Иным казалось, что жизнерадостность Трофима проистекает из его легкого характера: мол, здоровье железное, силы избыток — вот и доволен всем человек. И лишь позже узнали, как же перемучился Трофим, пока не нашел Бога. Он был уже усталым путником, изнемогшим в поисках смысла жизни, когда ему открылся Господь. И отныне его жизнь была таким ликованием о Господе, что уже в Оптиной он говорил: «Да как же я раньше не знал о Господе? Я бы сразу ушел в монастырь».
«Всех нас Господь осыпает несчетными дарами, — сказал на проповеди в Оптиной один иеромонах. — Но не подобны ли мы тем десяти евангельским прокаженным, из которых лишь один благодарил Господа за исцеление?» Жизнь инока Трофима была радостным благодарением Господу за Его великие Дары: православную веру, монашество и особый Дар — Оптину пустынь. «Вот иные стремятся на Афон, в Дивеево или в Киево-Печерскую Лавру, а для меня здесь и Лавра, и Дивеево, и Афон», — говорил инок Трофим об Оптиной пустыни.
Вспоминает иеромонах Максим, в ту пору инок: «На Пасху 1993 года в храме было шумно от многолюдства, и я, не выдержав, ушел в алтарь. Инок Трофим пономарил в алтаре и, увидев меня, спросил:
— А ты почему здесь?
— Молитва не идет, — пожаловался я.
— Радуйся! Тогда и молитва пойдет».
Подсчитано, что слово «Радуйся!» употребляется в Новом Завете 365 раз — как раз по числу дней в году. И каждый день своей жизни инок Трофим нес в себе это «Радуйся!»
Господь дал о. Трофиму всего 2 года 9 месяцев монастырской жизни. Вот этапы ее. Он приехал в Оптину пустынь в августе 1990 года. Осенью того же года, на Казанскую, ему разрешили носить подрясник, а официально приняли в братию Великим постом 27 февраля 1991 года — в неделю Торжества Православия, на день праздника равноапостольного Кирилла, учителя словенского. Постриг в иночество свершился 25 сентября 1991 года на отдание праздника Рождества Пресвятой Богородицы с наречением имени в честь апостола Трофима.
Святой праведный Иоанн Кронштадтский говорил в свое время книгоношам, что издание и распространение православной литературы — это апостольское служение. И Господь не случайно дал о. Трофиму апостольское имя. Друзья часто жертвовали ему деньги. «Я сперва отказывался, — говорил инок, — а потом понял: Господь дает». На эти деньги он покупал православные книги и рассылал их по Сибири, а в эту пору там было не купить ни Библии, ни Евангелия.
Основными послушаниями инока Трофима были: старший звонарь, пономарь и тракторист. Но прежде расскажем о послушаниях не главных и связанных с особой любовью инока к книгам и драгоценному наследию святых Отцов.
«Он был мне братом»
В «Древнем патерике», вобравшем в себя сказания о подвижниках первых веков, есть такие слова: «Пророки написали книги, и пришли отцы наши и упражнялись в них, и изучили их наизусть; затем пришел род сей, и положил их праздными на окна».
К сожалению, мы порою даже не осознаем, как доступны ныне книги святых Отцов и, не в пример прошлым векам, дешевы. Век назад, чтобы купить «Добротолюбие», надо было продать корову. А именитым невестам давали в приданое полные Четьи-Минеи, и такое приданое считалось богатым.
Для инока Трофима православная, а особенно старинная книга была величайшей драгоценностью, а свою келейную библиотеку он собирал из книг преимущественно на церковно-славянском языке. Многие творения святых Отцов были тогда еще недоступны, но в монастырь часто жертвовали ветхие дореволюционные книги. И тогда любитель книг проявил смекалку — освоил профессию переплетчика, получив послушание в переплетной мастерской.
Отданные в переплет книги он уносил на ночь к себе в келью. Утром ходил с покрасневшими глазами, но сиял. А еще ради свободного доступа к книгам он благословился помогать в монастырской библиотеке.
Рассказывает петербургская журналистка, а ныне послушница Зоя Афанасьева: «Я приехала в Оптину пустынь поработать в архивах, не подозревая, что отныне останусь здесь. Я тогда только что пришла к Богу и так боялась батюшек, что на исповеди у меня буквально каменело лицо. Я не могла никому открыться и терзалась в одиночестве многими сомнениями. И тут Господь послал мне инока Трофима, которому я могла сказать все.
Познакомились мы так. Я работала тогда на послушании в библиотеке монастыря, а инок Трофим помогал нам. Помню, увидел меня в первый раз и говорит: „О, новая матушка! Сразу видно — санкт-петербургская дама“. А на мне тогда была телогрейка и огромные кирзовые сапоги, которые мне благословили в монастыре.
У меня два высших образования, но вскоре я обнаружила, что не знаю и не понимаю многого, что уже прочел и усвоил инок Трофим. Монахи — народ просвещенный, и наша отечественная литература не случайно вышла из монастырей.
Вспоминаю, с каким благоговением о. Трофим брал в руки старинные церковные книги — у него даже менялось лицо. А однажды он бережно положил передо мною старинное рукописное Евангелие и сказал, что уже в самом начертании букв дышит дух монахов-переписчиков прежних веков. Он старался уловить этот дух и переписывал Евангелие от руки, срисовывая титлы. А еще он сказал, что у души особая связь с церковно-славянским языком.
В ту пору в монастыре долго жила и работала паломница Ирина. „Когда о. Трофим станет иеромонахом, — сказала она, — он будет моим духовным отцом, потому что я могу ему сказать все и получить ответы на все мои вопросы“.
Он, действительно, многое знал. И однажды я поймала себя на мысли, что стала готовиться к встречам с о. Трофимом, чтобы рассказать ему все мои сомнения. Открыться было непросто — я начинала говорить „по-умному“ и витиевато. А о. Трофим, бывало, выслушает и скажет: „Ладно, теперь давай по-простому“. — „Не могу по-простому“. — „Вот в том-то и беда, что не можешь“. Он был горяч и мог сказать: „Ну и дура ты, мать, — таких простых вещей не понимаешь?“ А следом воскликнуть: „Да ты же умничка! Ты все поняла!“ С ним было легко, как с родным человеком. „Для меня все сестры, как братья, — сказал он однажды, — а ты и подавно свой брат“. Это правда — он был мне братом. И я потом вдоволь наплакалась на его могилке, потеряв такого родного человека».
Рассказывает москвичка Евгения Протокина: «Для меня Трофим был палочкой-выручалочкой. Уж каких только обидных слов я не наслушалась от моей неверующей родни! И если на дачу возле Оптиной мои друзья и родные приезжали охотно, то в монастырь их было не затянуть. „Ты просто ненормальная“, — говорили они. И таких вот „тугих“ людей я под разными предлогами знакомила с о. Трофимом. Они так полюбили Трофима, что в монастырь не просто идут, а бегут. Через эту любовь и началась для моих ближних дорога к Богу.
Помню случай. Подвез нас до Оптиной один шофер и рассказал по дороге о своей беде. „Раз уж вы довезли нас до Оптиной, — говорю шоферу, — может, зайдете в монастырь? У меня здесь есть друг — инок Трофим. Он человек с большим жизненным опытом. Может, подскажет что вам“.
После разговора с Трофимом шофер был в таком потрясении, что лишь повторял: „Да-а, вот это батюшка! Какой батюшка!“
Говорил Трофим кратко и образно. Один мой знакомый страдал унынием, а Трофим сказал ему: „Читай Псалтирь. Вот бывает небо в тучах, и на душе хмуро. А начнешь читать — вдруг солнышко проглянет, и такая радость в душе. Сам испытал, поверь“».
«Я весь в Боге и живу только Им», — признался однажды инок Трофим. И когда стали собирать воспоминания о веселом, общительном иноке, то обнаружилось — житейских разговоров он ни с кем не вел, и мысль его всегда восходила к Богу. Но вот что запомнилось о нем.
Рассказывает паломник-трудник Сергей Сотниченко из Мариуполя: «Как-то я хотел выйти из храма, когда гасили свечи перед Шестопсалмием. Трофим стоял тогда за свечным ящиком и остановил меня: „Не уходи сейчас. Лучше раньше уйти или позже, а на Шестопсалмии выходить нельзя, Шестопсалмие — это Страшный Суд“.