— Разве я мог это велеть?

«Ах ты лиса желтохвостая, — подумал Эймунд. — Извернулся-таки».

— Ты приказал. Мы исполнили. Борис вот у тебя.

— Плохо исполнили, — проворчал Ярослав.

— Как умеем.

— Вас никто не видел?

— Откуда? Все дрыхли без задних ног, как и сам князь.

— А сторож?

— Этого пришлось усыпить дубинкой.

Ярослав вгляделся в лежавшую у его ног голову брата, носком сапога повернул ее к себе лицом:

— А ведь я его видел лишь отроком. А он уж вон как возмужал, забородел, не узнать. Эймунд!

— Слушаю, князь.

— Пошли кого-нибудь на Торг в Киев, пусть пустят слух, что князь Борис убит подсылами Святополка.

— А голову куда? Может, подкинуть Святополку же?

— Это будет слишком. Отчаянье Святополка будет неподдельным, а это ни к чему. Возьмем Киев, похороним Бориса с честью, а отсутствие Святополка на похоронах лучше всего подтвердит слухи о его вине.

— А когда на Киев-то пойдем?

— Вот теперь можно хоть завтра. Теперь главное — не упустить Святополка.

— Не упустим.

Слух о том, что князь Борис убит людьми Святополка, распространился по городу со скоростью огня, охватившего пересохший сушняк. Мало того, к вечеру уже называли имена убийц.

А вскоре подоспели и отроки Бориса, так глупо прозевавшие своего господина. Эти долдонили, что князя поразил Перун, утащив с собой на небо лишь голову. Хотел и шатер унести, да раздумал.

Сотский ни живой, ни мертвый предстал перед великим князем.

— Ну, раззява, сказывай, как погубили моего брата? — спросил, хмурясь, Святополк.

— Князь, — пал на колени сотский. — Не губил я. Прости.

— Кто был сторожем?

— Сторожем был Шпынь.

— Один?

— Один, князь.

— А почему не два-три?

— Так велел князь Борис, все были утомлены переходом, — догадался сотский свалить на покойного собственную промашку.

— Как думаешь, кто это мог сделать?

— Не знаю, князь, не ведаю.

Никто не ведал, но он-то зная, догадывался. А на Торге уже нашли всему объяснение: для того и позвал великий князь брата, чтоб в пути без помех убить. И говорят в открытую, того гляди, скоро запоют гусляры о его, Святополковом, злодействе.

Не выходить же ему на Торжище и не кричать же во весь голос: «Нет. Это не я!» Ну а кто? Ты ж звал Бориса, ты знал, что он в пути, ты все и подстроил.

Сотскому по велению князя было всыпано пятьдесят плетей, чему он был рад, так как ожидал худшего. Шпыня приказано было повесить, однако в последнюю минуту он был прощен.

Святополк догадывался, по чьему приказу убили Бориса, и поэтому именно теперь ждал прихода Ярослава под стены Киева. Так что для казни, хотя и заслуженной, это время было не самое удобное. Киевляне устали от крови, огня, потасовок и, конечно, примут сторону того, кто сможет принести на их многострадальную землю тишину и покой.

Святополк считал, что это мог бы сделать он, если б не этот воинственный Ярослав. Ярослав был убежден, что умиротворится Русская земля только с его вокняженьем на отчем великом престоле. Правда, где-то там еще Судислав маячил на окоеме, но его можно было и в поруб упрятать…

И оба по-своему были правы. Но рассудить их должно было поле, как воля Всевышнего. Поле ратное.

Вознесение

Они уходили от погони лесом. В горячке Святополк, как и все его спутники, нахлестывая коня, почти не ощущал боли. Он только чувствовал, как теплел бок от сочившейся под сорочкой крови, как текла она в порты и далее в сапог.

Волчок скакал рядом и время от времени спрашивал озабоченно:

— Ну как?

— Ничего, ничего, — отвечал князь односложно.

Однако постепенно потеря крови начала сказываться, перед глазами вдруг поплыли желтые круги, и он почти не видел дороги. Надо бы было остановиться, перевязать рану, но страх, обуявший всех их, не позволял даже заикнуться об остановке. Надо было уходить дальше, дальше в дебрь, в самую глушь, чтобы сбить погоню со следа. Именно для этого Волчок, взявший команду на себя, время от времени покрикивал:

— Налево! Круто!

И все поворачивали и ехали какое-то время в сторону, пока не следовала очередная команда:

— Направо! Круто!

Но как ни запутывали они следы, основное направление было на запад, в’ сторону Турова. Постепенно крики преследователей стали затихать, удаляясь, и наконец совсем пропали.

— Кажись, отстали, — сказал Ляшко.

— А мне сдается, это мы отстали, — отвечал Еловит.

— Как это «мы отстали»?

— А просто. Они обогнали нас. И теперь если догадаются, будут ждать у Овруча. Мы же, эвон, петляли как зайцы, а они гнали напрямки. Хорошо, если у них ловчего нет.

— Ну а если есть, так что?

— Если есть, так нас очень просто выследят.

— Мы обойдем Овруч с юга, — сказал Волчок.

Святополк молчал, ему становилось все хуже и хуже.

Потом сильно закружилась голова, и он, бросив поводья, вцепился в луку седла, чтобы не свалиться.

Волчок подскочил, обнял его, пытаясь удержать прямо в седле, крикнул:

— Останавливаемся. Князю худо.

Еловит с Ляшко соскочили с коней, подбежали к раненому, помогли слезть с коня. Едва оказавшись на земле, Святополк тут же упал и закрыл глаза.

— Что с тобой? — спросил Волчок.

— Не видишь, он кровью изошел, — сказал сердито Еловит. — Снимай кафтан, бахтерец. Ляшко, поищи паутину.

— Где?

— В лесу, дурак.

Волчок с Еловитом стали стягивать с князя кафтан, с великим трудом удалось стащить бахтерец, да и то едва не до ворота пришлось располосовать основу, угадывая ее промеж пластин.

— Вишь, где угодило, — показал Еловит. — Не иначе копье, чуть бы выше — сердце б достало.

— Выше пластина была, с нее и вскользнуло вниз.

— У тебя есть сорочка? Снимай, будем перевязывать.

— Зачем? У меня в тороках две — одна моя, другая княжья.

— Тащи свою, да и его тоже.

Они стянули со Святополка окровавленную сорочку, обнажив его до пояса. Ее же сухим концом Еловит отер кровь с тела. Потом, надрезая ножом, стал разрывать свежую сорочку на полосы.

— Поищи лопух, — велел Еловит Волчку.

— Откуда он тут взялся?

— Ну, тогда медуницу или лучше кровеник[124]. Где это Ляшко запропастился?

— Пи-ить, — пробормотал князь, не открывая глаз. — Пи-ить.

И Волчок, сорвавшись с места, кинулся в кусты искать воду. Он бежал по зарослям тальника, зная, что там, где тальник, там и вода. Надо только вниз, вниз под уклон. Чтобы не теряться, он надламывал через несколько шагов ветки. И правда, скоро вышел к мочажине, где по холодной, почти ледяной воде угадывался близкий ключ. Только тут спохватился, что набирать воду не во что. Повертев головой, увидел в сумерках белый ствол березы. Побежал к нему. Огладил тепловатый ствол и, вытащив из-за голенища нож, стал надрезать кору в ровном, без корост, месте. Сперва сделал глубокий, едва не до древесины, надрез, затем два надреза круговых вверху и внизу. И, поддевая острием ножа, стал снимать бересту. Снял и тут же, примяв углы, сделал нечто вроде корытца, а чтоб углы не развернулись, наколол крохотные отверстия и, протянув через них гибкие нитки из тальникового луба, завязал их. В этот корец набрал воды, понес князю. Ляшко уже был на месте, и вдвоем с Еловитом они перевязывали Святополка.

Приподняв раненому голову, Волчок напоил его. Князь пил с жадностью, захлебываясь и расплескивая.

— Неси еще, — сказал Еловит Волчку.

И тот уже в темноте пошел опять за водой. Когда вернулся, кони уже были расседланы, Святополк уложен на потник, головой на седло, и накрыт корзном. Себе они постелили рядом, так чтобы князь был в середине и согревался хотя бы от них. Его колотил озноб.

— М-может, ог-гонь разложить? — попросил он.

— Нельзя, — отвечал Еловит. — Мы не знаем, где варяги. Может, они где-то недалече.

И накрыл князя еще и своим корзном, подоткнул снизу.