…Ира подняла руку и прижала ее к губам Кирилла. И Кириллу ничего не оставалось, как поцеловать Ирину руку. А потом Кирилл ушел, и Ира стала думать, что надо было ей надеть столько шапок и косынок на голову, чтобы Кирилл наконец поцеловал ее.

А Ирин папа спросил у Ириной мамы, не знает ли она, что такое Ира сказала Кириллу, потому что Ирин папа никогда не видел Кирилла таким белым.

Ира же, к удивлению Ириной мамы, пережила известие о том, что Кирилл женился, очень спокойно, во всяком случае гораздо более спокойно, чем, скажем, известие о том, что книги Ириного папы, которые хранились пятнадцать лет у Кирилла, пока Ирины родители снимали квартиры во всех районах Москвы, теперь должны быть перевезены наконец в комнату, где лежит сейчас Ира. И не потому Ира волновалась, что Кирилл отдает то единственное, что могло еще связывать их семьи, а потому, что вместе с книгами в ее комнату проникнет холод. И Ира не знала, как долго и сколько он будет проникать.

А что он будет проникать, в этом Ира была уверена, так как понимала, что двери ее комнаты, пока книги будут таскать с улицы, будут открыты. Конечно, их бы можно было и закрыть. Можно было бы сначала втащить все книги в коридор, а уж потом к ней в комнату, когда входные двери будут закрыты. Конечно, так можно было бы сделать, но об этом должен кто-то думать, и Ира усаживала свою маму к себе на кровать и внушала ей, что и как она должна делать, когда и какие двери открывать, а какие закрывать, чтобы холодного воздуха вместе с книгами вошло к ней в комнату как можно меньше.

Нет, папу Ира не могла не пускать, это было не в ее власти. Вероятно, он не заходил потому, что это не было ему нужно. А теперь вдруг понадобилось, и он вошел. Вошел, поставил коробки с книгами и снова вышел. Потом опять вошел, опять поставил коробки. А когда он вошел последний раз, он немножко задержался перед тем, как выйти. Но Иру он не увидел, потому что он не закрыл двери, и поэтому Ира натянула на свою голову еще и шубу, которая лежала у нее поверх ватного одеяла.

А вечером пришел Петр Дмитриевич. Пришел и прописал Ире ежедневные ванны, и сколько Ира ни убеждала его, что у нее не хватит сил каждый день сначала снимать с себя все свои рубашки, фуфайки и чулки, а потом их снова надевать, Петр Дмитриевич назначения своего не отменил.

— А всю эту капусту пора начать снимать.

Капустой Петр Дмитриевич называл рубашки, надетые одна на другую, и платки.

— И еще. Надо начать бороться.

Ира очень удивилась, потому что ей казалось, что она только и делает, что борется. Борется, несмотря на то что Петр Дмитриевич не велел ей бороться, а велел лежать и думать о чем угодно и жалеть себя. И тут Ира поняла, что она так и не успела за все эти месяцы, которые отвел ей Петр Дмитриевич на жалость к себе, по-настоящему себя пожалеть. А теперь Петр Дмитриевич говорит: «Хватит». И еще говорит: «Надо бороться». И еще говорит, что сосуды у Иры совершенно здоровы и крови в голове достаточно, а нервы уже превратились в канаты, так что сил у Иры на борьбу хватит.

И тут Ира начала кричать: «Хочу умереть!» Она кричала на всю квартиру, и крик ее, вероятно, был слышен на лестничной клетке.

— Хочу умереть! Хочу умереть! Не хочу больше жить! Не хочу! Не хочу!

И, услышав этот крик, в кухне начала кричать Ирина мама. Она кричала на Ириного папу, что он дождется — Ира покончит с собой.

А Ира все кричит и кричит. И кажется, что этому крику, этому призыву смерти не будет конца. Петр Дмитриевич не сидит возле Иры, он ушел от нее, оставив ее орущую и бьющуюся о подушки. Петр Дмитриевич вошел в кухню, сел возле Ириной мамы и сказал:

— Успокойтесь, Инна Семеновна, завтра ей будет лучше.

Глава третья. Пробуждение

По непрекращающимся звонкам Ира сразу поняла: Сергей. Она повернула ключ и, не дожидаясь, пока Сергей откроет дверь, ушла к себе.

— Ты разрешишь выкурить у тебя сигарету?

Теперь, после ремонта, у Иры была своя комната, маленькая, с одним окном. Обычно Сергей курил в Ириной комнате, не спрашивая разрешения. Больше того — он курил, несмотря на Ирины протесты.

— Кури, — разрешила Ира.

— Так вот, ближе к делу. Мне нужна московская прописка. Я подал документы в медучилище, а туда, ты сама понимаешь, без московской прописки невпротык.

— Ты же хотел на биофак? — удивилась Ира.

— Моя бабушка знаешь чего хотела? Вот именно. У меня не взяли документы. Короче, в загс пойдешь? Скорее решай, твоя мать там уже договорилась, нас сразу зарегистрируют. Ну чего хлопаешь глазами? Да или нет?

Сергей подошел к шкафу.

— Приданое баронессы Ирины!

Сергей снял с вешалки белое платье, которое Ире сшили по случаю окончания десятилетки.

— Оно широкое, — запротестовала Ира.

— Ничего, подвяжешь поясом. Все будет — о'кей.

Сергей вышел, а Ира стала переодеваться.

Надев белое платье, Ира посмотрелась в зеркало. Повиснув на худых Ириных плечах, платье балахоном спускалось вниз.

Ира расчесала волосы. За время болезни они стали у нее иссиня-черными. Прямыми палками волосы падали на плечи. В парикмахерскую Ира не ходила, сама же она могла подрезать только челку.

Ира вышла в кухню и увидела маму. Инна Семеновна вынимала из сумки продукты.

— Знаешь, кто у Сергея на биофаке принимал документы? — спросила Инна Семеновна. — Николай Иванович. Он сначала не узнал меня, а потом как вскрикнет и начал расспрашивать о тебе. Я ему все рассказала про Сережу, он обещал помочь.

— Зачем же вы поехали в медучилище?

— В какое медучилище? — удивилась Инна Семеновна.

— Разве вы не были в медучилище? — настаивала Ира.

— Нет. Мы сдали в университет документы и приехали домой. У Сергея через три недели собеседование. Ему сейчас надо заниматься. И я тебя очень прошу, ты его, пожалуйста, ничем не отвлекай.

— Значит, документы у вас приняли? — с ужасом переспросила Ира.

— Я же говорю, приняли. Что с тобой? Зачем ты надела это платье?

Ира встала и быстро вышла из кухни.

— Что тут произошло? — заволновалась Инна Семеновна.

— Я ей наврал, что у меня не взяли документы, — признался Сергей.

— Зачем? — рассердилась Инна Семеновна.

— Но ведь Петр Дмитриевич велел устраивать ей потрясения.

Этот довод, очевидно, убедил Инну Семеновну. Она принялась мыть мясо.

Сергей был очередным журналистским делом Инны Семеновны. Он появился в доме Морозовых в результате той самой командировки в Тамбов, после которой Ира долго не могла успокоиться, прислушиваясь к каждому повороту ключа в замочной скважине.

Приехав из командировки, Инна Семеновна рассказала Ире об удивительном человеке, прямо-таки Жюльене Сореле, с которым ей дали свидание в тюрьме. Сидел этот молодой человек из-за друга, втянувшего его в компанию, которая оказалась воровской, и кончилось тем, что Сергея оговорили. Инна Семеновна обязательно решила вытащить Сергея из тюрьмы. И не только из тюрьмы, но и из этой ужасной компании, благодаря которой он сел, и из города, где сложилось к Сергею неправильное отношение.

Ира не придала тогда рассказу Инны Семеновны никакого значения. А Инна Семеновна не только все сделала, как сказала, но и больше, чем сказала. И вот уже более полугода Сергей жил у них.

Сначала Ира очень ревновала Инну Семеновну к Сергею. А потом поняла: чтобы не ревновать, надо самой относиться к Сергею так же, как ее мама. И тогда Ира убедила себя, что Сергей ее сын, хотя Сергей был лишь на полтора года моложе ее, и что она живет ради того, чтобы он в свои двадцать четыре года наконец закончил школу.

У Сергея были особые «принципы чести», которые восхищали Иру. Только ему она доверяла купить хлористый кальций, потому что она знала — Сергей ее не обманет и всю дорогу от аптеки будет нести бутылку в руках отдельно от других лекарств, которых Ира боялась. Только Сергею Ира доверяла каждый день нагревать паром ванну и наливать воду, температура которой должна быть не ниже и не выше тридцати четырех градусов.