от пота ладонью собственный член, и изольётся, зажимая себе рот слегка дрожащей

рукой, потому что не надо кричать…

Уилл хотел его, он хотел своего Фернана Риверте, хотя бы в эту последнюю ночь. Он

прождал до утра.

Фернан Риверте не пришёл.

Уилл уснул на подоконнике, сидя на придвинутом к окну стуле и уронив голову на руки.

Уже светало, когда у него стали слипаться глаза – а через мгновенье он вскинулся,

выпрямился, охнув от рези в шее и спине, затекших в неудобной позе, и осторожно

поднялся со стула, морщась и рассеянно озирая залитую утренним светом спальню.

Кто-то стучал в дверь.

Уилл тупо уставился на неё. Он не помнил, чтобы её запирал – странно, может, он ходит

во сне?.. В дверь продолжали колотить, и чей-то – он вздрогнул всем телом, когда понял,

чей именно – голос нетерпеливо кричал с другой стороны:

– Уильям, вы там что, в летаргию впали? Уильям!

Он подошёл к двери на заплетающихся ногах, поднял руку, как сомнамбула, и отодвинул

засов.

Риверте в дорожном костюме стоял на пороге.

– Наконец-то! Какого чёрта?! До вас не смог достучаться слуга, он позвал Гальяну, а

Гальяне пришлось бежать за мной, хотя у меня, видит всевышний, и без того до черта дел,

кроме как вытаскивать вас из постели! Хорошо хоть вы уже одеты… погодите-ка, –

крепкие пальцы проворно ухватили Уилла за помятый воротник. – Это ещё что такое? Вы

что, спали не раздеваясь?

– Я… – «Я ждал вас», – хотел сказал Уилл, но слова застревали в горле. Он смотрел на

Риверте, моргая. – Простите, сир. Я не думал…

– И не надо, во имя всего святого! У нас нет на это времени. Надеюсь, вы уже собрались?

У вас ровно пять минут до того, как мы тронемся от ворот.

– М… м-мы?

– Да, мы. Что с вами, Уильям, вы что, напились вчера тайком и теперь отупели с

похмелья? Мы едем в Шалле, не говорите, будто не знали!

– Но я… – запинаясь, проговорил Уилл. – Я думал… то есть я был уверен… что вы меня тут

оставляете.

Рука, раздражённо оправлявшая воротник его мятой сорочки, замерла. Риверте посмотрел

на него с таким изумлением, словно Уилл заявил только что, будто постиг таинство

левитации и готов хоть прямо сейчас воспарить к потолку.

– Я? Оставляю? Вас? Что за вздор вы несёте, Уильям? Разумеется, вы едете со мной. Пять

минут уходят, теперь у вас осталось только четыре, чтобы собрать ваши пожитки. Ваша

лошадь уже осёдлана, мы ждём во дворе. Будьте любезны, не испытывайте дольше моё

терпение.

И он ушёл.

А Уилл остался.

Глава 3

Солнце сверкало, отбиваясь от поверхности реки. И этим блеском слепило глаза, но

совсем не так, как блеском хрустальных люстр и золочёных панелей, холодно

вспыхивавших в бальной зале императорского дворца. Здесь, в полумиле от крепостной

стены замка Шалле, не было ни люстр, ни панелей – только солнце, небо, дерево на

пригорке посреди поросшего сочными травами луга, и река, звеневшая невдалеке. Дерево

стояло одиноко и гордо, как Большой Дуб неподалёку от замка Даккар – только это был не

дуб, а ясень, и не старый, а совсем юный, тянувший пышную крону к солнцу в робкой

мольбе о тепле и ласке, без которых ему было не выжить здесь одному. И солнце ласкало

его, так же как и лицо Уилла, сидевшего на расстеленном среди травы плаще и

подставлявшего лоб горячим летним лучам.

Он проводил здесь почти всё своё время в последние три недели. Шалле оказался

невообразимо прелестным местечком – новенький, выстроенный всего несколько лет

назад и ещё не подвергшийся неизбежной осадке, он казался изящным, почти воздушным,

и как будто парил над долиной, такой же светлой и очаровательной, как и сам Шалле. Он

стоял в живописном месте с прекрасным климатом – ни слишком влажно, ни слишком

жарко здесь не было, близость реки создавала приятную прохладцу в самые знойные дни,

и в любое время года воздух был заполнен густым запахом хвои, долетавшим с другого

берега, где раскинулся сосновый бор. Сама река была маленькой и неширокой, слишком

мелкой для судоходства, но богатой жирными крупными карасями, и на ней то и дело

мелькали бурые борта рыбацких лодчонок – крестьяне здесь промышляли рыбной ловлей

в той же мере, в какой и возделыванием тучной, щедрой земли. Вниз по реке, с другой

стороны замка, раскинулись виноградники, яблоневые, абрикосовые и вишнёвые сады, а

за ними – поля, где трудились румяные, приветливые, почти неизменно радостные и всем

довольные люди. С запада, по правую руку от Уилла, был парк, переходивший в лес,

славившийся охотничьими угодьями – даже самый бесталанный охотник не вернулся бы

оттуда без упитанного зайца или хотя бы связки куропаток. И над всем этим неизменно

светило солнце, изредка затягиваемое лёгкими перистыми облачками, и тогда река

переставала сверкать. и становился виден каждый камешек и каждого рак на песочном

дне. Здесь не бывало слишком сильных ветров – бор и парк сдерживали их, не пуская в

долину, – и слишком обильных долгих дождей, здесь сама земля как будто просила, чтобы

человек помог ей родить так много, как только она сумеет, и в то же время молила быть

бережным с ней, не ранить её, не утомить слишком сильно. И люди, хорошие люди,

жившие на этой земле, как будто слышали её.

Пожалуй, Уиллу нравилось здесь.

Утром он вставал пораньше, иногда с рассветом, брал какую-нибудь книгу и хлеба с

сыром, и немного воды, седлал свою кобылу – послушную рыжую Искру, подаренную ему

Риверте три года назад – и отправлялся куда глаза глядят, зачастую безо всякой

определённой цели. И лишь на дороге, ведущей от замковых ворот к ближайшей деревне,

решал, куда ему хочется поехать сегодня – к садам, где так хорошо бродилось под сенью

фруктовых деревьев, или в поля, где приветливые крестьяне всегда ласково его привечали

и готовы были напоить парным молоком (Уилл за это оставлял им абрикос или яблок,

которые в хозяйских садах они, разумеется, рвать не смели), или галопом просто через

луга, так, чтобы ветер свистел в ушах, выдувая все мысли до последней, чтоб оставался

лишь грохот крови и хрип кобылы, и её горячие твёрдые бока, сжатые в стальной хватке

его коленей.

Этим утром ему захотелось к реке. И вот сейчас он лежал, сунув под голову исторические

хроники мэтра Наттара, и подставлял лицо слабым утренним лучам. Искра щипала травку

в паре шагов от него, лениво отмахиваясь хвостом от надоедливых мух, в ветвях ясеня у

Уилла над головой звонко щебетала сойка, кузнечики заливисто стрекотали в траве, а

рядом журчала река. Было так тихо здесь, так мирно, так безмятежно. Это был бы рай… да

это и был рай, если хорошенько подумать. Если бы Уилл мог выбирать место, где ему

хотелось бы жить всегда, никогда его не покидая, то это был замок Шалле.

Вот только место, к сожалению, не составляет счастья само по себе. Важны ещё люди,

которые его населяют.

Медовый месяц четы Риверте был в самом разгаре. Сира Лусиана быстро освоилась с

новой для неё ролью хозяйки дома. Её бесстрастная, почти чопорная сдержанность слегка

ослабела, но не пропала до конца: она всё так же одевалась неярко и не слишком

навязчиво себя украшала (к печатке Далнэ присоединился красный рубин Риверте, вот и

всё), всё так же строго заплетала волосы, покрывая их теперь к тому же шёлковой сеткой,

всё так же говорила негромко, немного и по существу. Вот только действия её стали

весьма решительны, восполняя несвойственную женщинам немногословность. Едва

ступив на порог замка, подаренного ей и её мужу королём на свадьбу, она заявила, что всё

здесь немедленно следует переделать – чем и занялась без видимого удовольствия, скорее,

с какой-то холодной и неистовой мстительностью, как будто решила, что раз уж её