Из подготавливаемых для печати книжек, перечисленных в письме Черткова, большая часть уже упоминалась в предшествующих письмах его и Толстого, и о них даны примечания в соответствующем месте. Так, о «Сократе» А. М. Калмыковой см. прим. 11 к п. 55 от 2 мая 1885 г.; о «Петре мытаре» [«Житие св. Петра, бывшего прежде мытарем»] П. П. Беликова — прим. 10 к п. № 67 от 1—2 июня; о «Жервезе» М. К. Цебриковой — прим. 8 к п. № 81 от 11 октября; о «Житии св. Павлина Ноланского» Беликова — прим. 1 к п. № 56 от 7 мая; о книжке «Скупой и его дочь» (по Бальзаку) Е. П. Свешниковой — прим. 4 к п. № 84 от 31 окт.; о книжке «Брат на брата» (по В. Гюго) Свешниковой — прим. 9 к п. № 67 от 1—2 июня 1885 г.; об «Иоанне-воине» Е. С. Некрасовой — прим. 1 к п. № 78 от 7 сентября; о повестях «Марья-кружевница» и «Признание подрядчика» О. Н. Хмелевой — прим. 10 к п. № 86 от 11 ноября и прим. 2 к п. № 89 от конца ноября 1885 г. Из не упоминавшихся ранее книжек «Вор» представляет собой перепечатанный из «Русского богатства» рассказ Я. Г. Гололобова (р. 1855), бывшего впоследствии депутатом 3-й госуд. думы и затем вице-губернатором в Полтаве. — «Бабья доля» — поправленный Толстым рассказ Т. А. Кузминской, напечатанный в «Вестнике Европы» и затем без имени автора в изд. «Посредника», М., 1886 г.; — «Хворая» — повесть беллетриста и драматурга А. А. Потехина (1829—1908), напечатанная в 1876 г. в «Вестнике Европы» и вышедшая в изд. «Посредника» только в 1887 г. — Предположение издать два сборника рассказов, подысканных А. М. Калмыковой, — маленький и большой — не осуществилось: выпущен был, после тщательного пересмотра материалов, один сборник — «Цветник»; о нем см. прим. 5 к п. № 117 от 13—14 сентября 1886 г. Об упоминаемой Чертковым «Сказке про трех мужиков и старика-ведуна» см. прим. 8 к п. № 95 от 16—17 января 1886 г.

¹ Пережив в своей семейной жизни до отъезда в деревню к Олсуфьевым всё то, о чем говорится в письме к Черткову от 9—15 декабря, Толстой не переставал получать тревожные впечатления и в деревне. В письме от 23 декабря, обращенном к нему и к дочери Татьяне Львовне, Софья Андреевна писала: «Я знаю, Таня, что в жизни нашей всё хорошо и что плакать нечего, но ты это пaпà говори, а не мне. Он плачет и стонет и нас этим губит... Пока я могу сказать: да, я хочу, чтобы он вернулся ко мне, так же, как он хочет, чтоб я пошла за ним. Мое — это старое, счастливое, пережитое, несомненно хорошо, светло и весело, и любовно, и дружно. Его — это новое, вечно мучающее, тянущее всех за душу... Нет, в этот ужас меня не заманишь. Это новое будто бы спасшее, а в сущности приведшее к тому же желанию смерти, так намучило меня, что я ненавижу его. Да, я зову в свое старое, и оно верное, и тогда только счастье восстановится, когда мы заживем старой жизнью. Никогда мне это не было так ясно. И ясно, что я теперь очень, очень несчастлива этим разладом, но ломать жизнь не буду и не могу...» (курсив подлинника) (АТ). В следующих письмах Софья Андреевна упрекает мужа в том, что вегетарианство губит здоровье их дочери Марьи Львовны и выражает ужас перед сумасшествием, которое, как ей кажется, надвигается на нее самоё. Толстой, со своей стороны, в первом же письме к ней из Никольского-Обольянинова, от 21—22 декабря, пишет так: «...Сейчас прочел письмо твое, и сейчас на сердце защемило, и чувствую то же отчаяние и тоску, которые чувствовал в Москве... Но, впрочем, ради Бога, никогда больше не будем говорить про это. Я не буду. Надеюсь окрепнуть нервами и молчать. То, что всё, что я испытывал в Москве, происходило не от физических причин, то [вместо: доказывается тем], что я после 3-х дней такой же жизни, как в Москве, без мяса, с работой физически тяжелой — я здесь пилю и колю дрова — я чувствую себя совсем бодрым и сплю прекрасно. — Но чтò делать? Мне по крайней мере ничего нельзя изменить, ты сама знаешь. Одно можно: выработать спокойствие и доброту, которой у меня мало, что я постараюсь сделать. Прощай, душа моя, целую тебя, и люблю, и жалею...» (См. т. 83).

² О Сергее Львовиче Толстом см. прим. 2 к п. № 95 от 16—17 января 1886 г.

³ О Татьяне Львовне Толстой см. прим. 2 к п. № 84 от 31 октября 1885 г.

⁴ О Льве Львовиче Толстом см. прим. 9 к п. № 97 от 23 января 1886 г.

⁵ Эта молитва Толстого представляет собой как бы переложение молитвы, записанной в Евангелии от Луки, гл. 11-я, ст. 2—4: «Он [Христос] сказал им: когда молитесь, говорите: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое; да приидет царствие твое; да будет воля твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» (русский перевод синодального издания Евангелия). Эта молитва, в свободных словах, отражающих то освещение, которое Толстой давал ей, не раз встречается и в дальнейших письмах его к Черткову, и в записях его более поздних дневников. В письме к Черткову № 228 от 18 июня, 1889 г., передавая эту свою молитву, он говорит: «По привычке, когда плох духом, молился, читал «Отче наш». С самых детских лет слова эти всё растут и растут по смыслу и содержанию» (см. т. 86).

⁶В письме к Софье Андреевне, написанном в тот же день, что и письмо к Черткову, Толстой говорит: «...Давно, со времени отъезда Тани и твоего последнего больного письма, ничего о тебе не знаю. Я же со дня Рождества могу сказать, что чувствую себя лучше и лучше; главное, нравственно. Они ездили кататься, а я ходил по дорогам, гулял, и думал, и каялся и молился Богу. Не для успокоенья тебя я говорю, а искренно я понял, как я много виноват, и как только я понял это и особенно выдернул из души всякие выдуманные укоризны и восстановил любовь к тебе и Сереже, так мне стало хорошо и будет хорошо независимо от всех внешних условий»... 30 декабря, задержавшись еще в деревне, Толстой вернулся в Москву, опять на лошади, в маленьких санках. В письме к Т. А. Кузминской от 2 января 1886 г., Софья Андреевна пишет: «Левочка вернулся и стал добрый», а через неделю, 8 января в письме к ней же, говорит: «Левочка был добр и кроток, но я не прощала и не могла долго простить тех мучений, которые он мне сделал. Но кончилось примирением и твердым обещанием никогда, ни разу не поминать прошлого. Но я, обещавши этого не делать на словах, до сих пор в сердце не зaбыла... После примиренья пошло весело в доме. Делали всё, что хотели. Приглашали гостей (т. е. всё это не я, а дети), собирались вечером... Поехали в костюмах и масках в самые знакомые и веселые дома... Когда я, после интриги, снимала маску только хозяйкам дома, то все мгновенно бросались меня целовать. Были у нас и вечеринки, кое-кто собрался, пели, плясали, из горящего рома таскали сладости, гадали... Звали нас с Таней на балы и вечера: но мы ни разу никуда не ездили, только визиты делали кое-кому...» (ГТМ)

29 января Чертков, отвечая на последнее письмо Толстого, пишет ему: «Наконец я получил от вас то письмо, которое всё поджидал. Нужно ли говорить, как я радуюсь зa вас и зa нас всех. Вы освободились от гнета внешних условий, от вас не зависящих, и нашли это освобождение в самом себе. Вот этим-то мы и счастливы, что мы знаем секрет, как освободиться от влияния тех внешних условий, которые от нас не зависят»... В заключительной части письма Чертков уведомляет Толстого, что 3 января рассчитывает быть у него в Москве.

1886

* 95.

1886 г. Января 16—17. Москва.

Какъ вы доѣхали? И въ какомъ душевномъ состояніи, милый другъ. Я такъ радъ, что вы пожили съ нами. У насъ все хорошо. Илья меня особенно радуетъ.¹ Какъ то ему поможетъ Богъ дальше, а онъ уже теперь совсѣмъ другой, — открытый и радостный. И съ Сережей² кромѣ хорошихъ — хотя и короткихъ и незначительныхъ — разговоровъ съ пониманіемъ с уваженіемъ другъ друга, ничего нѣтъ. Тогда какъ прежде было раздраженіе. Съ женою тоже хорошо — вотъ, вотъ дойдетъ до раздраженія, но остановится на дорогѣ, и вспомнишь, что было, и хорошо. Мнѣ все нездоровится, горло болитъ, уменьшаясь, но посерединѣ дня жаръ, и работать ни такъ ни сякъ не могу хорошенько. Нынче немножко пописалъ «И[вана] И[льича]»³ и скоро сталь путаться. Получилъ я отъ Рост[овцева]⁴ письмо съ вопросомъ о васъ. Видно, какъ онъ васъ любить. Онъ говорить, что по его мнѣнію вамъ необходима физическая работа. Я думаю, что онъ правь. Физическая усталость непремѣнно вамъ нужна и хорошо должна дѣйствовать на васъ. Мнѣ съ вами было очень хорошо, но я заболѣлъ въ послѣдній день и боюсь, что нецріятно для васъ и глупо говорилъ съ вами о вашей строгости. Ничего не вышло, а вышло, что вамъ было непріятно; вы простите меня. Милый Ге все у насъ, старший,⁵ все работаетъ и все лучше и лучше. Какъ выздоровлю, такъ примусь заказывать фототипіи.⁶