― А что такое было Толстого въ «Р. В.»?

― «Безконечная перемѣна»¹³⁸ или что-то въ этомъ родѣ.

― Нѣтъ, это «Неизбѣжный переворотъ». Онъ тамъ опять все свою старую пѣсенку. Но ты прочти въ «Р. М.». Струве прямо носомъ ткнулъ его въ кричащее противорѣчіе.

― Вотъ какъ. А Дубровина то, кажется, заберутъ таки».

И молодой человѣкъ, который можетъ быть прочелъ, подумалъ бы, теперь спокоенъ и можетъ заняться политическими вопросами, соцiализмомъ, вообще наукой и не зачѣмъ читать всякія глупости, которыя пишетъ очевидно выжившій изъ ума старикъ, такъ какъ самъ Струве ясно и прямо показалъ ему, что то, о чемъ онъ думалъ полвѣка, явное, только ему одному по его умственной слабости невидимое противорѣчіе. Это огорчило меня. То же, что Г. Струве видитъ противорѣчіе тамъ, гдѣ никакъ невозможно найти его, и въ доказательство того, что противорѣчіе лѣзетъ въ глаза, говоритъ что-то такое, чего никакъ понять нельзя, и что журналъ печатаетъ эти слова, это удивило меня.

Г. Струве выписываетъ изъ моей статьи заключительныя слова, въ которыхъ говорится, что «истинное благо дается только тому, кто исполняетъ законъ своей жизни. Законъ же этотъ ты знаешь и по разуму, и по ученіямъ всѣхъ мудрецовъ міра, и по влеченію своего сердца», ― пишу я. «Законъ этотъ ― любовь, любовь къ высшему совершенству, къ Богу и ко всему живому, и въ особенности къ подобнымъ тебѣ существамъ ― людямъ. Только пойми это каждый изъ насъ, и онъ тотчасъ же пойметъ и то, что причина страданій и его, и всего міра не въ какихъ либо злыхъ людяхъ, виновныхъ въ томъ злѣ, которое совершается, а только въ одномъ: въ томъ, что живутъ люди въ условіяхъ жизни, сложившихся на насиліи, условіяхъ противныхъ любви, несовмѣстимыхъ съ ней, и что потому причина того зла, отъ котораго мы всѣ страдаемъ, не въ людяхъ, а въ томъ ложномъ устройствѣ жизни на насиліи, которое люди считаютъ необходимымъ.

Выдѣливъ курсивомъ послѣднія строчки, Г-нъ Струве пишетъ слѣдующее: «Въ этомъ противорѣчіи, которое въ нелитераторскомъ изложеніи Толстого само лѣзетъ въ глаза, не прикрытое никакими фразами, заключается основной и роковой вопросъ совершенствованія человѣческой жизни.

«Возражая противъ идеи, что совершенствованіе жизни можетъ быть произведено «внѣшнимъ» ея устроеніемъ, Толстой незамѣтно для самого себя подчиняетъ свою мысль именно этой соблазнительной идеѣ. Я говорю «соблазнительной» не въ смыслѣ «производящей соблазнъ». Идея возможности совершенствованія жизни путемъ ея «внѣшняго» устроенiя соблазнительна въ иномъ смыслѣ: эта идея, если предположить, что она вѣрна, означаетъ, что великій переворотъ замѣны жизни насильнической жизнью мирной, любовной не только возможенъ, но и очень легокъ. Созданіе такого убѣжденія въ легкости коренного преобразованія человѣческой жизни могло бы быть даже признано полезнымъ, если бы оно не было ― и на это указывалъ неутомимо самъ Толстой, въ чемъ его великая заслуга ― неразрывно связано съ выборомъ совершенно негодныхъ «внѣшнихъ» средствъ для осуществленія такого преобразованія».

Прочелъ я это разсужденіе и перечелъ и, несмотря на всѣ усилія, не могъ даже понять, въ чемъ Г-нъ Струве видитъ противорѣчіе. Я говорю, что я говорилъ много и много разъ, что повторялъ нѣсколько разъ и въ этой статьѣ, что причина дурной жизни людей въ нихъ самихъ, и что для того, чтобы людямъ избавиться отъ жизни, основанной на насиліи, и установить жизнь, основанную на любви, имъ надо освободиться отъ всего того, что препятствуетъ руководствоваться свойственнымъ всѣмъ людямъ чувствомъ любви. Препятствуютъ же этому во 1-хъ суевѣрія, во-вторыхъ соблазны, въ З-хъ грѣхи. И потому первое, отъ чего нужно людямъ стараться освободиться, это отъ суевѣрій, какъ религіозныхъ, такъ и научныхъ и государственныхъ, сущность которыхъ состоитъ въ вѣрѣ въ необходимость насилiя.

Почему Г-нъ Струве находитъ, что я считаю этотъ переворотъ очень легкимъ, и почему необходимо ― какъ вѣроятно предполагаеть Г. Струве ― нужно непремѣнно считать этотъ переворотъ не легкимъ, а труднымъ? Я ничего не говорю ни о легкости, ни о трудности, а говорю только, что переворотъ этотъ долженъ начаться въ сознаніи людей и долженъ состоять въ освобожденіи себя, людей, отъ суевѣрія необходимости насилiя.

Всѣ эти разсужденія Г. Струве, усматривающаго противорѣчія тамъ, гдѣ нѣтъ никакого подобія ихъ, очень удивили меня. Огорчила же меня эта очевидная непроницаемость для истины людей подобныхъ Г-ну Струве. Это желаніе видѣть во всемъ какой-то таинственный, неразрѣшимый, роковой вопросъ, и, главное, недоброе чувство къ людямъ, недопускающимъ никакихъ роковыхъ вопросовъ, а мыслящимъ просто и прямо о томъ, о чемъ свойственно мыслить существамъ, одареннымъ разумомъ: о томъ, какъ наилучшимъ образомъ прожить свою жизнь, а для этого какъ освободиться отъ связывающихъ насъ суевѣрій.

Недоразумѣніе и недоброе чувство Г-на Струве объясняется для меня только тѣмъ, что Г-нъ Струве и подобные ему ученые люди воображаютъ себѣ, что они очень хорошо по наукѣ знаютъ, въ чемъ состоитъ роковой, основной вопросъ жизни, и даже съ разныхъ сторонъ обсуждали и обсуждаютъ этотъ вопросъ и спорятъ о немъ и потому никакъ не могутъ безъ чувства нѣкоторой досады смотрѣть на людей, которые, минуя всѣ эти научныя разсужденія, говорятъ, какъ умѣютъ, о томъ, какъ желательно бы было, чтобы жили люди и что бы дѣлали и чего бы не дѣлали.

Il n'y a pas de pires sourds que ceux, qui ne veulent pas entendre.¹³⁹

————

ВАРИАНТ «ПО ПОВОДУ СТАТЬИ СТРУВЕ».

Отъ того ли, что, не читая журналовъ, я отвыкъ отъ умныхъ разсужденій или вообще отъ умственной слабости, но я несмотря на всѣ усилія ничего не могъ понять въ этомъ разсужденіи.

И потому неизбѣжно былъ приведенъ къ признанію одного изъ двухъ или того, что говоря просто глупъ я, не понимая того, что можно понять, или глупъ тотъ, кто пишетъ то, чего никакъ нельзя понять. Въ данномъ случаѣ рѣшеніе дилеммы легко, не говоря уже о томъ, что Г-нъ Струве кажется профессоръ во всякомъ случаѣ очень ученый человѣкъ, я же отставной офицеръ, не кончившій курса въ высшемъ учебномъ заведеніи, рѣшеніе дилеммы было легко уже по одному тому, что не понимаю я того, что говоритъ Г. Струве. Онъ же нетолько понимаетъ, но и исправляетъ погрѣшности моего разсужденія, видя явное противорѣчіе тамъ, гдѣ я несмотря на усилія никакъ не могъ усмотрѣть его.

Оказывается, что въ своемъ нелитераторскомъ (тоже не понимаю и этого слова) изложеніи противорѣчіе само лѣзетъ въ глаза. Я же имѣлъ неосновательность думать [что] нѣтъ никакого противорѣчія въ мысли о томъ, что для того чтобы избавиться отъ жизни, основанной на насиліи, и установить жизнь, основанную на любви, людямъ (естественное свойство которыхъ состоитъ въ любви,) нужно избавиться отъ скрывающихъ отъ нихъ радостную жизнь любви грѣховъ, соблазновъ и суевѣрій (мысль эту я неоднократно выражалъ въ моихъ писаніяхъ), прежде отъ суевѣрій, что легче всего, потомъ отъ соблазновъ, потомъ отъ грѣховъ.

Такъ что въ томъ, въ чемъ Г. Струве усматриваетъ противорѣчіе, я по неучености своей видѣлъ только просто указаніе на то, въ чемъ должны состоять усилія людей для освобожденія себя отъ закона насилія.

<Но Г-нъ Струве не хочетъ знать этого. Не хочетъ же онъ знать этого очевидно потому, что не хочетъ впасть въ то самое, въ чемъ онъ (такъ побѣдоносно) уличаетъ меня, въ противорѣчiе. Противорѣчіе же, въ которое боится впасть Г. Струве, есть противорѣчіе здраваго смысла съ суевѣріемъ науки, съ тѣмъ самымъ суевѣріемъ, отъ котораго я считаю прежде всего необходимымъ избавиться людямъ, но которое Г. Струве и признаетъ чѣмъ то неизмѣннымъ, не могущимъ быть измѣненнымъ усиліями людей.

И потому очевидно глупъ только я, не понимающій того, что говоритъ Г-нъ Струве.>

Дѣло очевидно въ томъ, что Г. Струве по учености своей очень хорошо знаетъ, въ чемъ по наукѣ состоитъ основной роковой вопросъ совершенствованія человѣческой жизни и что существующее устройство тоже по наукѣ неизмѣнно и не можетъ быть разрушено освобожденіемъ людей отъ суевѣрія государства, поддерживаемаго суевѣріемъ науки, я же по невѣжеству своему не знаю этого и по невѣжеству своему воображаю, что если люди перестанутъ вѣрить въ Казанскую Царицу Небесную, то и перестанутъ ставить ей свѣчи, а если перестанутъ вѣрить въ неизбѣжность предопредѣленія государства, то и перестанутъ служить ему.