Очевидные свидетельства операций советской разведки и службы безопасности сопровождались все более увеличивавшимся потоком донесений, где говорилось о том, что жители Восточного Берлина и Восточной Германии вербуются советскими сотрудниками для шпионажа за учреждениями союзников. Некоторые заявления исходили от людей, попавших в списки Верховного командования экспедиционных сил союзников, на лиц, подлежавших автоматическому аресту, и те признавались в том, что были завербованы для работы против американцев. Другие предпочитали признаться в вербовке до их ареста, чтобы потом не нести наказание за шпионаж. В результате к концу 1945 года берлинская Х-2 имела на счету несколько операций с вовлечением агентов-двойников. Целью была информация о работе советской разведки с каждым отдельно взятым агентом. БОБ рассчитывала рано или поздно завербовать или раскрыть советского офицера, на которого работал агент. Однако оперативникам не давали воспользоваться тем или иным случаем, потому что им было запрещено вербовать бывших сотрудников СС или гестапо. (Советские сотрудники не знали подобных ограничений: они были уверены, что далеко не все нацисты твердолобые и из некоторых могут получится неплохе агенты.) УСС относилось как к исключению к германской военной разведке (абверу) и настойчиво искало подходы к бывшим сотрудникам этой организации, насильно слитой с СС.

Операции по перевербовке бывших германских разведчиков, перешедших на сторону Советов, продолжались несколько лет. Раскрутка двойного агента, работавшего на советского резидента, и получение от него информации были довольно долго приоритетным направлением контрразведки (см. Приложение 2). Однако завербовать не удалось ни одного советского офицера. В 1948 году Дюранд отмечал усилившееся разочарование в отношении операций с агентами-двойниками. Советские разведчики старательно обходили ловушки американцев, и последние наконец-то поняли, сколь высок их уровень «во всех разведовательных хитростях: подготовке явок, кличек, уток, а также снабжении агента минимальной информацией, то есть нулевой о себе, своих коллегах и своем штабе»[47].

БОБ пришла к заключению, что знания о советской разведке, имевшиеся у британцев, получены не в ходе операций с двойниками, а скорее от особой категории советских перебежчиков: перемещенных лиц, отправленных во время войны на работы в Германию, а потом взятых НКГБ в качестве переводчиков. Эти люди особенно легко поддавались вербовке союзниками, потому что у них была возможность сравнить жизнь в Германии и в СССР, а еще потому, что они понимали опасность своих взаимоотношений с советскими оккупационными властями. Те им не доверяли. Их всего лишь терпели, потому что они владели немецким языком. О том, как пытались завербовать одного из таких людей, показано в Приложении 2.

Перебежчики, несомненно, являлись ценным источником информации. Дюранд, описывая операции с агентами-двойниками, вспоминал о британском опыте в Берлине, когда восемь месяцев едва ли не героических усилий уложились в полстранички текста об организации советской разведки, а интенсивный допрос нескольких перебежчиков — всего-навсего переводчики низшего звена — дал огромное количество конкретной информации об организации и сотрудниках советской разведки[48].

БОБ не удавалось получить максимальных результатов от работы с перебежчиками до 1947 года, когда там появился первый человек, говоривший по-русски — Джордж Белик[49]. В Центральной разведывательной группе (СЮ) Белик начал служить в 1947 году. Его направили в Берлин после работы с советским перебежчиком Анатолием Михайловичем Грановским и дали ему в качестве прикрытия пост в Специальном отделе связи начальника военной полиции[50]. Теперь он мог открыто встречаться с советскими официальными лицами и без посредников выявлять тех военных, у кого были затруднения с американской военной полицией. Здесь же он мог выявлять потенциальных агентов или перебежчиков.

Тем не менее все операции по вербовке или выводу из советской зоны советских солдат должны были проводиться в соответствии с соглашением Клея—Соколовского о возвращении всех советских перебежчиков, обвиненных советскими чиновниками в дезертирстве или других преступлениях. Таким образом, всегда приходилось взвешивать потенциальную ценность перебежчика и возможные трудности по перевозке его или ее из Берлина и устройстве после допроса. Постепенно Клей стал терпимее, но до тех пор жизнь БОБ и других американских разведывательных служб была нелегкой[51].

Один из источников (Бьюик) был завербован контрразведкой БОБ, на основании «наводки» гражданского сотрудника Американской Военной администрации в Берлине. У советского чиновника, работавшего как Бьюик в Карлс-хорсте, были обширные связи в контрразведке в СССР и Германии после войны. Бьюик дал знать, что у него есть интересная информация для американской разведки. Так как Белик приехал совсем недавно и был первым офицером БОБ, получившим прикрытие, раскрывать его сочли неразумным. И тогда в Берлин был послан контрразведчик из гейдельбергской миссии, говоривший по-немецки и по-русски. С помощью американского служащего он познакомился с советским разведчиком, согласившимся остаться в Кар-лсхорсте и передавать документы через свою любовницу. В конце концов, это дело перешло к Велику. Вплоть до 1948 года, когда агент был переправлен на Запад, он активно работал на БОБ[52].

Еще более поразительным был выход на генерал-майора госбезопасности Леонида Малинина. Строго говоря, это даже не было заслугой контрразведки, потому что БОБ и не подозревала о том, что вступила в какие-то отношения с шефом Советской внешней разведки в Восточном Берлине. Это дело (Приложение 3) говорит о том, что даже через два года после войны БОБ еще не имела ясного представления «кто есть кто» в советской разведке Берлина и советской зоны.

Какая бы ни была отдача от операций против советской разведки в течение первого года оккупации, БОБ все еще немного знала об ее организации, структуре и сотрудниках. И все-таки БОБ пыталась работать, что является заслугой исключительно тех упорных людей, что остались в Германии после «славных дней» победы. Однако, если посмотреть с позиций сегодняшнего дня, нельзя не удивиться близорукости правительства США, которое не смогло наладить эффективную работу в Берлине, несмотря на то, что там были тысячи недовольных советских сотрудников.

2. КГБ - КАРЛСХОРСТ: КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Темным промозглым вечером на углу одной из улиц Восточного Берлина стоял советский капитан и нервно теребил в кармане листок бумаги. Ему предстояла встреча со связником, от которого он должен был получить помощь в переправке на Запад. От настоящей войны он был весьма далек. В Германию приехал незадолго до этого из Ленинграда как член команды торопливо отобранных специалистов. Их задача состояла в том, чтобы присматривать за выпуском остро необходимого Ленинграду оборудования для набиравшей силу электронной промышленности. Ему всегда нравилось, как живут на Западе, он любил американский джаз, поэтому, получив новое назначение, он даже не скрывал своей радости. Накануне отъезда он говорил об этом с другом, который недавно демобилизовался из армии и вернулся из Германии. Осторожно, с оглядкой, друг рассказал о некоем немце, который мог бы показать ему Берлин. Капитан познакомился с немцем и влюбился в яркие огни Западного Берлина. А его новый немецкий приятель намекнул, что знает одного человека и тот мог бы помочь ему остаться на Западе.

И теперь капитан ждал встречи. Несмотря на волнение и страх, он не мог сдержать улыбки, когда думал о той жизни, что ждала его на Западе. Рядом остановился черный «седан», и, помедлив мгновение, капитан сел в него. Молчаливый водитель повез их прочь от тьмы, которая за последние два с половиной года стала символом Восточного Берлина. В конце концов капитан повернулся к своему немецкому знакомому и взял у него сигарету. Этот простой, знакомый жест придал ему уверенности, и страх стал понемногу проходить. Когда они приехали на некую виллу, хозяева, пожимая ему руку, обращались к нему на этаком американском варианте английского языка. Оглядевшись и обратив внимание на форму встретивших его мужчин, капитан совсем успокоился.