Изменить стиль страницы

— Сделай мне большой портрет моего покойного отца. Не пожалею денег!

— Но, как же я сделаю его портрет, ни разу не видав его?

— По моему описанию. Он был невысокого роста, волосы черные, с проседью, борода черная, лопатой, чуть не до глаз, а на конце носа бородавка.

Художник подумал и согласился. Когда через неделю мясной торговец явился и увидел портрет, он с минуту оставался перед ним в недоумении, а потом воскликнул:

— Родитель ты мой, родитель! Да как же ты изменился после своей смерти! Если б не бородавка на носу, ни за что бы тебя не узнал!

Так не узнали бы мы и всех прошлых исторических деятелей по портретам и характеристикам. А относительно Пугача-Пугачева я спрошу только одно:

— Почему, схватив его на Дону, полководец Михельсон не казнил его тут же, а послал в железной клетке, очевидно, в Петербург, где жила императрица Екатерина и где царствовал Петр III, за которого Пугачев себя выдавал, и где все придворные знали Петра III лично? По чьему приказанию его судили и казнили на полдороге туда, в Москве, где никто не видал Петра III? Не знаю как для вас, а для меня это приказание свыше очень подозрительно. Ведь Москва была тогда такой же провинциальный город, как и Ярославль.

Но возвратимся еще раз вспять. Еще до Пугачева, чтоб прекратить всякие разговоры, что царь Димитрий, муж униатки Марины и сам, по-видимому, униат был настоящим сыном Иоанна Грозного, византисты придумали окрестить его именем какой-то высохший труп и объявить его чудотворным. Но прекратив этим своим изобретением всякие разговоры, они прекратили и всякие дальнейшие исследования и даже издание старинных документов.

Так, насколько мне известно, остаются до сих пор неизданными (см. слово «Татищев» в том же словаре), хранившиеся в Московском Глазном музее министерства Иностранных Дел записки историка Татищева «О царствовании Годунова, Лже-Димитрия и царей Михаила и Алексея».

В результате всех этих церковных дрязг и подлогов остались о «смутном времени» лишь разноречивые сообщения.

Вот, например, в том же «Энциклопедическом словаре» Граната и Ко (5-е издание 1901 году) читаем на странице 2888 о Прокопии Ляпунове:

«В 1605 году он стал на сторону Самозванца, искренне считая его настоящим царевичем Димитрием. После его убийства (как я показывал уже придуманного) он пристал к рязанцам и к Болотникову, поверив, что Димитрий жив, и разбил несколько раз войска (византиста) Шуйского... Когда началось в Москве владычество (униатов) поляков, Ляпунов вначале считал лучшим исходом избрание на престол царевича Владислава (униата), но узнав о действиях Сигизмунда (польского униатского короля) под Смоленском и поняв своекорыстные цели поляков, он вместе с патриархом Гермогеном (ревностным защитником византизма) смело и горячо стал действовать за освобождение Москвы (от поляков). К составившемуся ополчению присоединились ополчения Просовецкого, Трубецкого и Зарудного, и скоро Ляпунов, став под Москвой в 1611 году (т.е. через 6 лет после первого входа в нее Димитрия) дал полякам сражение, после которого польский воевода Гонсевский удержал за собой только Кремль».

Но как же — спрошу я — он мог сидеть только в Кремле, окруженный враждебными войсками и без продовольствия?

Посмотрим же на историю и других деятелей этого поистине «смутного» времени.

Вот, например, Минин и Пожарский. В том же Энциклопедическом Словаре (т. VI, с. 3187) находим:

«Мясной торговец Минин выступил на поприще политической деятельности, когда грамоты (православных) властителей Троицко-Сергиевского монастыря вновь призывали города подняться на защиту (православия) и очищения Русской земли (конечно, от униатов). Возбужденное Троицкими грамотами население многих городов ждало только резкого, энергического движения, чтобы двинуться вслед за ним на очищение государства от внешних врагов (т. е. униатов-поляков) и от внутренних (т.е. от униатов-староверов)».

Этот мясной торговец «нашел и воеводу в лице стольника князя Д. М. Трубецкого, уже известного своей борьбой с поляками в Москве 19 марта 1611 года... 27 ноября 1612 года старое ополчение князя Трубецкого и новое земское ополчение Минина и князя Пожарского уже слушало на Красной площади в Москве благодарственный молебен».

А приведенная у нас выше латинская карта фон-Герарда, помеченная, как показано на ней самой 1611 годом, вышла значит через полтора или два года после освобождения Москвы от поляков, а потому и обозначенные на ней три «татарина», выделенные за Волгу, должны быть тоже поляками-униатами —ксензом, рыцарем и паном. Вот как говорится об этом «смутном» времени в том же «Энциклопедическом словаре» под словом «уния»:

«Когда Иоанн III в 1472 году (т. е. через 140 лет после того, как уния была проклята византистами на Иерусалимском соборе) женился на греческой царевне Софии Палеолог, приехал из Рима папский легат кардинал Антоний и уговаривал его (а не ее) принять унию... Так же безуспешны были попытки папы Льва X и Климента VII в начале XVI века при Василии III Иоанновиче (1479-1533 гг.) сыне Софии Палеолог и Иоанна III и при сыне их Иоанне IV Грозном в 1533-1608?, когда известный Антоний Поссевин (Antonius Possevinus, умер в 1611 году) приехав в Москву последний раз пытался безуспешно уговориться с Иоанном Грозным принять унию. После этого приезда спор между староверами (т. е. униатами) и ново-верами (византистами) стал уже внутренним и зарубежные униаты более не вмешивались в него». Даже самый период «татарского владычества» крестоносных орденов с Запада превратился в татарское владычество (т. е. в иго, или «ярмо») татарских орд с Востока.

И это подтверждается вполне современным состоянием религии в Азии.

Выходит, что крестовые походы не ограничивались только Европейской Россией, но шли и за современную нам Волгу и Урал в Азию: религия крестоносцев распространилась под именем ламаизма и в Тибете, и в Монголии. Имя «ламаизм» относят к 632 году и говорят (см. тот же «Энциклопедический словарь Граната и Ко», «ламаизм»):

«Во время монгольского (т.е. крестоносного) владычества один священник, стоявший во главе будийского (т. е. будительского крестоносного) монастыря по имени Паспи (испорченное: папа?) получил во владение Тибет и стал во главе Ламайской иерархии...»

«Духовная власть лам распространяется теперь далеко за пределы Тибета (у бурятов, калмыков и в ламайских монастырях в Китае). Ламайское монашество (явный отголосок католического монашества) разделяется на четыре ступени: настоятель монастыря, священник, оглашенный (гетул) и послушник... Белого духовенства ламаизм (как и католицизм) не признает. Все духовные безбрачны и все живут в монастырях. Существуют также и женские монастыри, во главе которых стоят воплощенные настоятельницы. Совокупность всего духовного персонала составляет ламаитскую церковь.

Одежда для каждого класса точно предписана. Каждое духовное лицо дает присягу жить исключительно подаянием. Ламы являются не только заступниками простых смертных перед богом, но вместе с тем (как в старое время у католиков) и врачами, астрологами и предвещателями».

«Ламаитские храмы (как и христианские) имеют вид прямоугольников, стороны которых (как и у европейских христиан) расположены соответственно странам света. Кроме того, существуют часовни и проч. Употребление четок во время молитвы имеет широкое распространение. Главную часть богослужения составляет освящение воды (за отсутствием в Сибири виноградников) и хлеба, и раздача их верующим».

Я нарочно говорю это не своими словами, а цитирую по словарю Граната для легкой возможности проверки.

Скажите же теперь сами, читатель, неужели вы не узнаете тут остатков бывшего католицизма, который мог быть занесен сюда не иначе, как крестовыми походами? Совершенно ясно, что крестоносцы в своем «стремлении на Восток» распространялись далеко за пределы Уральских гор и превращены русскими православными историками в «татарские орды, пришедшие из Китая».

Точно также и индусская «Тримурти» (т. е. по-русски — «три морды») с ее Брамой (богом отцом), Вишну (т.е. Вышним, богом сыном с его многими воплощениями в человеческом виде, главнейшим из которых был Кришна, т.е. Христос, герой Магабгараты) и с богом Сивой (очевидно, святым духом) носит все следы крестовых походов, доходивших, как говорится у христианских историков, до Индии.