Один из кадетских лидеров, Ф. Родин, назвал антисемитизм «патриотизмом недоумевающих людей». Основатели антисемитского движения в Германии говорили о «народном инстинкте», заставляющем их держаться подальше от семитов.

Склонный к аналитике В. В. Шульгин называет три типа антисемитизма:

1. Расовый.

2. Религиозный.

3. Политический.

Автор сих строк позволил себе ввести еще два уточняющих определения: антисемитизм страха и антисемитизм конкуренции.

Оба эти вида антисемитизма есть не что иное, как конкретизация «политического антисемитизма» В. В. Шульгина.

Все мы, от Родина до Буровского, пытались понять причины и корни явления. Мы относились к антисемитизму, как к уродливому явлению, вызванному к жизни какими-то тоже уродливыми явлениями в общественной жизни. Мы исходили из того, что никто не впадает в ненависть ни к какому народу просто так или поддавшись пропаганде.

Но все эти определения, даже сами попытки искать рациональные объяснения явлению, вызывают раздражение у многих евреев (особенно у идеологических евреев, разумеется).

Во множестве книг и статей, написанных евреями, антисемитизм определяется как иррациональная ненависть, стремление уничтожать, обижать, унижать евреев во имя самого процесса или подчиняясь каким-то утробным комплексам. Даймонт жестко разводит «неприязнь к евреям» и иррациональный, совершенно безумный антисемитизм — своего рода манию. То есть антисемитизм — это род душевного заболевания, которое выражается в ненависти к евреям.

Порой так считают не только авторы «Библиотечки Алии», но, казалось бы, люди серьезные: «Достаточно рационального обоснования советская антиеврейская политика вообще не имеет, рационального, конечно, с точки зрения коммунистической диктатуры. В основном объяснять эту политику приходится инерцией скрытого антисемитизма, корни которого живут в советском обществе, и инерцией антисемитской административной практики, прочно вошедшей в быт в сталинский период советской истории» [174, с. 422–423].

Впрочем, в той же литературе объясняется порой, на какой основе рождается этот вид помешательства. Скажем, в своей статье о последней книге Солженицына Д. Маркиш сравнивает его с «…натуральными жидоморами, преследуемыми житейскими неудачами и горьким ощущением неполноценности в гуще родного народа, посреди красивых березовых рощ» [43, с. 28].

Что прямо-таки восхищает, так это рассуждения о «житейских неудачах» исторической личности и «горьком ощущении неполноценности» автора, тираж книг которого зашкалил за сто миллионов. И тем более со стороны человека, чьи претензии стать русским литератором так и остались претензиями. Ох, чья бы корова мычала, скромно пописывающий господин Маркиш! Сравнили бы вы тиражи собственных книг с тиражами Солженицына — да и утерлись тихонько, в гуще собственного народа, посреди красивых пустынь.

Что же до злобности «жидо» — или еще чьих-нибудь «моров»… Кто это у нас тут собирался стоять в почетном карауле у изголовья России? Не припомните? Господин Маркиш, ау!

В случае с господином Маркишем приходится отметить хорошо знакомый психологам феномен, когда собственные состояния приписываются кому-то другому — или врагу, или просто человеку неприятному. Врагу — чтобы оправдать свое отношение к нему. «Если я его не зарезал бы, он давно бы меня уже прикончил! Вон как он на меня смотрит!»

В случае с человеком неприятным психический больной понимает, что с его стороны дурно испытывать такие чувства или настроения. Вот он и приписывает их тому, кого не любит и с чьей стороны ему приятны были бы низкие, презренные эмоции. Правда, еврейская тематика тут совершенно не обязательна, вполне достаточно зависти несостоявшегося полулитератора, автора злобных, но скверных стихов да максимум «Полюшка-поля», к знаменитому на весь мир писателю, субъекту мировой политики.

Но вот еще одно определение: антисемитизм — это иррациональная ненависть к евреям, проистекающая от зависти к их талантам.

Версия распространяется, правда, в основном неудачниками еврейского происхождения, и в этом некоторая ее слабость.

Иногда то ли в запале, то ли прямо по Фрейду, в порядке пресловутых «оговорок» делаются такие высказывания, что просто диву даешься. «Печальная статистика свидетельствует о чрезвычайно высоком „удельном весе“ евреев среди репрессированных. Так, на 2 января 1939 года в лагерях ГУЛАГа находилось 1 317 195 узников, в том числе 19 758 коммунистов-евреев… Этот факт также свидетельствует о полном отходе сталинского руководства от принципов демократии и социализма» [231, с. 83].

Тут два простеньких соображения: во-первых, стоит подсчитать, какой процент узников ГУЛАГа составляли евреи, и убеждаешься — тут-то процентная норма не нарушена, а если и нарушена — то в пользу евреев. По данным господина Хонигсмана, евреев в 1939 году в ГУЛАГе было МЕНЬШЕ, чем русских.

Во-вторых, почему, собственно, посадки именно евреев — свидетельство «отхода сталинского руководства от принципов демократии и социализма»? Потому что евреи — единственные носители демократии и социализма, и пересажать их значит. погубить социализм? Интереснейшее признание!

Или автор считает, что именно евреев арестовывать и сажать никак нельзя? Бросить за колючую проволоку миллион триста тысяч человек — это не нарушение принципов демократии и социализма, тут все в порядке. А вот сунуть в те же бараки двадцать тысяч евреев — тут социализму и конец. Так получается?

Странная логика господина Хонигсмана — это пример очень яркий, но далеко не единственный. Вот, например, в середине 1960-х годов Арнольд Тойнби, знаменитый британский историк и философ, произнес фразу: «Евреи с их Библией худшие расисты, чем Гитлер».

Всякий, кто сравнивал расовые законы в Нюрнберге и в Израиле, знает, что господин Тойнби явно прав. Но если читатель внимательно читал эту книгу, он уже не сомневается: поднялась отвратительная истерика. Юрий Марголин ничего не смог возразить по смыслу, но печатно обозвал Арнольда Тойнби «ученым дураком» (одновременно с ним — и Жана Поля Сартра, который в 1968 году посмел обратить внимание на применение Израилем напалма во время Шестидневной войны). Впрочем, и генерал де Голль в представлении Марголина «маниакально-злостный и склеротически упрямый старик», — как он смел не поддерживать Израиль?! Что радует — это сила аргументации и глубина мысли. Прочитаешь — и сразу видно хорошо воспитанного, культурного человека.

А какой-то раввин в Нью-Йорке требовал, чтобы само имя Тойнби упоминалось исключительно вместе со словом «проклятый». Опять же — сразу видно человека современного, духовно живущего в середине XX века.

Получается, что антисемитизм — это еще и жупел для тех, кто говорит нечто неприятное… даже нельзя сказать, что «для евреев», — нечто неприятное для данного конкретного еврея.

Итак, примерно следующее определение: «антисемитом объявляется всякий, кто делает заявления, неприятные кому-то из евреев. При этом истинность утверждения не имеет никакого значения».

В недавней истории России жупел антисемитизма играл особенно большую роль, по крайней мере, с начала 1960-х годов. Отходя от сталинщины, страна начала вспоминать свое прошлое… Естественно, среди всего прочего, стали вспоминать и о том, кто же это составил основные кадры в ЧК, в руководстве ГУЛАГа и так далее.

Сейчас трудно даже представить себе, какой истерический визг и вой стоял вокруг любого упоминания слова «еврей» в исторической литературе — подцензурной ли или в самиздате, в эмиграции. Стоило произнести — причем совершенно без каких-либо оргвыводов, без любых политических идей, — стоило произнести что-то в духе: «евреев было много в составе ЧК» или «евреи составили костяк РСДРП», — и тут же в воздухе повисали возмущенные окрики в диапазоне от укоризненного «нельзя же так» и «какое это имеет значение?» до агрессивного «как вы смеете?!».