– Вы знакомы с тем, кто это сделал?

– Я не хочу об этом! И спасибо за помощь!

– Вы ведь останетесь?

– У меня сейчас нет другого выхода.

Я помог ей постелить постель.

– Здесь есть другая комната. Я буду спать там.

Я ушел, чуть прикрыв за собой дверь. Первый раз у меня ночевала женщина, и я чувствовал себя беспокойно и слегка неловко.

Утром ей стало совсем плохо. Плюс ко всему поднялась температура, и я не отходил от девушки. Только на третий день вышел в магазин, купил продукты и халат для неё.

Первое время мы почти не выходили из дома, и мне казалось, что Инна избегает даже подходить к окну.

Спустя год мы поженились. Просто пошли и расписались. Мне некого было приглашать на свадьбу, она тоже ничего не говорила о своих родственниках, как будто встретившись со мной начала жизнь с чистого листа. Я не спрашивал. Мне было интересно, но казалось, что стоит напомнить ей о прошлом, о родных и друзьях и она навсегда исчезнет из моей жизни. Я очень привязался к Инне. Пожалуй, никому и не объяснить, что я в ней нашел. Невысокая, стройная шатенка с серыми глазами. Ни красива, ни некрасива. Волосы до плеч и небольшой шрам на правом запястье. Никаких особых примет. Обычная женщина, каких много. Но за прожитые вместе годы мы создали свой мир, который принадлежал только нам. Мы никуда не ездили и редко куда-нибудь выбирались, но этого и не хотелось. Нам было хорошо вдвоем. Мы понимали друг друга, и вот теперь…

Я не помнил, как вернулся домой. Почти всю ночь я просидел в кресле, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. Я прислушивался к шагам припозднившихся прохожих, но это были чужие шаги. Под утро, так и не разобрав постель я прилег, на несколько минут впал в забытье, но тут же очнулся, испугавшись, что могу не услышать возвращение Инны. Мне не хотелось звонить в больницы. Я боялся узнать, что с ней что-то случилось. Мне хотелось подольше сохранить надежду, что все хорошо. Я был счастлив последние годы и цеплялся за это счастье изо всех сил. Прошла ночь. Меня ничуть не радовала утренняя свежесть. Я боялся пошевелиться, казалось, если не двигаться, время тоже остановится, и не будет отдалять меня от Инны. В глубине души я уже понимал, что случилось что-то непоправимое. Усилием воли я заставил себя подняться и пойти на кухню. Я не хотел кофе, но сейчас не было, ни сил, ни желания готовить, что бы то ни было. Я добавил в кофе сливки и сахар. Прихлебывал горячую жидкость не получая от этого никакого удовольствия. Допив кофе, я взялся за телефон. Листая телефонный справочник, набирал номер, терпеливо повторял фамилию, ждал ответа, благодарил, и набирал следующий номер. Безрезультатно.

Оставалось чуть больше часа до того времени как можно будет оставить заявление о пропаже Инны. Наверное, понадобится фотография. Ну как же я не подумал! А фотографии-то нет! Ни одной! Она никогда не фотографировалась. Не любила. Отворачивалась, даже когда я пытался снять её на камеру мобильного телефона. Я не придавал этому значения. Зачем нужны фотографии, когда живая Инна была всегда рядом. Я стал искать паспорт. В документах его не было. Впервые за все время я посмотрел содержимое её сумочки. Ключи, телефон (мой подарок), носовой платок и губная помада – вот и все, что я там обнаружил. Я заглянул в шкаф. На первый взгляд все вещи были на месте, за исключением джинсов и бежевой рубашки. Вернулся к сумочке. Взял телефон. Мне казалось, что проверяя телефон Инны, я выгляжу как ревнивая истеричка. Отметив про себя, что словосочетание «ревнивая истеричка» женского рода я принялся изучать содержимое мобильника. Он оказался практически пустым. И входящие, и исходящие звонки только на мой номер. Сообщений нет вообще никаких. Фотографии нашей квартиры, мест, где мы иногда гуляли и всё.

Мне не хотелось выходить из дома, но глупая надежда на то, что стоит оставить заявление и Инна будет дома, заставила меня вернуться в милицию. Я долго подбирал слова, заполняя бланк заявления.

Я почувствовал себя очень слабым. Вернувшись, я, так и не разобрав постель, лег на диван и уснул. Я проспал до самого вечера и проснулся от трели звонка. Вскочив, я подбежал к двери, не глядя в глазок, открыл, но слова радости и упрека уже готовые сорваться с губ так и не прозвучали. На пороге стояла Лиля.

– Инна вернулась?

– Нет, проходите.

Мне, почему то не нравилась дружба жены с этой Лилей, и сама Лиля мне не нравилась. Я всегда обращался к ней на вы. Это обращение, на мой взгляд, указывало на дистанцию в отношениях и защищало от глупого панибратства и вторжения в личное пространство. Она, вероятно, чувствовала мою неприязнь и в свою очередь тоже старалась держать дистанцию.

Лиля прошла на кухню, присела на краешек табуретки и внимательно глядела на меня. Я ходил по кухне взад и вперед, заваривал чай и нарезал бутерброды.

– Почему вы ничего не делаете, чтобы её найти?

– Я сделал что мог. Я обзвонил все больницы – её нигде нет.

– А милиция?

– Я был там вчера и сегодня. Оставил заявление о её пропаже.

Мы помолчали и я добавил:

– Я делал все, чтобы она была счастлива.

Почему Лиля молчит и сосредоточенно смотрит на рисунок на обоях?

– Вы не верите, что она была со мной счастлива?

– Верю…

Я с досадой подумал, что это прозвучало как-то неестественно, и что она смотрит на меня осуждающе.

– Она жаловалась, что мы живем скучно?

– Она вообще никогда не жаловалась.

– Что она говорила обо мне?

– Она редко говорила о вас, но если упоминала, всегда говорила, что вы добрый.

– А не было ли у неё знакомых, которых я никогда не видел?

Мне снова стало неловко, вопрос выглядел, как будто я подозреваю Инну в измене. И я тут же сам ответил на свой вопрос:

– У нас не было тайн друг от друга, я бы знал.

Лиля не стала отвечать. Вежливо отказалась от чая и ушла. И снова все по кругу. Тревога, надежда, сомнения, отчаяние и снова надежда. Я даже и не представлял себе, насколько привязан к Инне. Только теперь, когда её не было рядом – я это ощущал, причем ощущал физически, тревога и страх выжигали меня изнутри. В какой-то момент я подумал, что все вокруг стало серым. Все предметы окружающие меня стали серого цвета различной интенсивности. Даже уличная жара была сизо-серой, даже яркое солнце, абсолютно все. Миру совсем не помешала бы генеральная уборка.

Мои размышления прервал звонок в домофон, я снял трубку и незнакомый женский голос уточнил мое имя и сообщил, что мне пришла телеграмма.

Герман выдохся и замолчал. Для него этот рассказ был слишком длинным. А мне стало интересно, что же было дальше. Но я тоже молчала и терпеливо ждала продолжения рассказа.

– Это действительно была телеграмма. От Инны – Герман наморщил лоб – Странно, что мельчайшие детали тех дней я помню, словно это было вчера, а вот точный текст телеграммы не помню. Я помню, что Инна просила не искать её и писала, что больше не хочет меня видеть и согласна на развод. Я отнёс телеграмму в милицию. Там все проверили, и оказалось, что отправлял это послание от имени Инны какой-то мужчина, по описанию смахивающий на меня.

– Это тебе в милиции сказали?

– Да, а еще мне сказали, что есть большая вероятность того, что это я сам каким-либо образом расправился с женой и избавился от тела. А чтобы отвести от себя подозрения имитирую её пропажу. И спасло меня от ареста только то, что в то время когда была отправлена телеграмма, я находился у них и писал заявление о пропаже Инны.

– А нашли того, кто отправлял телеграмму?

– Нет. Зато нашли родителей Инны.

– А разве вы не были знакомы?

– Нет. Вначале Инна вообще не упоминала о родителях, а потом как-то обмолвилась, что мама у неё умерла, а отец снова женился. И когда ей исполнилось пятнадцать лет, у мачехи родились двойняшки, а Инну отдали в интернат. И этого она отцу простить не может. Она говорила, что с восемнадцати лет не поддерживает связь с семьёй отца и ненавидит детей. Собственно поэтому у нас их не было. Но на самом деле оказалось, что и мама, и папа вполне себе живы и здоровы. Правдой было только то, что Инна не поддерживает с ними никаких отношений. В глазах родителей я видимо тоже выглядел злодеем, погубившим их дочь. Почему я не настоял на знакомстве с родственниками? Я вновь и вновь спрашивал себя об этом. И понимал, что мне удобней и легче принять рассказ Инны. Я говорил себе, что не стоит вмешиваться, что это было в её жизни до меня и не имеет ко мне никакого отношения. Да много чего я себе говорил. Если человек хочет найти себе оправдание – он найдет. На самом деле мне просто не хотелось ни с кем делить Инну. Мне нравилось, что в её жизни есть только я, а в моей только она. Казалось, что это идеальный вариант для построения отношений – никто никогда не вмешивается.