Классный вагон был почти пустым. В коридоре у Открытого окна стоял, покуривая, невысокий полковник. Из соседнего купе вышел человек в гражданской одежде, с черной бородой и курчавыми волосами. Подойдя к полковнику, он сказал:

— Скверная погода, господин полковник, неожиданно похолодало, будто осень наступила. Замерзнут ребята.

Полковник не ответил. Он не любил гражданских. Их компания точно оскорбляла его.

Бородатый человек вынул коробку сигарет и предложил полковнику:

— Курите?

— Нет! — процедил полковник и удалился в свое купе.

Штатский стал у окна и задумался. Перед ним мелькали будки путевых сторожей, брошенные нивы, неубранные снопы.

Шум и крики, несшиеся с открытых платформ, не стихали:

— Эй, Ганю, уж очень ты развеселился! Не на свадьбу ли едешь?..

— А как же! Приглашен самой молодайкой!

— Эй, вы там, не кричите, разбудите господ!

— Пусть не спят так долго. Уже за полдень перевалило.

— Давай, давай! Кто хочет спать, пусть сидит дома…

— Ну-ка, вставай, сват, тряханем рученицу! А ты, парень, давай веселей!

Загудела гайда, подхватил кларнет, да так звонко, словно решился заглушить ее. Полилась по мрачному ущелью, под низким дождливым небом мелодия, то отчаянно веселая, то задумчиво грустная. А в такт музыке то хлопали в ладоши, то задорно кричали;

— Держись, кум!

— Гуляй, сват!

— Быстрей!

— Быстрей!

Заливается гайда, не отстает кларнет. Весь эшелон пришел в движение. Повставали солдаты в соседних вагонах, посбрасывали плащ-палатки, уставились на танцующих. Залюбовался и тот, в гражданском платье, что ехал в классном вагоне. Уже давно догорела его сигарета, а он все стоял у окна. Буйная музыка и разудалое солдатское веселье унесли его к чему-то милому, родному, близкому…

— Поручик! — прозвучал раздраженный голос полковника.

Из соседнего купе выскочил молодой офицер. Щелкнув каблуками, он ответил:

— Прикажите, господин полковник!

— Пусть замолкнет эта гайда.

— Слушаюсь, господин полковник.

— И чтобы никакого шума, никаких криков! Понятно?

— Понятно!

Поручик бросился выполнять приказ.

Гайда и кларнет замолкли. Стихли крики. Слышался лишь стук колес да шум летевшего навстречу поезду дождя.

Эшелон прибыл на станцию. К вагонам бросились десятки солдат-отпускников, возвращавшихся на фронт. Они лезли в вагоны, кричали, ругались, подбрасывали друг другу мешки, ранцы… За несколько минут перрон опустел. Только трое солдат со своим еще хромавшим после ранения товарищем суетились возле вагонов, сопровождаемые маленькой женщиной с ранцем хромого. Всюду им говорили: «Нет места, идите дальше!»

Прозвучал паровозный гудок. Боясь остаться, солдаты полезли в офицерский вагон. Женщина подсаживала хромого.

— Поднимайся, Станко, а то поезд уйдет.

Товарищи, раньше забравшиеся в вагон, помогли Станко подняться. Успел он только жене руку подать, как поезд тронулся.

— Идите сюда, молодой человек!

Станко обернулся и увидел незнакомца в гражданском костюме.

— Да, да, берите ранец и идите сюда.

Станко направился в вагон.

— Холодно? — спросил штатский.

— Холодно. Дождь… Целую неделю льет не переставая.

— Давай твой ранец и входи в купе, присядь.

Станко поглядел недоверчиво.

— Входи, входи. Не бойся.

Солдаты, товарищи Станко, стоявшие в тамбуре, поглядывали удивленно. Станко вошел в купе, сел на мягкий диван, и его стало клонить ко сну. Только было он задремал, как из соседнего купе послышался шум. Показался полковник.

— Поручик! Как эти солдаты попали в офицерский вагон?

— Не знаю, господин полковник!

— Кто же знает? Узнайте, кто они, из какой части.

— Слушаю!

— И сейчас же выбросьте их из купе. Понятно?

— Понятно, господин полковник. Солдат, встать!

Солдат вытянулся.

— Марш за мной!

В чистом вагоне опять стало тихо и просторно.

— Вы не правы, господин полковник, — сказал штатский. — Солдат ранен, вы не имеете права его прогонять. Он простудится под дождем. Да и его товарищи тоже… Чем они вам помешали?

Полковник зло сверкнул глазами, хотел было не отвечать, но не сдержался:

— Кто вы такой? Кто вам дал право вмешиваться в дела военных?

— Я народный представитель, депутат!

— Народный представитель?..

— Да. И я хочу вам сказать, что то, что вы сделали, — это преступление…

— Не ваше дело судить, что преступление и что нет! Кто вы такой, еще раз вас спрашиваю?

— Я же вам сказал. Я депутат. Зовут меня Георгий Димитров. Член Болгарской рабочей социал-демократической партии тесных социалистов. Что еще хотите узнать?

— Ничего мне больше не надо! Мне уже ясно, кто вы такой! Вы еще ответите за свой поступок перед военным судом!

— А вы ответите за свой поступок перед народным судом.

Взбешенный полковник ушел в купе, хлопнув дверью.

Димитров подошел к окну. Ветер стих. Дождь уже не хлестал по вагонам, а падал с легким шелестом. Надвигались вечерние сумерки. С открытых платформ не слышалось ни звука. Казалось, там все вымерли.

ВСТРЕЧА ВО ФРАКИИ

Димитров прибыл в Ксанти, в прифронтовой город[20]. На вокзале его встретил молодой телеграфист из штаба армии. Вместе они отправились в конец города, в дом рабочего-табачника.

Комната была пустой. По соседству с ней плакали дети, кашлял старик. В окно был виден тесный дворик, за которым поднимался громадный табачный склад. Серые его стены напоминали тюрьму, навевали тоску.

Димитров поставил чемодан, присел на низкую деревянную кровать и стал ждать. Люди, которые должны были прийти, все еще где-то задерживались. Димитров поглядел на часы, ему казалось, что он уже давно здесь сидит. Поднялся и стал беспокойно ходить по комнате. В дверь трижды постучали, и в комнату вошел телеграфист.

— Все здесь, товарищ Димитров.

— Сколько их?

— Четверо.

— Пусть войдут.

Телеграфист ввел своих товарищей. Среди них был один офицер — майор действующей армии, в походной форме.

— Здравствуйте, товарищи! — приветствовал Димитров. — Прошу садиться.

Расселись — кто на кровати, кто на единственном стуле; Димитров устроился на своем чемодане, вынул записную книжку.

— Принес я вам большие новости, товарищи. В России произошла социалистическая революция. Там власть перешла в руки рабочих и солдатских Советов… Во главе Советов стоит партия большевиков, партия Ленина… Хозяева положения — рабочие и крестьяне. Идея социализма стала реальным делом. А это факт огромного исторического значения для дальнейшего развития событий во всем мире, а также и у нас в Болгарии… Перед нами стоят важные и ответственные задачи. В связи с этими событиями наша партия выпустила воззвание к рабочим и мелким собственникам в городах и селах. Позвольте мне, товарищи, прочесть это воззвание…

Димитров вынул из кармана листовку и начал читать:

— «Рабочие и мелкие собственники в городах и селах! Кровавая война продолжается, а вместе с ней продолжается и страшное истребление, физическое и моральное истощение и разорение трудящихся в городе и селе. Ужасы войны растут: каждый день пирамида человеческих жертв увеличивается, неимоверно растет число калек, нетрудоспособных, вдов, сирот… Редкий среди нас не оплакивает близкого человека, преждевременно погибшего на войне…»

Слушатели жадно ловили каждое слово.

— «Что сделали и что делают в эти страшные дни всенародного бедствия те, кто создал этот ад? Что делает правительство, Народное собрание, буржуазные партии и сам класс капиталистов, фабрикантов, предпринимателей и торговцев? Ответ один: в эти три года они заботились только о себе — о своих «великих» завоевательных планах, о так называемом «национальном объединении», о своих колоссальных прибылях, спекулянтских сделках, которые достигли таких громадных размеров благодаря войне…»