Смирение — это чувствовать себя хуже всех. Не думать, не понимать, а чувствовать всем сердцем. Это и есть видеть себя смиренным.

Сердце своими очами видит чувства. Оно их различает, как наше зрение различает цвета: вот — кротость, вот — милосердие, вот — гнев, вот — тоска и т. д. Отверзаются очи сердечные только благодатью Божией. Это чудо. Чудо исцеления слепого.

На реках вавилонских тамо седохом и плакохом… Истекают из сердца моего реки вавилонские, реки осуждения моих братьев, тщеславия, реки малодушия, боязни и страха перед всяким послушанием, реки самоугождения и саможаления, реки славолюбия и гнева, уныния, лености, печали, реки всякой скверны, хулы, неверия, лукавства, нечистоты.

Сижу у сердца моего и плачу о неистощимости этих рек. Подземные бездны питают реки, и реки страстей моих питает бездна греховная сердца моего. Господи! Это бездна. Бездна адова. Там не на что опереться, не на чем успокоиться. Все крик, все мерзость, все пустота.

Боже, во имя Твое спаси мя и подаждь ми руку, яко Петрови.

Видишь ли ты, что ежедневно прилагаешь грехи ко грехам? Что каждый день возвращаешься в кал тинный своих страстей и пороков?

Видишь ли, что всякое дело, сделанное тобою, обличает тебя, твое невежество, нечистоту ума и сердца, твое несовершенство? Все твое — и дела, и мысли, и чувства — ущербно, все с изъяном, с примесью порока, нечистоты, все скудно, сиротно.

Видишь ли ты, как страсти окружили тебя и играют тобою, передавая тебя из рук в руки? Как они и оставляя тебя на время в покое, смеются над тобою и стоя невдалеке наблюдают, как ты, немощный, сам из себя рождаешь тщеславие, забвение, беспечность. Смеются, потому что от одного их прикосновения весь мир твой и покой твой разрушатся и исчезнут; смеются, потому что ты — их достояние, их раб, к тому же раб, считающий себя свободным. Это лицезрение раба, возомнившего о себе как о господине, доставляет им особенное удовольствие.

Видишь ли ты грехоточащее сердце твое? Как оно клевещет день и ночь на братьев твоих, на всех людей, на весь мир?

Исцели, Господи. Затвори ток нечистоты, греха и порока. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей.

По делам моим надлежит мне мука вечная, но Господь тайно поддерживает в душе надежду на милосердие Свое. Иначе жить было бы невмоготу.

«И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины».

Каждое наставление народу, каждое слово Господа преисполнено любви, любви даже до смерти, смерти же крестной. Оно преисполнено мира, кротости и смирения. Оно — Божественно, полное благодати и истины. Но видеть это, чувствовать, осязать сердцем можно только, когда сам Господь открывает.

О Мудрости и Слове Божие, подавай нам истее Тебе причащаться.

Я дышу и это не доставляет мне труда. Это свойство человеческого существа. Так и молитва была его свойством до падения. Теперь же молитва стала трудом, понуждением, как у больного человека затруднено дыхание.

Возвратить молитву в сердце, возвратить сердцу это беструдное дыхание — это и есть цель непрестанной молитвы. Ведь Господь ближе к нам, чем наше дыхание.

Жизнь в Духе — это все новое. Прежнее по виду внешнему, но настолько обновленное изнутри, что становится воистину новым.

Вода, претворенная Господом в вино, не изменила своего внешнего вида, но изменила свое внутреннее свойство. Так и жизнь в Духе — по виду та же вода, а на вкус — вино, веселящее сердце.

Пимен Великий говорил: «наверное, чада, где сатана, там и я буду». Он не только так думал, он так чувствовал.

Господь дает видеть свое сердце, клевещущее на братию, на Господа, на весь мир день и ночь, и тогда видишь всю невозможность исправления себя, всю бесконечность своего падения, бездну адскую.

Тогда отчетливо сознаешь, что где сатана, там и ты будешь. Но это сознание, это мысль. А у Пимена Великого это чувство. Это земля и небо. Поэтому ты только сетуешь о своей греховности, а Великий проливает непрестанные слезы. Душа его чувствует реально адские муки, она знает их.

Старец Силуан пишет: «… и окаянная моя душа снидет во ад». Таково было внутреннее умное делание его в борьбе со страстями, особенно с гордостью и тщеславием.

Господь дает сойти во ад, приковавши зрение твое к видению своего клевещущего сердца, и мучиться и опалять себя огнем этой клеветы. Хранит тебя неврежденным в этом пламени отчаянья вера и утешает тем, что Господь это видит и милостиво всегда готов прийти к нам на помощь, но обучает нас терпению. «Где Ты был, Господи?» — вопросил святой Антоний Великий, когда бесы избили его. — «Я был здесь и смотрел на тебя…»

Но возможно другое. Возлюбить ближнего как самого себя, молиться за него, как за самого себя, тем самым увидеть, что грехи ближнего — это твои грехи, сойти с ними в ад, с этими грехами, ради спасения ближнего своего.

Господи, Ты дал мне любовь и изменил меня всего, и я теперь не могу поступать по-другому, как только идти на муку во спасение ближнего моего. Я стенаю, плачу, устрашаюсь, но не могу по-другому, ибо любовь Твоя ведет меня и я не хочу разлучаться с нею, и в ней обретаю надежду на спасение и не отчаиваюсь до конца, видя ее в себе.

Духом Святым мы познаем Бога. Это новый, неведомый нам орган, данный нам Господом для познания Его любви и Его благости. Это какое-то новое око, новое ухо для видения невиданного и для услышания неслыханного.

Это как если бы тебе дали крылья и сказали: а теперь ты можешь летать по всей вселенной.

Дух Святый — это крылья души.

На этом оборвался дневник иеромонаха Василия, сказавшего однажды в духовной радости: «Я хотел бы умереть на Пасху, под звон колоколов».

«Истина тогда ликует, когда за нее умирают», — говорил исповедник нашего века преподобный Севастиан Карагандинский. А архимандрит Иоанн (Крестьянкин) сказал: «Молитесь за монахов — они корень нашей жизни. И как бы ни рубили древо нашей жизни, оно даст еще зеленую поросль, пока жив его животворящий корень». И когда на Пасху 1993 года ударила секира под корень жизни, разом брызнула молодая поросль: в монастырь ушло тогда много молодых образованных людей, и разошлась по обителям оптинская община мирян.

Уходили молча — по одному. И прежде чем уйти, подолгу стояли и молились у могил новомучеников. У Господа много святых, но эти свои, и все в их жизни для нас узнаваемо: то же детство в домах без икон и мучительный поиск Бога. Их жизнь похожа на жизнь многих, — внешне обычную и вроде устроенную, но кровоточивую изнутри. Вся Россия ныне — кровоточивая, и на нашей многоскорбной державе перепробовавшей на себе все учения и лечения от марксизма до мондевиализма, похоже, сбывается притча о кровоточивой жене: «много претерпела она от многих врачей, истощила все, что было у нее, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние» (Мк. 5, 26).

Трое оптинских братьев — это молодая православная Россия, и вместе со всеми они вошли однажды в храм. Но вошли с той огненной верой в Господа, с какой кровоточивая жена устремилась ко Христу, уверовав, что исцелится, коснувшись Его ризы. Не для того ли Господь прославил в чудотворениях трех Оптинских новомучеников, отдавших жизнь за православную веру, чтобы услышала страдающая Россия глас Господа нашего Иисуса Христа: «Дерзай, дщи, вера твоя спасе тя?»