Был еще один дополнительный доклад КГБ о возможных переговорах между госсекретарем Раском и министром иностранных дел Громыко во время сессии Генеральной ассамблеи ООН в Нью-Йорке. КГБ постоянно держал МИД в курсе откликов на происходившее. Тому пример — доклад восточногерманских «друзей», направленный Семенову генералом Михаилом Котовым, заместителем начальника Первого Главного управления. Информация, полученная сотрудниками Маркуса Вольфа (MfS/HVA) от источников в западноберлинском сенате, говорила о твердом убеждении западноберлинских лидеров в том, что «будет или не будет подписан мирный договор с ГДР, США, Англия и Франция не покинут Западный Берлин». Согласно докладу, они верили в «неприкосновенность» воздушных коридоров, связывавших Западный Берлин с ФРГ, так как западные державы дали понять Советскому Союзу, что «посягательство» на воздушные коридоры приведет к новой мировой войне. С другой стороны, в докладе отмечалось, что союзники информировали сенат об «уступках, которые должны быть сделаны в отношении правовых и финансовых связей Западного Берлина и ФРГ»[936].

Однако спокойные информационно-разведывательные воды замутило сообщение о заседании кабинета министров Аденауэра 30 августа. И хотя надежность источника «подверглась проверке», да и информация устарела на месяц, тем не менее председатель КГБ Шелепин направил ее Василию Кузнецову в МИД. Судя по донесению, Аденауэр выразил удовлетворение «совещанием министров иностранных дел в Париже, где была успешно защищена позиция ФРГ, при решительной поддержке Франции». Он заявил, что «Кеннеди вместе с Макмилланом и де Голлем не желают, чтобы из-за Берлина начался вооруженный конфликт. Американцы и англичане все еще надеются, что будущие переговоры дадут приемлемые результаты. Францию сдерживают Алжир и реорганизация армии». Закончил выступление Аденауэр тем, что «все западные державы убеждены, в случае такого конфликта удержать Западный Берлин будет невозможно и никто не может сказать заранее, к чему приведут первичные, ограниченные, локальные действия»[937].

В докладе есть ошибки и пропуски, что говорит о недостаточной внимательности информационной службы КГБ. Единственным «совещанием министров иностранных дел в Париже», о котором мог говорить Аденауэр 30 августа, были консультации министров 4—9 августа в Париже как раз перед самым закрытием секторальной границы. Невозможно поверить, что Аденауэр не упомянул об этом. Более того, между 30 августа и направлением доклада КГБ в министерство 30 сентября состоялось еще одно совещание министров иностранных дел в Вашингтоне. Начались беседы Раск — Громыко на сессии Генеральной ассамблеи ООН, посвященные возможности переговоров. Было бы логично, если бы офицер КГБ, готовивший доклад, не забыл упомянуть об этом[938].

Для Хрущева закрытие секторальной границы было триумфом. Оно предотвратило возможность развала ГДР, умиротворило Ульбрихта, и в то же время помогло избежать контрмер Запада. Проведенная по решению Центрального комитета акция 13 августа была признана «большим успехом». Благодаря ей, «были перекрыты каналы подпольной и диверсионной деятельности против социалистических стран, которые начинались в Западном Берлине». Во время переговоров «западные державы ни разу не подняли вопрос о контроле на границе Западного Берлина. Более того, представители США признали... что меры, принятые 13 августа, отвечали жизненно важным интересам ГДР и других социалистических стран»[939].

Аппарат КГБ в Карлсхорсте не мог бы рапортовать об успехе на такой радостной ноте. В середине сентября он все еще пытался определить влияние акции на его партнеров в MfS, на население вообще и на свои собственные операции. С мыслями об этом, офицер аппарата КГБ 23 сентября встретился с заверительным контактом из MfS, который присутствовал на совещании руководства MfS, чтобы понять результаты пограничной акции. Сразу заявив, что все нормально, источник из MfS рассказал, как «в первые дни после закрытия границы органы MfS и народная полиция были заняты выявлением тех граждан, кто... негативно относился к закрытию границы... Более семи тысяч человек были задержаны, правда, многие потом освобождены из-за отсутствия оснований для ареста. Но около тысячи человек было арестовано. Результаты допросов пока еще неизвестны»[940].

Источник из MfS также сообщил, что «некоторые руководители отделов выражали неудовольствие тем, что их не вовлекли в приготовления к операции. В результате некоторые оперативные проблемы (например, связь с агентами в Западном Берлине) не были приняты во внимание, и теперь трудно поправить положение[941]. На это сетовал и аппарат в Карлсхорсте. КГБ был озабочен будущим своих операций, если Запад предпримет контрмеры и запретит советским гражданам въезд в Западный Берлин. Однако и КГБ, и MfS вскоре поняли, что им стало удобнее работать. Граница между секторами превратилась в международную, и контролировать ее надо было по уже знакомому образцу, как это делалось вдоль всего «железного занавеса». В самом деле, новые порядки дали КГБ и MfS возможность более тщательно проверять западных берлинцев и иностранцев для своих оперативных нужд на Западе. В то же время, у восточно-германской тайной полиции стало куда меньше проблем: Стена резко сократила поток беженцев и постепенно свела на нет неконтролируемое передвижение граждан между Восточным и Западным Берлином.

БОБ ПРОВОДИТ ИНВЕНТАРИЗАЦИЮ

Утверждение MfS, что положение на Востоке после возведения стены «стабилизировалось», не совсем точное. По сведениям БОБ, ГДР была настроена далеко не оптимистически по поводу сдерживания недовольства населения после того, как «безопасный клапан» в Западный Берлин был перекрыт, и предпринимала разные меры, чтобы предотвратить беспорядки. Например, более тридцати тысяч восточных берлинцев, работавших до 13 августа в Западном Берлине, должны были найти себе другую работу на территории Восточной Германии. Им не было разрешено остаться в Восточном Берлине, чтобы они не создавали лишнюю угрозу безопасности и не тревожили общественное мнение[942].

ГДР также стала принимать меры для привлечения молодых людей в возрасте 18—23 лет в армию и службу безопасности. Прежде ими особенно не занимались, потому что они были самой ненадежной частью населения ГДР и составляли едва ли не половину от общего числа беженцев. ГДР объявила набор в армию, но не столько чтобы увеличить ее, сколько чтобы обеспечить внутреннюю безопасность, заставив молодых людей подчиняться военной дисциплине и оторвав их от семей и привычного окружения. Набор, проведенный несмотря на жестокую нехватку рабочей силы в промышленности ГДР, усилил негативные настроения в стране, где население страдало от недостатка продовольствия и повышения цен после «местных выборов» в середине сентября. Однако БОБ сделала вывод, что «свидетельства, подтверждающие организованное сопротивление или широкомасштабные спонтанные волнения, отсутствуют»[943].

Для берлинской базы ЦРУ все перевернулось вверх дном из-за контроля на секторальной границе, положившего конец свободным поездкам жителей Восточного Берлина в Западный Берлин без затруднений. Статусу Берлина как уникального разведывательного центра эпохи «холодной войны» был положен конец. Но даже в этих обстоятельствах Билл Грейвер, новый директор БОБ, в письме в вашингтонскую штаб-квартиру от 14 сентября не терял оптимизма. «Автомобильное и железнодорожное движение продолжается в обоих направлениях, — писал он, однако предупреждал, что пока еще рано говорить о дырах в воздвигнутых заграждениях. Удивительно, но чтобы попасть в Западный Берлин, границу пересекают тридцать—сорок беженцев ежедневно (тогда как в Баварии, например, из-за более жесткого контроля на зональной границе было зарегистрировано всего сто беженцев за период с 13 по 31 августа). О каких-то побегах много и эмоционально писала пресса. Другие заканчивались трагически[944]. К началу ноября количество побегов сократилось, так как была укреплена стена и стали контролироваться соседние территории. Это означало только то, что в оперативных целях можно было использовать лишь «легальных путешественников», то есть тех, у кого есть веские основания посещать Западный Берлин. Заграждения и круглосуточное патрулирование сделали «черное», или нелегальное, пересечение границы невозможным[945].