Стараясь убедить себя, что все происходит как обычно — обычный вечер, обычная вечерняя пробежка, Катя наматывала круг за кругом по аллеям парка, не замечая прохожих, которых едва не сбивала с ног. Тапка устала первой и нехотя плелась за непривычно резвой хозяйкой, высунув язык чуть ли не до самой земли. У Кати будто выросли крылья — она бежала, бежала навстречу призрачной надежде, и казалось, силы ее не иссякнут, пока ее глаза не увидят того, чей образ она день за днем лелеяла в сердце.

Тапку надолго не хватило: сперва она начала скулить, потом зарычала и ухватилась зубами за штанину хозяйки, видно, пытаясь заставить притормозить. Катя от неожиданности споткнулась, потом резко подалась назад. Раздался пронзительный визг: она нечаянно наступила на Тапкину лапу. Катя опустилась на колени перед Тапкой. Та жалобно поскуливала и глядела на хозяйку с упреком.

— Извини, Тапонька. Я не хотела. Что ж ты путаешься под ногами, дуреха.

Катя присела на траву, обняла собаку и прижала к себе. По щеке скатилась одинокая горькая слеза.

— Дуреха, — повторила Катя, обращаясь не то к собаке, не то к себе.

Никого не было на заветной скамейке. Не было во всем парке. Он не пришел ни вчера, ни сегодня, и завтра тоже его не будет. Она его спугнула.

Впрочем, Катя наверняка слишком много на себя взяла. С чего бы это она должна его волновать. Она ведь никто — Тапка, и та ближе. Все-таки восемь съеденных пачек сигарет сближают куда больше пяти минут пустого разговора.

Катя улыбнулась своим мыслям и тяжело поднялась с земли. В один момент перенагрузка на мышцы дала о себе знать. Все-таки, она полная дура. Хромая, Катя побрела к выходу из парка.

Она уже почти свернула за угол своего дома, когда ее внимание привлек странный грохот, среди которого явственно послышался звон разбитого стекла. Катя обернулась и увидела, как люди, выросшие будто из-под земли, собрались в кучку вокруг какого-то странного предмета. Движимая любопытством, Катя подошла поближе, и уже смогла разобрать очертания автомобиля, лежащего вверх колесами.

Очевидно, произошла авария. Катя смешалась с толпой людей, возбужденно обсуждавшими происходящее.

— Вот придурок. Это ж надо так лететь, чтоб человека сбить, а потом самому перевернуться.

— Насмерть? — спросила испуганная старушка и перекрестилась.

— Да вроде бы живой — вон, из дверцы вываливается, смотри, морда какая отъеденная.

— Я про того, кого сбили, спрашиваю, — не унималась старушка.

Катин взгляд невольно заскользил вокруг в поисках несчастного пострадавшего, и наконец она увидела его — скрючившись, видно от боли, он полулежал у обочины. Ветер трепал такие знакомые седые волосы, местами перепачканные в крови. Сердце девушки забилось часто-часто, она вскрикнула, и бросилась к нему.

Глава 20

Мир как будто перевернулся с ног на голову и обрел новые краски. Более яркие, более живые. И сирень весной пахла по-другому. Сколько дней, сколько месяцев уже существовал этот новый мир? Два, три, пять?

Мамай не считал. Ему казалось, что всю жизнь он только и делал, что ждал того момента, когда его мир станет вот таким, каким он был сейчас, и уже не мыслил ничего другого.

Он не стал мягче, он не стал жестче — во всем Мамай остался прежним, что касалось его работы, точнее образа жизни вне стен дома, который внезапно стал по-настоящему родным. Просто теперь его существование наполнилось особым, непонятным даже для него, смыслом. Кремень в сердце словно дал трещину, и Мамай почувствовал, что стал уязвим. Это, признаться, его угнетало, но не настолько, чтобы отказаться от единственной радости, неожиданно вторгнувшейся в его жизнь.

Каждую свободную минуту он летел домой как на крыльях, стараясь не показывать всем вокруг, как много для него значит — увидеть ее, сомкнуть в своих объятиях, утонуть в ее волшебных глазах. Мамай старался не думать о ее прошлом — ему достаточно было того, что сейчас ему с ней хорошо. И надеялся, что и ей с ним тоже.

И все-таки в чем-то Мамай изменился. Если раньше ему было наплевать, какой ценой достанется победа, — не задумываясь, он рисковал, бросался даже под пули, — то теперь ему хотелось жить. Жить, чтобы иметь возможность наслаждаться тем чувством, которое сжигало его изнутри.

Тетерев не единственный заметил перемену в своем помощнике. Его жена стала первой, кто обратил внимание на необычное поведение Мамая, еще в ту ночь, когда они наконец-то взяли Косматого. Тогда Мамай, уставший и продрогший, впервые отказался ночевать у Тетерева, а поспешил домой. Раньше ему было все равно, где коротать ночь.

Спустя неделю Алиса Терехина устроила небольшой прием для своих, на котором Мамай появился вместе с Лидой, и от зоркого взгляда жены Тетерева не укрылось чувство, которое Мамай питал к своей спутнице. О чем она и поспешила сообщить мужу.

Тетерева одолевали противоречивые мысли. С одной стороны, ему понравилось, что его лучшему боевику не чуждо ничто человеческое — теперь у него в рукаве все козыри, все ниточки, за которые можно дергать без зазрения совести. Но с другой — Мамай уже не так неуязвим как раньше. Тетерев очень сомневался, что родился на свет такой человек, который управлял бы волей Мамая, так что в этом случае Юля, как он ее называл, не представляла собой опасности. Но, как Тетерев уже не раз убеждался, нельзя недооценивать даже мышь.

Когда-то, много лет назад, Тетерев был женат на совершенно другой женщине, которую любил безумно. Тогда он думал, что всесилен. Но заплатил за свое заблуждение самую дорогую цену — его жену похитили и убили. Тетерев как сегодня помнил тот ужас и унижения, то слепое повиновение чужой воле, которые он пережил в надежде спасти ей жизнь. Да, позднее он отомстил — всем подряд, но это не исправило его ошибок.

Тетерев не без причины опасался, что в поле зрения его врагов появилось мощное оружие против Мамая, и это ему не нравилось. Он знал, что это маленькое недоразумение легко устранить — физически, но также понимал, что этого делать не стоит. Что ж, Мамай все-таки человек, а не робот. А ведь жаль…

Тетерев решил, что врага надо знать в лицо, поэтому приказал жене почаще общаться с этой Юлей, на что Алиса сначала с радостью откликнулась, но уже через пару недель недовольно заметила:

— Не представляю, где Мамай ее нашел. И чем ее держит. Он ей совершенно не подходит. И вообще она странная.

— Чем она тебе не угодила? — поинтересовался у жены Тетерев.

— Не знаю. Чувствую какую-то фальшь. Вроде бы она мила, приветлива, чудесная собеседница. Но про себя — ни слова. Девушка-загадка.

— Мамай такой же. Этим они и подходят друг другу.

— Ну уж нет, — зло рассмеялась Алиса. — В этой чувствуется порода. Интеллигентность. Как ее угораздило связаться с Мамаем. Ведь такая, какая она есть, Юлька шарахаться должна от таких, как мы. И креститься при одной мысли, что когда-нибудь повстречает.

— Сучка?

— Нет. Правильная. И наивная.

По правде говоря, у Тетерева сложилось схожее впечатление. Забавно. Он решил пролить свет на вопрос, где Мамай ухитрился раздобыть это неземное существо. И был искренне поражен, услышав ответ.

— Ты издеваешься?.. Та самая?

Хоть ему самому было неприятно вспоминать правду, Мамай не счел нужным кривить душой. Да, та самая шлюха, которая едва не сгубила его жизнь.

— Что за кренделя ты выделываешь, Тураев? Хотя бы гордость была чисто мужская. В зеркало посмотри — ты ведь на нее коровьими глазами смотришь. А она, сука, всех за нос водит. Я бы даже никогда не подумал, что она… — Глаза Тетерева метали молнии.

— Оставь ее. Я с ней сам разберусь. Чуть что — сам голову откручу.

«Как же — открутишь, свою подставишь», — подумал про себя Тетерев.

— Не нравится мне все это, Мамай.

— Больше ее к тебе водить не буду. Из дома не выпущу.

— Дурак ты. Она же сама тебе сказала, что за паршивое кольцо и душу и тело продаст. Такие любить не умеют. Бросит она тебя. Или, не дай Бог, подставит.