У нового царя, как и у Навуходоносора, были знающие писцы, которые могли давать ему советы. Их не сбивали с толку старые письмена, по форме сильно отличавшиеся от современных им знаков. Они понимали, кроме древнего вавилонского языка, еще и шумерский — даже лексикон начала II тысячелетия. Так, рассказ о строительстве «Тенистого дома» — жилища урских жриц — воспроизводит надпись XIX века; понять ее язык и впрямь было нелегко — мы можем судить об этом, ибо исходная надпись обнаружена, — однако писцы VI века, похоже, больших затруднений не испытывали. Они лишь несколько подправили хронологию — увеличили (где больше, где меньше) реальные промежутки времени. В результате получилось, что Хаммурапи жил за 700 лет до Бурнабуриаша, а Нарам-Син — за 3 200 лет до Набонида; это почти раза в два больше, чем на самом деле: следовало считать 300 и 1 700 лет. Сознательными ли были эти искажения? Кажется, нет: когда не было реальных вех во времени, писцы просто прилаживались к какой-либо нечеткой хронологии, не считая себя обязанными трудиться над ее уточнением.
Итак, Набонид был решительным сторонником возврата к древности. В его царствование архаизирующая тенденция не изменила своей природы, ее концепция оставалась прежней; но теперь архаизация осуществлялась систематически, а о ее высокой ценности заявлялось с неслыханной ранее силой. Царь всегда был последователен, всегда оставался чужд противоположной тенденции — обращению к чудовищам. Лишь раз он использовал их изображения, но его цель была при этом иной, нежели у Навуходоносора, и случилось это при особых обстоятельствах. Набонид хотел сделать храм бога-луны в Харране соперником «Дома под высокой кровлей», но вавилонское жилище бога охраняли статуи гибридных существ. Следовательно, Набониду пришлось поставить такие же и в Харране. Именно так расценили поступок царя его недруги в Вавилоне — и были, несомненно, правы. Перестроенный храм теперь сторожили «два быка из гладкого серебра, грозного вида, топчущие врагов». В описании того, что находилось внутри храма, источники расходятся. «Памфлет» говорит, что Набонид поместил напротив бога «яростного быка» и «поток». Под «потоком» в данном случае, вероятно, понимается некое божественное орудие; оно упоминалось и прежде, но его описания до нас не дошли. Строитель же храма говорит о двух обнаженных героях «из серебра, поражающих врагов [своих]».
«СИН, ВЛАДЫКА БОГОВ И БОГИНЬ»
Десять лет Набонид разъезжал по Аравии из города в город, от Теймы на севере до Ятриба на юге через Дедан, находившийся на полпути между ними; эта область занимала площадь примерно 370 на 100 километров. Таким образом, ему удавалось за счет плодов аравийских долин кормиться самому, содержать двор и войско; еще Навуходоносор, разъезжая по всей империи, пользовался этим удобным способом ее эксплуатации. Но Набонид при этом занимался грабежом и убийствами — так, во всяком случае, утверждает «Памфлет». Сам царь косвенно в этом признавался, говоря, что находился среди врагов — если не всегда, то временами, — и принося благодарность богам за неустанную помощь: «Бог-солнце, Иштар, бог грозы и Нергал дали мне стражу ради спасения и жизни моей». Значит, опасность существовала. Наконец, «пришел срок, и переменились дни», и царь Вавилонский покинул Аравию. Сама эта формула обычна для царских надписей: она всегда обозначала конец ожидания, бедствий или по крайней мере неприятностей. Может быть, Набонид задним числом распространил свои чувства на период пребывания в Аравии: когда новая доктрина была уже разработана, истекшие десять лет стали казаться ему временем изгнания.
Про обстоятельства своего отъезда он рассказал на двух стелах, установленных в храме Сина в Харране. Время переезда определил бог-луна; избавив царя от сомнений, это решение подтвердили гадания по альманахам и светилам, исследование внутренностей и толкования снов. Причины, побудившие Набонида подумать о возвращении, от нас скрыты. Очевидно, не все они были религиозными. Сам государь не оставил на сей счет объяснений.
Во всяком случае, в Вавилонии намерения вернувшегося царя стали ясны сразу: он приехал, так сказать, «благовествовать» и не собирался терять времени. Он заставил и сына участвовать в своем предприятии, хотя в текстах роль Валтасара нигде не видна; тот, должно быть, оставался в тени — возможно, сознательно. Отец лишь дал за него те же обеты, что приносил за себя самого в заключение своих надписей. Новая программа Набонида сводилась к одной формуле: следить, «чтобы прилично почитали Сина, повелителя богов и богинь на небесах, в сердце своем его народы, чтобы не погрешали они и основания их были прочны». Себя он также не считал защищенным от грехопадения и обращался к богу: «Избавь меня от греха!» Просил он и за Валтасара, ибо опасался за его слабость, боялся его равнодушия, был обеспокоен его прохладным отношением к новой теологии.
Бесспорно, эта программа стала итогом размышлений, начатых Набонидом еще в юности. Его мать всегда — еще до того, как сын стал перестраивать храм в Харране, — была почитательницей Сина. Она пронесла свою веру через все превратности жизни и передала ее Набониду. В автобиографии она вспоминает трудные годы, когда она жила, поклоняясь своему богу, его супруге и чете их управляющих: «Хотя царь богов Син прогневался на свой город и храм, и взошел на небеса в шестнадцатый год царя Вавилона Набопаласара, и город с жителями, его населявшими, обратился в развалины, я, как прежде, в других храмах приходила к Сину, к Великой госпоже, к Нуску и Садарнунне; я, как прежде, почитала их божество. Царя богов Сина держала я край одежды днем и ночью, приходила к его величайшему божеству всякий день, неукоснительно; глаза мои всегда глядели на него, лежала я ниц перед ним в молитве. <…> Чтобы умирить сердце бога моего и богини моей, ткани из тонкой шерсти, украшения, золото, серебро, новые одежды, благовония и умащения не касались тела моего; всегда я носила одежду рваную, выходила из дома всегда в молчании. Я прославила их; я носила в сердце моем хвалу бога моего и богини моей и служила им; ничего из лучшего я не оставила себе, но все непрестанно им приносила».
Но, конечно, примера матери и преподанных ею религиозных уроков было бы недостаточно, чтобы заставить сына сделать лунное божество верховным, если бы многочисленные знамения не укрепили его в этой вере с самого начала царствования.
Освобождение Харранской области для Набонида было неожиданным и случайным событием. Даже его рассказ прямо говорит, как он сам был удивлен. Этот фактор оказался решающим, ибо придавал вере его матери неоспоримую правоту и насущность. В 556 году, когда Набонид взошел на престол, обстоятельства для восстановления храма Сина были более чем неблагоприятны: «Мидяне окружили <город>, и сила их была велика». Так Набонид «благочестиво» возразил Мардуку, когда тот настаивал на скорейшем начале строительства. Но бог открыл ему будущее: «Мидян, о которых ты говоришь, страны и царей, идущих за ними, скоро не будет. Наступит третий год, и слуга их <…> Кир прогонит их; он рассеет пространных мидян даже со своим слабым войском; он полонит Астиага, царя мидийского, и отведет его в свою страну в оковах». Значит, освобождение Харрана и приход Набонида к власти (и о том, и о другом еще незадолго до того нельзя было помыслить) совпали не случайно. Конечно, современный историк сочтет хронологию Набонида ненадежной, для него же самого точность была не важна. По его счету, от разорения окрестностей Харрана и конца войны с Ассирией прошло 54 года. Эта цифра входила в ряд чисел арифметического и космического свойства — то был троекратный лунный цикл. Вавилонские астрономы VI века умели его вычислять: каждые 18 лет Луна возвращалась в прежнее положение и, стало быть, Син начинал новый цикл. Далее это наблюдение открывало возможности для умозрительных комбинаций с числами. Вавилоняне в те времена были привычны к такого рода мистике, и, на их взгляд, она неизменно приносила плоды.