Государственный патернализм

Русский человек никогда не был гражданином в своей стране, но был всегда подданным. Именно это отношение определяет наше политическое сознание. Именно потому у нас никогда не было гражданского общества, дающего народу опыт самоуправления и государствования.

У James Bryce (American Commonwealth London: Macmillan, 1890) на которого ссылается Хантингтон, политические взгляды американцев в 90-х годах XIX века включают в себя священные права личности, представление о народе как источнике политической власти, представление о подчиненности правительства народу и закону, предпочтение местных управляющих органов федеральным, принцип главенства большинства и идею о том, что «чем меньше правительство вмешивается в наш дела, тем лучше»20.

Как следует из исследования Хантингтона, принципиальных изменений они не претерпели и в наше время.

Надо признать, что именно эти взгляды стали образцом для демократических преобразований во многих странах и отражают классическое представление о либеральной демократии и федерализме.

Однако в тоже время будет сложно отрицать, что наше политическое национальное сознание фактически есть зеркальное отражение американской политической культуры. И наиболее это ярко проявляется в вопросах отношения государства и личности, а также в отношениях местных и федеральных органов власти.

Во многом эта «зеркальность» предопределена общим правилом, которое описывается Сэмюэлем Хантингтоном следующим образом:

«Процесс построения нации в Америке отличался от аналогичных процессов в Европе21, где политические лидеры сначала создавали государства, а уже затем пытались сформировать нацию из тех, кем норовили править. В Америке же коллективный опыт в сочетании с лидерством географически разобщенной элиты породил „общее сознание“ у людей, сражавшихся за свободу и победивших в этом сражении, а в последствии создавших минимум властных институтов…»22.

В западной традиции государство – главный гарант благоденствия нации лишь в том смысле, насколько оно защищает частную и общественную инициативу и создает условия для ее реализации. Т. е. главный источник благоденствия наций западной цивилизации – свободный труд и предприимчивость граждан составляющих средний класс, а не «забота партии и правительства», как это следует из патерналистских отношений.

Патернализм, свойственный российской культуре отношений между государством и обществом подразумевает сосредоточие в руках государства основных рычагов управления национальной хозяйственной, политической и культурной жизни. При этом каждая из сторон отношений вполне удовлетворяется предоставленными ей преимуществами.

Государство в полной мере использует свою роль покровителя, которая дает возможность эксплуатировать своих подданных, не особо утруждая себя заботой о качестве их жизни и общественном благе. Да и само общественное благо как цель всегда замещается целями, имеющими значение только для элит – великодержавность, экспансия, протекционизм их экономических интересов. Т. е. то, что позволяет охранить сложившуюся систему, даже не смотря на ее неэффективность и неконкурентоспособность. Для консервации сложившихся отношений и защиты от внутренней и внешней конкуренции государственные элиты практически бесконтрольно используют национальные ресурсы.

Что касается общества, то и граждане извлекают из своего подданнического положения определенные преимущества. Они избавлены от хлопот и забот самоуправлении, а значительная часть и от необходимости проявлять трудовую и экономическую инициативу, обязательную для успеха в обществах, основанных на принципах демократии. Россиян вполне устраивает, что основная часть населения вовлечена именно в государственный или подконтрольные ему сектора экономики в качестве наемной рабочей силы и полностью зависит от благорасположения государства, а не от собственных усилий. Патернализм также удобен для большинства тем, что он освобождает от ответственности за свою собственную судьбу и национальный успех или неуспешность.

Существенное следствие патерналистских отношений – отсутствие разделения властей. Оно просто излишне в сложившейся системе отношений. Государство замыкает на себе все необходимые для управления функции, само определяет правила общественного поведения, практик и санкции за нарушение этих правил.

Стоит обратить внимание на то обстоятельство, что в России Государство, олицетворяемое в разные исторические периоды царем, императором, генеральным секретарем компартии или президентом, вообще над властно. Оно воплощает в себе сверх власть, стоящую всегда над законодательной, исполнительной и судебной ветвями власти.

Эта сверх власть независима ни от кого, кроме себя самой, а потому и практически абсолютно безответственна и бесконтрольна.

Особенно ярко это проявлялось в годы коммунистического режима, когда в стране действовали организационно параллельные, но властно пересекающиеся партийные и советские органы. При этом партийный аппарат принимал ключевые решения, которые проводили в жизнь различные ведомства местной и государственной власти. И эта система «параллельно-пересекающегося» руководства воспроизводилась сверху до низу и охватывала все уровни и стороны управления, начиная от отраслевых министерств на союзном уровне и заканчивая местными отделами культуры, работу которых направляли соответствующие идеологические отделы местных партийных органов.

Сегодня эту систему воспроизводит аппарат президента России, который фактически руководит не только министрами, но и парламентом и судебными органами, сам оставаясь «в тени». Эту же практику мы можем видеть и на уровне субъектов Федерации, когда руководитель аппарата губернатора, может позволить вызвать к себе на ковер и отчитать губернских министров.

Если в США президент возглавляет исполнительную власть и несет ответственность за ее действия напрямую, то в России президентская власть и его аппарат всегда прикрыты от прямой ответственности органами государственной исполнительной власти, действующими формально как самостоятельная сила. И потому хотя все ключевые решения рождаются в недрах президентского аппарата, в случае провала всегда готовы козлы отпущения за упущения в лице формальных руководителей федеральных и местных министерств и ведомств.

Говоря о государственном патернализме, как неотъемлемой стороне нашей идентичности, необходимо отметить, что он накладывает особый отпечаток и на отношения россиян к своему Отечеству. Недавно обратил внимание, сколь глубока и принципиальна разница в трактовке понятия патриотизм у Брокгауза и Ефрона и у позднейших его истолкователей.

У Брокгауза и Ефрона в основе определения лежит «любовь к отечеству, вытекающая из сознания солидарности интересов граждан данного государства или членов данной нации» [Выделено мной].

А смысловое ядро статьи, посвященной патриотизму, в БСЭ и ряде других современных энциклопедий уже явственно разделяет любовь (как эмоцию, чувствование) и преданность Отечеству, стремление служить его интересам, как патриотический действенный акт.

При этом Отечество выступает здесь уже как сущность, которая в первую очередь требует служения, причем независимо от того, проистекает ли стремление к служению из осознания солидарности либо просто является обязательным гражданским атрибутом, который «взыскивается» с гражданина.

То бишь, по Брокгаузу и Ефрону патриотизм это органическое чувство, в советской и современной трактовке это уже долг.

Однако что более всего печально, что вместо солидарности интересов граждан во главу угла теперь ставится интерес над гражданского образования, ибо Отечество на Руси, прежде всего, не страна, не Родина, а Держава.

Впрочем, в последнем издании «Энциклопедического словаря» патриотизм определяется как любовь к Родине, месту своего рождения, месту жительства. Однако ж в том-то и вся соль, является ли любовь к месту своего рождения чувством предписываемым, либо место сие само вызывает эту любовь, как естественная, благоприятная для индивидуальной и общественной жизни среда.