Сергей пришел поздно. Он толкнул Ирину дверь ногой, дверь ударилась о стенку, и с потолка посыпалась известка. Сергей был пьян. Он сел на стул и расставил ноги. Стул под Сергеем скривился.
— Если стул меня не держит, кто же, черт побери, меня удержит?
Сергей встал и шатаясь попытался выпрямить стул. Но стул не выпрямлялся, а от ударов Сергея еще больше перекосился.
— Ладно, подвинься.
Ира подвинулась.
— То-то же, — Сергей сел на диван рядом с Ирой. — Одну минуточку. — Сергей встал и начал шарить в карманах брюк. Достав оттуда сигареты и спички, снова сел. — Вот так-то, — сказал Сергей, поднимая указательный палец вверх. У Сергея были миниатюрные ноги и руки. Носки ботинок у него всегда задирались кверху, потому что он покупал обувь на два номера больше. — Вы слышали когда-нибудь Паганини? — воскликнул Сергей, шаркая спичкой о спичечный коробок. — Если вы не слышали, то вы многое потеряли! Подпить бы еще грамм так двести, нет, сто, нет, двести. У тебя есть деньги?
— Откуда?
— Я все думал: зачем тебе деньги? А потом понял: к Таньке на такси ездить. Послушай…
Сергей бросил в угол недокуренную папиросу,
— Мы же сгорим!
— Переживешь.
Ира встала, подняла папиросу.
— А ты ведь хитрая… я ведь все, гадюка, знаю, чего вы от меня хотите. Интеллигенция!.. Воры — люди, а здесь, — Сергей сделал рукой круг в воздухе, — здесь одна падаль, клянусь честью, если это не так. Чего молчишь? Жениться я на тебе должен за благодеяния твоей мамочки?! Не дождетесь! — Сергей почти кричал, но зубы у Сергея были сжаты, и Сергей кричал сквозь сжатые зубы, от этого все слова принимали странное звучание. — Когда мне в Тамбове об этом сказали, я парню чуть рот не разорвал. Только я не продался. — Внезапно злость Сергея исчезла. — Нет у тебя больше Сергея. Все. Кончился твой Сергей. Чего смотришь?.. Зря об Алеше плакала. Куда он денется? А вот Сергея больше не будет. — И снова у Сергея на лице засветилась злоба. — Смотри, сука, если своей матери хоть слово скажешь, вязы вырву. И попробуй только завтра выкаблучиваться!
Сергей хлопнул дверью, известка снова посыпалась с потолка. Ире стало жутко. Больше всего на свете ей захотелось сейчас рассказать обо всем маме, но она понимала, что теперь уже никогда не решится ослушаться Сергея. Воровской жаргон от Сергея Ира услышала впервые. Да и все, что свалилось на Иру, было так неожиданно для нее, что она никак не могла с этим сжиться и уже через час после этой странной сцены поймала себя на том, что опять думает об утренних словах Сергея, о любви наоборот. Вспомнила их и тут же оборвала себя: это же он ее просто проверял.
А на следующий день рано утром из Тамбова приехала Марина и оказалось, что у Сергея день рождения. Инна Семеновна сразу стала звонить и приглашать гостей. Ира к завтраку не вышла. У нее не было сил ни одеться, ни встать, ни выйти к людям.
— И не поднимешься вечером к столу?! — спросила Инна Семеновна с таким удивлением, словно Ира лишала себя чего-то такого, от чего не имел права отказываться никто.
Ира не вышла поздравить Сергея, а Сергей не зашел к ней. Весь день Ира пролежала одна.
Только уже перед самым вечером к ней зашла познакомиться Марина. Ира сразу узнала ее.
— Вы были три года тому назад в Москве? — спросила Ира. — Вы шли по Тверскому бульвару с высоким молодым человеком, у него фотоаппарат был через плечо? А потом началась гроза.
Марина подтвердила:
— Мы успели дойти с ним до телеграфа и там переждали дождь.
Тот день Ира помнила хорошо. Именно в тот день Ира, надев замшевые туфли, встретила Алешу. Они были в ссоре и не виделись до этого около месяца. Пошел дождь, и Алеша спросил у нее: «Тебе не жалко туфелек?»
А до того как встретить Алешу, Ира увидела Марину. Она шла по бульвару в пышной юбке, как стройная кобылица.
Сейчас на Марине не было той юбки. Но осанка, высоко поднятая голова, вздернутый нос, широко поставленные, с самым модным косым разрезом глаза — все это сразу вспомнилось Ире. Как странно бывает. Марина еще не знала Сергея, когда ее уже знала Ира.
Марину позвали к столу, и Ира снова осталась одна. Она слушала, как чокаются, и думала о том, что Инна Семеновна, ничего не подозревая, сделала ужасную вещь. Она сказала Марине, которая хотела остаться ненадолго в Москве (Марина работала в Тамбове медсестрой, и у нее было несколько свободных дней), что лучше ей уехать, так как Сергею нужно готовиться к экзаменам.
Сергей зашел к Ире и тихо прикрыл дверь. Он был абсолютно трезвым.
— Ты не должна обращать внимания, с кем я, — сказал он тоном, который, по его мнению, очевидно, должен был Иру успокоить. — Сегодня я с одной, завтра с другой.
— Я лежу потому, что простужена, — ответила Ира.
— Передай Золотому, что Рыжий ушел на Воркуту, — сказал Сергей свою любимую поговорку, легонько хлопнул Иру по плечу, подмигнул и вышел.
Иру сразу вдруг отпустило. «Вчера он был просто пьян», — решила она.
Когда на следующий день Ира проснулась, Сергея и Марины уже не было. Инна Семеновна волновалась. Поезд, на котором должна была уехать Марина, отправлялся из Москвы в восемь утра. Теперь было одиннадцать.
— Может, он уехал с ней? — предположила Инна Семеновна. — Я должна была поговорить с Мариной, — упрекала она себя, — должна была объяснить ей, что она не имеет права срывать его в самый ответственный момент.
— Но ты же ей все это сказала, — возразила Ира.
— Нет, я ей не все сказала, я сказала не в полную силу. Если бы она знала, что мы здесь пережили, пока он окончил школу, она бы так не поступила.
— Люди не боги, — вставил Илья Львович, который вышел к завтраку. — Ты всегда от людей требуешь, чтобы они были сверхлюдьми. Сегодня воскресенье, и ничего не будет страшного, если Сергей начнет заниматься на день позже.
Илья Львович по мере возможности всегда стремился успокоить Инну Семеновну, приводя ей самые простые доводы.
— А если он уехал с ней? — не сдавалась Инна Семеновна.
— Он не уехал с ней. Ты умный человек, но когда тебя что-нибудь волнует, абсолютно не умеешь трезво рассуждать. Одно из двух. Либо он ее проводил и просто где-то гуляет. Я считаю, что в этом нет ничего особенного. Человек не может быть все время на людях (Илья Львович судил по себе). Или же она еще не уехала, и они гуляют вместе. В этом тоже нет ничего особенного. И слава богу, что ты больше с ней ни о чем не говорила. Я бы на твоем месте не отталкивал Марину, а, наоборот, использовал ее влияние на Сергея. Потому что если он ее любит, тебе придется все равно с этим считаться.
— Он сказал мне, что не любит ее.
— Когда? — спросила Ира.
— Вчера.
— Он наврал тебе, — сказала Ира.
― Зачем? Я ведь его не спрашивала, — настаивала Инна Семеновна…
— Ну тогда тем более, миленький, тебе нечего волноваться — обрадовался Илья Львович и погладил жену по ее маленьким, пухлым, почти детским пальчикам, которые так не вязались с ее значительной царственной внешностью. — Если Сергей ее не любит, то он ее проводит и вернется обратно. А вообще я ничуть не удивлюсь, если он сейчас не сможет готовиться к экзаменам. Окончить за несколько месяцев три класса школы, абсолютно не умея учиться и без всякой внутренней подготовки — это просто чудо, которое ты с ним совершила. И мне кажется, он сейчас находится на грани срыва. Дело не в том, что он должен отдохнуть, ему нужно время для того, чтобы он смог переварить свое новое социальное положение, войти в него, окрепнуть. Уж слишком большой скачок он сделал.
— Но ты пойми (у Инны Семеновны всегда была своя логика, в согласии с которой она и действовала), если он не поступит сейчас в институт, ему придется вернуться в Тамбов, потому что с трехмесячной пропиской его здесь никто на работу не возьмет, в Тамбове же его убьют.
— Он только что оттуда — и его никто не убил, — парировал Илья Львович.
— Почему его не убили, я не знаю, а вот то, что там на каждом заборе написано «Смерть Куксаю», это я видела собственными глазами. Если его не убьют, его заставят воровать. Второй раз вырвать его из этой среды у меня уже не хватит сил. Ты, наверное, не видишь, что я этот воз везу уже на последнем дыхании?