…На улице уже было светло. Дворники мели тротуары, розовые от зари. Садовники поливали скверы, и струи воды, вырывающиеся из резиновых шлангов, тоже казались розовыми. Две девушки в рабочих, заляпанных краской, комбинезонах, перебежали дорогу перед самой машиной и, когда шофер-старшина сердито погрозил им кулаком, вдруг остановились, засмеялись и принялись махать руками.

Город просыпался — мирный, спокойный и красивый…

Глава 2

Вырвавшись на широкий степной простор, машина ускорила ход. Гладкая бетонированная дорога казалась широкой серой лентой, пересекавшей необъятный зеленый ковер весенней степи. По сторонам мелькали деревья, одетые молодой, глянцевитой листвой. Красноватый край солнечного диска показался из-за хмуро-синеватых гор, и все кругом — деревья, кусты, сочная зелень полей — заблистало алыми вспышками росинок.

Николай открыл боковое стекло машины. Свежий и ароматный ветер тугой волной ударил в лицо. С обочины дороги в высокое небо взлетел жаворонок и затрепетал крыльями в прозрачной синеве…

Поворачиваясь к окну, Белявин ощутил в кармане плаща что-то твердое. Он вынул увесистый сверток.

«И когда только Надюша успела подсунуть мне завтрак!» — растроганно подумал он.

…После окончания училища лейтенант Белявин был назначен на работу в этот южный город. Беспокойная, но увлекательная работа контрразведчика целиком захватила его. Для отдыха оставалось немного времени. Но выпадали вечера, когда он ощущал какое-то смутное недовольство собой, какую-то странную неудовлетворенность. Небольшая квартирка в такие вечера казалась ему пустой и неуютной.

Все свободные вечера Белявин старался проводить среди людей — в клубе, в кино или парке культуры и отдыха. Как-то на симфоническом концерте он познакомился с тоненькой сероглазой девушкой — Надей. Знакомство началось с того, что они поспорили о музыке Шостаковича. Николай заявил, что симфонии Шостаковича после произведений Бетховена, Чайковского, Скрябина кажутся ему нескладным грохотом труб и барабанов. Девушка рассердилась и назвала его «тугоухим». Однако, несмотря на эту ссору, она разрешила проводить себя домой. Расставаясь, они условились о новой встрече.

С этого вечера началась их дружба. А через два месяца Белявин, смущенно опустив взгляд, признался своему начальнику Величко в том, что он решил жениться, и пригласил майора на свадьбу.

Холодноватые глаза майора тогда вдруг стали ласковыми. Он крепко пожал руку Белявину, поздравил и сказал:

— То-то я заметил, что вы, Николай Борисович, в последнее время стали странно рассеянным… Вашу невесту зовут Надя?

— Да, Федор Иванович! А вы откуда знаете? — удивился Николай.

Майор с лукавой усмешкой молча показал телефонный справочник, обложка которого была сплошь исписана одним и тем же словом: «Надя. Надя. Надя!»

На свадьбе были только Надины родные и майор. Федор Иванович преподнес в подарок молодоженам радиолу. Он шутил, рассказывал интересные истории из своей богатой приключениями жизни. После свадебного ужина майор долго беседовал с Надей и с видимым интересом слушал ее рассказы. А Надя с подлинным увлечением, восторженно говорила о своей специальности археолога.

Дня через два в дружеском разговоре Федор Иванович, словно невзначай, сказал:

— По-моему, ты, Николай Борисович, не ошибся — жена твоя очень хороший человек. Она так и горит своим делом, меня чуть-чуть в археологи не сагитировала… А я люблю преданных своему делу людей…

С тех пор для Николая началась новая жизнь. Когда он, усталый или расстроенный, приходил домой, серые глаза Нади вспыхивали таким радостным светом, такой приветливой была ее улыбка, что и усталость и огорчения сразу исчезали.

Вместе с Надей Николай по выходным дням ездил на рыбалку и каждый раз восхищался детским азартом, с которым Надя тащила какого-нибудь двадцатисантиметрового линька или окуня.

В этот день они тоже собирались на рыбалку. С вечера были приготовлены удочки, в специальную «рыбацкую» корзинку Надя уложила термос с чаем и бутерброды.

Ночью Николаю приснилось, что они вдвоем сидят на берегу тихой речки. Туман цепляется за камыши, неподвижна зеркальная гладь серой воды. Потом вдруг затрепетала тонкая леска удочки-донки, зазвенел маленький колокольчик…

Но звенел не колокольчик, а телефон. Надя разбудила Николая. Заспанный и недовольный, он подошел к телефону. Звонил майор Величко. Он приказал Николаю немедленно явиться к нему и просил извиниться перед Надей за то, что приходится отменить намеченную ими рыбалку.

Она поцеловала мужа. Николай до сих пор ощущал горячее, ласковое прикосновение ее губ.

«Но когда все же эта хитрюга умудрилась засунуть мне в карман бутерброды? — растроганно подумал он. — Ведь я не хотел их брать!»

За поворотом дороги показались ряды домиков, словно взбегающие на пологое взгорье.

Старшина кивнул головой в сторону домиков.

— Каширская! — проговорил он.

Лейтенант Белявин выпрямился, и молодое румяное лицо его приняло строгое, озабоченное выражение.

Глава 3

Капитан Зайченко оказался рослым, широкоплечим здоровяком, с круглым, румяным лицом. Он встретил Белявина весело, шумно, чуть-чуть покровительственно.

— Жду вас, жду! — забасил он. — Мне звонили. Расчеты ваши правильны — был ночью самолет… Крутился над горами. И парашютиста высадил.

Капитан бросил на Белявина веселый, насмешливый взгляд и поднялся из-за стола.

«Ну и богатырь!» — восхищенно подумал Белявин, глядя на крутые, широкие плечи капитана, плотно обтянутые гимнастеркой.

— Так, значит, поехали к артиллеристам, товарищ капитан? — спросил Николай.

— Не надо! — решительно заявил Зайченко. — Зачем нам артиллеристы? У нас и без них — морской порядок!

— Надо же организовать прочесывание леса, — возразил Белявин. — Диверсанты могут уйти.

— Не диверсанты, а диверсант! Один… Понимаешь — один парашютист. И никуда он теперь не уйдет…

— Как? — удивился Николай.

— Я же сказал — морской порядок! Нет уже диверсанта… Уничтожен! — Капитан, наслаждаясь удивлением лейтенанта, молодецки расправил плечи.

— Как уничтожен? Кем?

— У нас в районе народ зоркий, понимает что к чему. Шпиону, диверсанту никуда не уйти… Есть у меня в горах надежный помощник, старый лесник Григорий Пелипенко. Герой мужик! В Отечественную — партизанил, наших разведчиков в тыл к фашистам водил. Орден за это имеет… А стрелок — редкий, птицу на лету сбивает… Вот он и подкараулил субчика. Сейчас поедем на место происшествия.

В кабинет вошел молоденький, русоволосый милиционер и доложил:

— Лошади ждут, товарищ капитан! И доктор уже там…

— Ну, вот и хорошо! — Зайченко ударил широкой ладонью по столу. — Поехали, лейтенант!

— У меня машина, товарищ капитан.

— Машина, машина, — засмеялся капитан. — На машине в наши дебри не проедешь. За хутором Хребтовым застукал парашютиста Пелипенко, в самой чащобе. Придется верхом ехать.

Они вышли на улицу, и Белявин зажмурился от яркого солнца. По широкой прямой улице станицы уже сновали люди. Старшина спал в машине. Велев ему ждать в станице, Белявин вскочил на косматую, сытую лошадку, и она бодрой иноходью понесла его по улице. Рядом с ним, неловко подскакивая в седле, трусил пожилой толстяк в соломенной шляпе. Капитан Зайченко ехал впереди.

Сразу же за станицей начинались табачные плантации и сады, раскинувшись по пологим склонам холмов. Деревья были сплошь залиты ярким светом, и ветерок доносил пьянящий запах. Дальше вздымались горы — синие, косматые от вековых лесов. Неподалеку в садах дружно пели девушки, и эта песня словно дополняла и подчеркивала прелесть раннего весеннего утра.

Через несколько километров капитан свернул с дороги на узкую лесную тропу. Сквозь молодую листву деревьев пробивались золотистые солнечные лучи. И листья, и трава, и крупные лесные пионы — все выглядело особенно ярким и праздничным.