— Это само собой.

— Решаем так, Ждан. Я Светозара увожу в Киев к отцу, пусть порадуется великий князь. А то он совсем скис из-за этой Ядвиги.

— А кто это?

— Жена его, польская княжна. Сейчас она в полоне у Ярослава, так он, Святополк-то, не шибко горюет, больше о ней тесть хлопочет.

— Нам бы со Светозаром помыться надо, баню-то старуха не зря ж затопила.

— Конечно, помойтесь.

— Да и прикупить из одежи чего. Неловко княжьему сыну в домотканом являться. Верно?

— Ты прав, Ждан. Но ничего не покупай, я все во дворце найду: и порты, и сорочки, и кафтан, и шапку соболью. Не траться.

— Вот и славно, спасибо тебе, добрый человек. Хошь оденем парня-то.

Волчок поднялся из-за стола, встал и старик. Гость обнял его радостно, прижал к себе:

— Что, Ждан? Рад небось?

— Что ты, голубь? В таку высь с сыном взлетел. Как не радоваться. Я, чай, не злодей дитю своему.

— Вот и славно. Я доволен, что ты рад. Очень доволен. — Волчок потер восторженно ладони. — А уж как Святополк-то обрадуется! А там уж не боись, старик, он, внук-то твой, сюда наместником воротится.

— Зачем мне бояться? Этакое счастье привалило.

— Ну все. Я иду во дворец, подберу одежду Светозару и завтра… Впрочем, зачем завтра, сегодня же и принесу. Сразу после бани-то в свежее да богатое приоденем парня.

— Ты б уж, сынок, заодно и мне порты расстарался. Вишь, что на мне. Стыд головушке. Внук станет князем, а дед грязем. А? — Ждан даже хихикнул от внезапно родившейся складухи.

— Все. Решено, Ждан. И тебе подберу и порты и сорочку. И ты картинкой будешь, хрыч.

Ждан не обиделся за «хрыча», смеялся вместе с высоким гостем, проводил его до калитки, горячо благодарил.

— Прощаться не буду, — сказал Волчок. — Ждите.

— Ждем, кормилец, ждем. Уж не задерживайся. Не обмани.

— Да ты что, Ждан, в своем уме? Я скоро обернусь, из бани выйдете, я уж тут буду.

Когда Волчок скрылся за углом, Ждан заспешил в сарай. Открыл воротца:

— Сынок, бросай дело. Идем до хаты.

— Что, тятя?

— Скорей, скорей, после скажу. Да не убирай ничего. Некогда нам.

И побежал к баньке на задах, она уж дымила. Старуха, кашляя от дыма, совала в печь щепье.

— Мать, кидай все. Живо до хаты.

— А баня?

— Брось баню. Не до нее. Скорей, скорей.

— Что стряслось-то?

— Да был княжий милостник, хочет Светозара в дружину забрать. Шевелись же, квашня перекислая.

Заставил старый Ждан бабку до хаты рысцой бежать. И в избе собирались так, словно крыша горела. А Ждан все едино торопил:

— Скорей, скорей, скорей.

— И куда ж вы? — спрашивала старуха, бросая в мешок калачи и шаньги.

— На заимку схоронимся.

— На какую?

— На какую надо, на ту и схоронимся, — огрызнулся Ждан, подумав: «Еще потянут за язык-то старую, примучают, проболтается».

— Вот гляди, мать, это калита. В ней двадцать гривен, это мне дал этот хвост княжий. Ежели он о ней вспомянет и затребует, верни псу. Я ее на печь закину. А ежели не спросит, пусть лежит она до моего возвращения. Куны нам сгодятся.

— А когда вернетесь-то?

— Откуда я знаю? Уметется этот злыдень из Турова, мы и воротимся. Не век же он тут сидеть будет.

— А что ж я ему скажу? Он же придет, наверно.

— Скажи, в лес уехали, болваны заготавливать. А ежели спросит, когда вернутся, скажи, они, мол, там месяцами сидят. Светозар, бери мешок с хлебом, я с мукой возьму. Да вытащи из сарая мордушку, тоже захватим. И топоры не забудь.

Они вышли во двор. Ждан свистнул собаке:

— Вьюн, едем.

Пес радостно завизжал, — видимо, давно знал и любил эту команду, виляя хвостом, побежал к калитке.

— Мать, весла и шест тащи. Да шевелись ты!

Все трое, нагруженные кто чем, рысцой направились к реке. Мордушку, топоры, мешки с мукой и хлебом уложили на дно лодийки, туда ж запрыгнул Вьюн. Шест положили вдоль борта. На корму с двухлопастным веслом сел сам Ждан.

— Тятя, давай я, — предложил Светозар.

— Нет, нет, я сам.

Оттолкнулся веслом от берега и пустил лодию вниз под самыми ветками тальника, свисавшими над водой. Ждан даже не оглянулся на жену, только Светозар помахал бабке на прощанье.

Вечером, еще до заката солнца, подъехал на коне Волчок с мешком платьев в тороках. Его сразу насторожило отсутствие во дворе собаки, и баня ж, видно отсюда, не дымила.

Привязав коня, едва не вприпрыжку побежал в избу. В избе сидела одна бабка и опять сучила пряжу на веретене.

— Где Ждан?

— Уехал со Светозаром вместе.

— Куда?

— В лес. Болваны заготавливать.

— Какие болваны? — закричал в отчаянье Волчок.

— Каки, каки? С каких лодийки долбят.

— А куда они уехали?

— Откуда мне знать? Сказали, в лес.

— Волк его задери, твоего хрыча, — орал Волчок, стуча кулаком по столу, на котором от этого подскакивала пустая сулейка. — Вот лис, вот хитрюга! И мне, грит, порты привези. А я, дурень, уши развесил. Конечно, когда воротится, не сказал?

— Нет, — отвечала старуха, подслюнивая нить. — Он никогда не сказывает. Ране чем через месяц и ждать нечего. А зимой так месяца на два-три уезжает.

В великой досаде шел Волчок к воротам, где ждал его конь. Воронок, увидев хозяина, всхрапывал довольный: уж и соскучиться успел.

Садясь на коня, увидел в соседнем дворе Ладу с ребенком лет пяти, здороваться не стал, сделал вид, что и не смотрит в ту сторону.

На обратном пути в Киев долго думал Волчок, что говорить князю? Ну, о Ладе, ясно, можно даже приврать, что, мол, опять брюхата от мужика. А вот как быть со Светозаром?

И сказать бы надо, порадовать. Ясно, что для него это будет радость великая. Сын есть, да еще и взрослый уже. Но с другой стороны, напустится: почему не привез? Не станешь же объяснять, как старый хрен вокруг пальца его обвел. Эх, Волчок, Волчок, совсем нюх потерял, по ложному следу кинулся.

Лучше все же смолчать. Скажи — он тут же обратно погонит, без сына, скажет, не являйся. А где его искать? Этот старый лис теперь из лесу носа не высунет. Поди его найди.

«Нет, — решил Волчок, — лучше смолчать. И ему, да и мне спокойней. Хорошо, что княгине-матери не проболтался и гридням ничего не сказал. Пусть будет так, как было».

О Ладе сказал князю коротко:

— Давно вышла замуж, детей куча. Я говорил, зря съезжу.

— Помолчи. Еще один ведун выискался. О чем говорил-то с ней?

— А что говорить? Отдал калиту, сказал, от тебя.

— Взяла?

— А что она, дура, что ли? Голопузых-то кормить надо.

— Ступай. Да не сказывай никому, зачем ездил.

— Что я, не понимаю?

Жалко было Волчку Святополка, ох как жалко. Такой он сидел удрученный. Порадовать бы сыном, но не сейчас, только не сейчас. Вот-вот снова рать с Ярославом, а тут еще эта забота. Пождать надо, погодить. Может, еще удастся Ждана перехитрить, тогда и скажем. А сейчас рано, еще не время.

Остальное — прах…

Нет, Болеслав Мечиславич, кажется, и не собирался уходить из Русской земли. Сидел в Киеве хозяином. Даже казначея Анастаса подмял под себя, тот только и смотрел ему в рот, хотя знал же, каналья, что великий-то князь в Киеве — Святополк. Привык еще с Херсонеса перед сильными клониться хитрый грек, привык. И здесь сообразил, в чьих руках сила настоящая. И переметнулся, к чему смолоду был склонен весьма.

Едва осмотревшись в Киеве, Болеслав решил сообщить двум наиболее сильным государям, что и он тоже не лыком шит, завоевав земли от Вислы до Днепра. Этим ему хотелось продемонстрировать силу и убедить императоров на будущее в своих обоснованных притязаниях на королевскую корону. Ведь не век же ему в князьях ходить, надо же когда-то и королем стать. А Зика? А что ему Зика? Окочурилась старая ведьма, и теперь ее предсказания не стоят выеденного яйца.

Вызвав к себе аббата Тупи, пришедшего с ним в Киев, Болеслав сказал:

— Поедешь к германскому императору Генриху Второму с моей грамотой, в ней я предлагаю ему закрепить нашу дружбу.