Настя кивнула и отстранилась. Тубольцев вздохнул, выпуская ее из своих рук, и поплелся за ней.

Проведать Чеченца их так и не пустили. Не положено. Он только что после операции. Спит. Да и время для посещений давно закончилось. Завтра нужно приходить.

— С ним все будет в порядке? — взволнованно спросила Настя.

— В полном, — уверила ее дежурная медсестра, — Я вам за это ручаюсь.

— Спасибо.

Настина ладошка нырнула в сумочку и вынырнула оттуда уже не пустой. Бумажная купюра плавно перекочевала в карман медсестры, пробудив на лице женщины прекраснейшую из улыбок.

Вот так дела делаются и по больницам нашим. Чтобы родственники не переживали и спали дома спокойным сном, медработники должны быть сыты и финансово удовлетворены. Но иначе можно было потерять дорогого и близкого сердцу человека. И тогда не нужно будет этих зажатых за пазухой купюр.

Тубольцев проводил Настю до самой квартиры и убедился, что вокруг нет ничего, что могло подвергнуть ее опасности.

— У него ключи есть?

— Нет. И другие он не мог сделать. Я ключи всегда при себе держу.

— Молодец, — похвалил Тубольцев.

Они вдруг замолчали, с улыбкой глядя друг другу в глаза. Пора было прощаться. Но никто из них не решался первым произнести это слово. Вдруг Тубольцев вспомнил кое-что и хлопнул себя по лбу.

— Подожди, я сейчас приду. Никому не открывай.

Тубольцев стрелою сорвался вниз по лестнице, выскочил во двор и полез в кусты, где оставил букет. Однако цветов нигде не было. Надо же! Сперли, гады. Вот бы руки чересчур проворные открутить, да шипами по голой заднице отходить.

Стыдно было возвращаться с пустыми руками. Но денег в кармане, как назло, было мало. А уйти, не попрощавшись, Тубольцев не посмел. Не спал бы потом всю ночь, проклиная себя за трусость.

Он поднялся наверх черепашьими тяжелыми шагами, потому что с трудом представлял, что скажет сейчас в свое оправдание.

Настя ждала его на пороге с открытой входной дверью.

— Ну и зачем ты куда-то мотался.

— Да я… Я букет купил. В кустах оставил. А его украли.

Настя посмотрела на него, широко раскрыв глаза, а затем вдруг громко и заливисто рассмеялась. Тубольцев тоже начал смеяться, хотя и не слишком понимал причину веселья. Но она смеялась — искренне, от души, после всех пережитых волнений, — и это было хорошо.

— Есть хочешь? — все еще улыбаясь, спросила она.

— Хочу, — обрадовался Тубольцев.

— Тогда пошли, — поманила она его внутрь квартиры и захлопнула за ним входную дверь.

— Поздно уже, Сережа, — скидывая босоножки, сказала она, — Если хочешь, можешь остаться ночевать. Я тебе у Юры постелю.

На лице Тубольцева в одну минуту отразились несусветная радость, сменившаяся почти траурным разочарованием. Настя вдруг почувствовала, как в груди поднимается незнакомое ранее чувство, а кровь бешено стучит в висках, и хочется совершить нечто безумное, такое, о котором завтра будешь жалеть, но еще больше жалеть будешь, если испугаешься и не совершишь…

Она сделал шаг навстречу Тубольцеву, оказавшись в опасной близости. Опасной, потому что от него исходил нестерпимый жар, в который хотелось окунуться и сгореть, если можно, дотла.

Неужели это и есть любовь? Если да, то она согласна любить до бесконечности…

— Любишь меня? — вдруг спросила она, совершенно без страха и стеснения.

— Да, — ответил Тубольцев и стал покрывать ее губы быстрыми горячими поцелуями.

Стало совершенно понятно, что ужинать никто не будет. И комната брата сегодня ночью останется пустой.

Тубольцев целовал ее и гладил руками, не смущаясь дотрагиваться везде, где только могли добраться пальцы, а где не могли, он просто срывал бесполезную сейчас одежду.

Завтра он расскажет ей, как сильно он ее любит, как сильно он без нее скучал. А потом они будут лежать вместе, обнявшись, и строить планы на будущее. Счастливое будущее, иного не может и быть.

А сегодня… Сегодня ему просто чертовски хорошо…

Глава 2

Златарев провалялся в больнице примерно с неделю. Кто бы мог подумать, всего лишь собачий укус, а столько хлопот. Правда, какой укус! Знатный. Почти до кости, сволочь, прогрызла. Врачи грозились продержать Златарева еще несколько дней, однако тому до смерти приелись белые больничные стены, грубые мужловатые медсестры — где они, хваленые ангелы-сестрички из анекдотов, — а также непрерывное дребезжание мобильника у соседа по палате — молодого студента, лежавшего с закрытым переломом обеих ног. Златарев чувствовал, что еще немного — и он повторно переломает ему эти самые ноги или вышвырнет вон через распахнутое окно.

Вернувшись, наконец, в привычный ему мир, Златарев вздохнул спокойно, несмотря на то, что тут его поджидало куда больше серьезных проблем.

Во-первых, работа. После долгого и болезненного разговора с Мариной, Златарев с опаской думал о том, как встретит его Мельник. Неважно, что он спас его дочь. Важно, что теперь он — Златарев — ее злейший враг. Правда, вполне обоснованно подозревал, что на время. Вскоре она почистит перышки и сделает новую попытку примирения. Этого Златарев никак не хотел.

Да и контора у Мельника развалилась совсем. Он уволил почти всех ребят, включая Тубольцева, к которому Златарев привык, как к собственной тени. Может, удастся куда-нибудь устроиться вдвоем. Нужно только поискать как следует.

Переступив порог комнаты, Златарев ощутил, как в нос ему ударил запах чего-то совершенно чужого, будто нежилого. Давненько он не был дома, отвык.

Мебель в комнате была покрыта налетом пыли. Холодильник вообще оказался отключен. А на столе лежали запасные ключи от квартиры и записка.

Вот те раз. Златарев присел на табуретку и замер с запиской в руках.

Оказывается, его бросили.

Ну надо же, как кстати. А то он никак не мог придумать, как избавиться от этой навязчивой особы.

Сама ушла. Ну, попутного ей ветра, или как еще там говорят в подобных случаях.

Златарев даже рассмеялся, но потом вдруг с силой ударил кулаком по столу.

Сбежала, черт. Неужели все было так плохо, что Аня попросту собрала свои вещички и съехала, оставив ключи на столе.

Могла бы дождаться его, поцеловать на прощание, что ли? Обидно было до чертиков, так что одной бутылкой водки не обойтись. Но пить в одиночку совершенно не хотелось.

Может, набрать Тубольцеву? Впрочем, это был дохлый номер. Серега точно прописался у своей новой мадам, и похоже, на этот раз все окажется более, чем серьезно.

Пришлось выпить одному. Но перед этим Златарев отправился в магазин — пополнять продовольственные запасы. Опять колбаса, пельмени, хлеб. И опять он забыл купить сметану.

Ближе к середине ночи Златарев вскочил и начал метаться по комнате, что загнанный зверь. Ему было плохо. Ужасно плохо оттого, что Аня уехала, не предупредив. Хотя, конечно, как она могла, ведь Златарев лежал в больнице, и некому было ей об этом рассказать. А у него даже номера ее мобильного не было.

И куда она переехала, Златарев не знал. Где работает — тоже.

Кавалер, называется. Он хоть фамилию ее помнит?

Златарев был готов расхохотаться: фамилии он тоже не спросил.

Почему-то вспомнилась песня про «девку-однодневку». Нет, Аня не была однодневкой. Так почему ж он этого раньше не понял?

Наутро Златарев спустился на второй этаж и позвонил в бывшую Анину квартиру. Открыла незнакомая молодая женщина, новый жилец. Конечно же, про Аню она ничего не знала. Златарев обошел еще несколько квартир, пока, наконец, одна из соседок не вспомнила: