, увидев меня, – все вон уже ушли, нам убирать нужно». Я сделал надменное лицо, достал из брюк бумажник, а из него – средней величины купюру, небрежно помахал ею и бросил на стол. Официант мгновенно сменил позу и выразил собою знак безупречного внимания. «На чаек хочешь получить? – спросил я вальяжно и сморщился: – Не мычи, не мычи, сам знаю, что хочешь. Так ты уж объясни там своим, что у нас тут с товарищем разговор. Давно не виделись мы с товарищем и не говорили давно – объясни потолковее, глядишь, они поймут и в положение войдут, как и ты. А нам кофейку сообрази…» Я отвернулся и стал усаживаться, шумно отодвигая стул и возясь с салфеткой, а официант исчез, но через секунду объявился вновь и, приговаривая: – «Салфеточку вот свежую пожалуйста», – сноровисто расстелил накрахмаленный прямоугольник у меня на коленях. Экий холуй, подумал я с отвращением, вздохнул и перевел взгляд на Юлиана.

Тот был серьезен, свеж и пребывал в предвкушении обещанных подробностей. «Так вот, – сказал я неторопливо, смахивая с пиджака невидимые пылинки, – раз уж столкнуло нас в самый подходящий момент, так грех, я считаю, не воспользоваться этим в полной мере. Ты у нас лицо независимое, а в столице числился еще и покрупнее меня, так лучше тебе таким и оставаться, тем более, что сейчас независимому лицу вовсе не трудно встрять в точности куда нужно». Я подмигнул ему, но он не улыбнулся, как делал это до того, прищурив веки и остро глядя мне в переносицу.

«Встрять не трудно, – продолжил я, – с людьми тебя сведем и трибуну для сольной речи предоставим, а кстати – и тема есть подходящая, на которую с той трибуны очень убедительно можно порассуждать. Убедительно и главное к месту, – погрозил я пальцем, – а еще главнее, что и мне это поможет, потому что я-то разорваться не могу и сам повсюду не успею, как какой-нибудь Фигаро или многоликий Янус. А успеть нужно, есть одна заковыка, чисто конструктивного плана, о которой никто почти не знает, но прознают обязательно, и никак ее кругом не обойти. Только можно в лоб разрешить – на место поехать и разрешить, что, по правде, не так уж сложно, но представь себе, за такой малостью и то послать некого. Все либо трусят по своему суеверию, либо не годны ни на что, как их не натаскивай. А ты у нас и не суеверен, раз, и тоже, как я, специалист, два, да еще к тому же именно по сыпучим субстанциям».

Я помолчал, покрутил головой будто в раздражении, потом закурил сигарету и сказал с чувством: – «Ну почему у любой магистрали всегда два конца?! Не может она в воздухе висеть, хоть ты убей. И каждому концу на что-то опираться надо… Здесь-то, в городе, уже и площадь подобрали, укрепим все честь по чести; для опор промежуточных тоже наметили более-менее, хоть и не все точки, лишь первых несколько, но и на том спасибо. А вот с тем концом, что у океана, пока дела плохи – то есть не плохи, а вовсе никакие дела: ни замеров нет, ни рельефных срезов, ничего… Руки не дошли, а в архивах пусто – будто там никогда и не строили ничего. Впрочем, может и не строили – место дикое, необжитое, да еще и древними слухами овеянное подобно заповеднику или гиблой пустоши, но ничего гиблого там нет, и заповедника тоже нет – это я выяснил сразу, а то бы ведь и копать ничего не дали, заботясь о чуде природы. Так что с разрешениями все чисто, но без замеров, сам понимаешь, аргументов маловато и звучит несерьезно, напоминая профанацию или откровенный блеф. Я бы на месте завистников первым делом в это ткнул, и они уже тыкали, не сомневайся, но я пока держу осаду. Из центрального бюро, говорю, скоро туда приедут и обмерят все как нужно, по моим мол старым связям. Вот и получается у нас само собой – и связи как бы, и центральное бюро…»

Юлиан все глядел неотрывно, вслушиваясь в каждое слово. «Всего-то и дел – разметить да померить, ну и – плотность, влажность как обычно, но не всю таблицу – так несколько образцов для пробы, – убеждал я его. – Некого послать, придурок на придурке, а сам не могу – дня три займет, отлучаться нельзя, да и странно смотреться будет – все что-то я сам да сам… Куда лучше, если независимый эксперт – на два голоса и споем… Сейчас-то только фотографии с вертолета, а как образцы представишь, да сложим все – никто носа не подточит, будь спокоен… – И наконец: – Так что повезло тебе, да, но если не хочешь или не уверен, то лучше сразу скажи, чтобы время не терять. Подумай конечно – пару дней, если нужно – и звони, не тяни. Мне медлить нельзя, отлагательства отнюдь не в мою пользу – не в нашу пользу, я бы сказал…»

Через час мы покончили с кофе и обговорили все, что можно было обговорить. Юлиан задал лишь два вопроса по существу – о деньгах и о географической точке своего экспертного участия – и получил два уклончивых ответа, также подготовленных заранее. Их, впрочем, было не отличить от ответов прямых, которым лишь чуть-чуть недостало деталей. «Бумаги мы тебе предоставим, не проблема, – пообещал я ему, когда мы уже направлялись к выходу. – Ну а потом, по возвращении – знакомство со старожилами, контракт и все, как положено – если конечно ты им придешься по душе…» Он поднял было на меня встревоженный взгляд, но я подмигнул ему ободряюще – не дрейфь мол, это я так, на всякий случай – и похлопал по спине, как старого друга, с которым позволена любая фамильярность.