— Какая же я великая княгиня, коли должна жить в одних хоромах с этой черномазой? — зудела Ядвига своему мужу. — Она, как коза, носится по переходам и на днях едва не сбила меня с ног на крыльце.

Святополк понял, что со спесивой женой не будет мира и в собственном доме, и стал искать в Киеве дом, приличествующий молодой княгине. Такой нашелся у боярина Коснячки, двор которого был недалеко от митрополичьего двора. Небольшой, но новенький терем с петушком на коньке. Его построил Коснячка для сына на случай женитьбы, чтобы, и женившись, тот оставался подле отца.

— Только на время, — оправдывался Святополк. — Вернется Борис и уедет со своей женой на Волынь.

— Господи, Святополк Ярополчич, о чем ты говоришь, — успокаивал Коснячка. — Да для меня великая честь уступить терем князю Борису хошь на пять лет. Моему балбесу до женитьбы еще пыхтеть и пыхтеть.

Однако великий князь не захотел одалживаться у боярина, уплатив ему двадцать гривен за наем терема. Коснячка для приличия один раз отнекнулся, но во второй раз не осмелился, куны взял. Двадцать гривен с неба не падают.

Теперь Святополку предстояло, не обидев Нанкуль, переселить ее в Коснячкин терем. Придя к ней в светлицу, Святополк спросил:

— Ну, как ты живешь, Нанкуль?

— Хорошо, — отвечала та со вздохом, и князь понял: скучает юная жена Бориса. И спросил с сочувствием:

— Скучаешь?

— Есть маленько, — отвечала Нанкуль. — Здесь кругом дома, дома, степи не видать.

— Ничего, вот вернется Борис — и поедете вместе к своему столу, там и по степи, и по лесу путь будет.

— А когда он приедет?

— Не знаю, Нанкуль. Как управится, так и приедет. Он, думаешь, не скучает? Я что пришел-то, Нанкуль, — начал Святополк несколько раздумчиво, — ты сейчас уж княгиня, русская княгиня. Понимаешь?

— Ага. Понимаю.

— А княгине у нас полагается иметь свой терем. Понимаешь?

— Понимаю. Я и в кочевье имела свою кибитку.

— И я нашел для тебя такой. Ты там будешь одна.

— Совсем одна? — удивилась Нанкуль. — А слуги?

— Ну, конечно, со слугами своими. Все, кто тебе нужен, будут при тебе. Но это уж будет твой терем. А то здесь ты вроде и не хозяйка.

Нанкуль опустила глаза, кивнула утвердительно, она, все поняла, молвила, вздохнув:

— Княгиня Ядвига за что-то осердилась.

— Что ты, милая, — заговорил Святополк, в душе проклиная капризы жены. — Просто мне хочется, чтоб ты была в своем доме полной хозяйкой.

— Хорошо, князь Святополк, я согласна.

— Ну и умница, — с облегчением молвил великий князь, которому был неприятен этот разговор. Получалось вроде, что он выгоняет невестку. Кому ж это приятно? — Борис вернется, и вы сразу уедете в свой город Владимир.

Однако выселения Нанкуль из великокняжеского дворца Ядвиге показалось мало.

— Теперь надо убрать со двора Предславу, — сказала она Святополку.

— Да ты что? — возмутился тот. — Княжна Предслава родилась и выросла тут. Это, коли на то пошло, ее дворец, а не твой.

— Я великая княгиня, — отвечала спесиво Ядвига. — А она — кто? Всего лишь княжна. А это дворец великокняжеский.

— Эх ты, великая княгиня, — рассердился Святополк. — Быстро ж ты забыла поруб, рано тебя оттуда выпустили.

И ушел, хлопнув дверью.

Но еще до возвращения Бориса пришло тревожное известие из Новгорода: Ярослав готовится идти ратью на Киев. Это опять была грамота от посадника Константина.

Святополк собрал к себе на совет бояр, на котором сообщил о тревожном известии, и спросил:

— Ну, что будем делать?

Бояре переглядывались, мялись, по их лицам Святополк угадывал мысли их: мол, Ярослав идет ратью не на Киев, а на тебя. Вот вы меж собой и разбирайтесь. Наконец разлепил уста воевода Блуд:

— Он, може, просто грозится, припугивает.

— Ничего себе припугивает, ежели привел от короля Олафа полк варягов. Он же не на пир их пригласил.

— Это верно, — вздохнул Волчий Хвост. — Для варягов пир русскую кровушку пить. Надо готовить им встречу.

— Но мы одни не потянем, — заметил старый Анастас. — Против новгородцев и варягов мы не устоим.

— А князь Борис на што роднился с погаными? Пусть просит у них полк, — посоветовал Сфенг.

Сколько ни рядили, ни подсчитывали, а получалось, что без помощи печенегов не обойтись. В тот же день Святополк отправил поспешного гонца во Владимир-Волынский за Борисом.

Прискакавшему на вызов Борису Святополк сразу подал грамоту Константина:

— Читай.

— Рати с братцем не миновать, — молвил Борис, прочтя грамоту.

— Я тут собирал вятших советоваться. Решили, ты поедешь к печенегам за помощью. Как смотришь?

— Поехать недолго. Но ты сам понимаешь, родня родней, но ведь им чем-то платить надо, печенегам-то.

— Чем платить? Ежели победим — добыча пополам. А в казне нашей, как знаешь, не густо и надо ж киевский полк вооружить. Отец, царствие ему небесное, в последнее время на пиры много тратил. Какие уж тут куны.

— Да, чем-чем, а пирами батюшка наш прославился, даже в песнях не столь о ратях его, сколь о пирах поют.

— Так ты едешь к печенегам?

— А куда денешься? Придется. Ты же не пошлешь к тестю в Польшу?

— Послал бы, кабы надеялся. Он там с германским императором никак не расцепится. Да и пока до него гонец доскачет, то да се, Ярослав уж под Киевом будет. А печенеги рядом. Скачи, брат.

— Куда их вести? В Киев?

— Не надо. Веди через Десну к Любечу. Я с киевлянами туда же пойду. Там и будем ждать Ярослава, к Киеву его пускать нельзя, у него здесь сторонников много.

— Значит, встретимся у Любеча?

— Да.

— Я завтра с утра поеду. Ладно? Надо же с женой повидаться.

— Ты не обиделся, что я перевез Нанкуль?

— Что ты, Святополк, разве я не понимаю, — усмехнулся Борис. — В одной борти двум маткам всегда тесно.

И подмигнул Святополку с веселым одобрением: плюнь, мол, на все это.

Противостояние

На совете было решено не ждать новгородцев, пока под Киев явятся, а встретить их подальше от Киева, на дальних подступах, поприщ за восемь — десять. И явиться они должны, конечно, водой на лодиях. Глупо б было от Новгорода скакать на конях, если есть реки, а по Днепру к тому же плыть можно по течению.

Святополк собрал киевский полк, вооружил, переправил через Днепр и повел к Любечу, до него будет восемь поприщ пути. Самое удобное место для соединения с печенегами.

Любеч — городишко невеликий, Святополк не стал в него входить, а разбил шатры рядом на берегу Днепра, чтобы все время иметь реку перед глазами.

По совету Сфенга вверх, вдоль Днепра, были отправлены дозорные, чтоб заранее обнаружить новгородцев и предупредить своих о приближении противника.

— Оно б неплохо с двух сторон Днепр запереть, — вздыхал Волчий Хвост.

С ним не согласился Блуд:

— Полк нельзя разбивать. Тогда они перебьют нас по частям. А. ныне мы в кулаке, значит, и сильны.

Со стороны послушать, вроде оба правы, хотя судят по-разному.

Киевляне обустраивались обстоятельно: устанавливали шатры, рубили дрова, делали колья, зачищали землю в местах будущих костров, вбивали рогатки, крепили на них перекладины, на которые уже навешивали котлы для варева. Таскали воду из Днепра, заливали в котлы, разжигали костры, варили похлебку. И уж ночью сотни огней пылали на берегу Днепра, отражаясь в зеркале текучей воды.

Именно эти огни увидели новгородцы, подплывая к Любечу. Это был передовой отряд под командой Вышаты.

— Давайте к берегу, — приказал Вышата гребцам.

Лодии тыкались в берег, как щенки к соскам матери, их привязывали к кустам. Люди выбирались на землю, выносили мешки, корзины со снедью, оружие. Старались меньше разговаривать, чтоб не услышали их на той стороне.

Тысяцкий не разрешил огонь разводить, здраво рассудив, что, пока не подойдут основные силы новгородцев, лучше не выдавать киевлянам своего присутствия.

Но о появлении новгородцев Святополку уже сообщили дозорные, разбудив его в шатре.