Риверте даже не здоровается с ним с тех пор, как она здесь – неужели она так не уверена в

себе и ревнива, что готова уничтожить любую тень соперничества даже такой ценой?!

Самым отвратительным было то, что Уилл не знал ответа ни на один из этих вопросов. Он

не знал Лусиану Далнэ. Он видел, что эта женщина холодна, как лёд, сдержанна, как

монахиня, и бесстрастна, как профессиональный палач. Она запроторила в монастырь –

Уилл почему-то был совершенно уверен, что против воли – родную дочь. Так пощадит ли

она совершенно чужого ей человека, который так или иначе стоит у неё на пути?

С такими вот безрадостными и совершенно не способствующими аппетиту мыслями Уилл

прослонялся по своей комнате до вечера, а потом ровно в девять спустился в столовую,

где уже был накрыт стол – на троих.

Сира Лусиана сидела в дальнем конце стола. Уилл подошёл, пожелал ей доброго вечера, и

она сдержанно пожелала ему того же. Поколебавшись, Уилл сел напротив неё – так, что

между ними остался свободный стул во главе стола. Уилл растерянно посмотрел на

тарелки с закусками, бутылки с вином и графины с водой (сира Лусиана, похоже, вина не

пила, по крайней мере, сегодня, и Уилл от этой мысли невольно вздрогнул), на блюда и

приборы. Всего этого было много, и всё это громоздилось преградой между ним и

графиней, но, увы, не создавало сколько-нибудь надёжного чувства защищённости.

Женщина сидела неподвижно, сложив руки на коленях, и молча смотрела в сторону, мимо

Уилла. Уилл вторил ей и позой, и взглядом, и вот так они сидели в чудовищно неловкой и

давящей тишине, пока в коридоре не раздались отрывистые шаги, которые Уилл узнал бы

среди тысячи отбивающих марш пехотинцев.

Дверь распахнулась, сир Риверте вошёл в столовую, сделал четыре шага – и встал на

месте, как вкопанный.

– Доброго вам вечера, монсир, – любезно сказала Лусиана, не меняя позы, лишь повернув к

нему свою изящную черноволосую головку.

Уилл робко посмотрел на Риверте снизу вверх. Тот был слегка взъерошен – видимо, день

он провёл, носясь по городу, и, идя на ужин со своей невестой, не удосужился глянуть в

зеркало – что, к слову сказать, было на него совершенно непохоже. Обычно сир Риверте

придавал большое значение своему внешнему виду, и любая кажущаяся небрежность в

его одежде или причёске всегда была тщательно продумана – но не сейчас, сейчас он

самом деле казался слегка растерянным, и Уилл смотрел на него во все глаза, отказываясь

им верить. Впрочем, колебание было мимолётным – недоумение, смешанное с досадой и

лёгкой тревогой, промелькнуло в лице Риверте и исчезло так быстро, что Уилл усомнился,

не было ли это плодом его воображения. Граф взглянул на графиню, спокойно сидящую

по правую руку от его места, и сказал:

– И вам добрый вечер, моя дорогая. – После чего вперил взгляд в Уилла. – И вам добрый

вечер, сир Уильям.

– Д-добрый в-вечер, – пробормотал, запинаясь, Уилл, которого этим взглядом немедленно

проткнуло насквозь и пригвоздило к спинке стула, на котором ему предстояло

трепыхаться теперь, словно стрекозе на булавке.

Игнорируя его замешательство, так же как и холодную любезность сиры Лусианы,

Риверте размашисто подошёл к столу, со стуком отставил стул и, опустившись на него,

хрустнул костяшками пальцев.

– Что у нас сегодня? Признаться, я с утра ничего не ел, только проглотил на скаку

майского жука, пока мотался по предместью.

– Фансийские куропатки в грибном соусе и пирог с голубями, – любезно сообщила сира

Лусиана. – Но если вам угодно, монсир, я уведомлю мэтра Крулнэя о майских жуках.

– Не стоит. Они хороши время от времени в качестве экстравагантного деликатеса, иначе

быстро надоедают. – Риверте щёлкнул пальцами. Рядом тут же возник слуга, быстро и

ловко принявшийся откупоривать бутылки, и ещё один, приподнявший тяжелую крышку

с блюда.

После чего Фернан Риверте, Лусиана Далнэ и Уилл Норан приступили к трапезе – так

невозмутимо и безмятежно, будто делали это все вместе каждый день.

Уилл разрывался между желанием заглянуть Риверте в лицо – он целых две недели не

находился к нему так близко, – и стремлением не отрывать глаз от скатерти. Первого

хотелось просто до зуда, но второе было безопаснее. Уилл услышал, как слуга тихо

спрашивает его о чём-то, и кивнул, даром что не понял вопроса. На его тарелке тут же

оказались аппетитные окорочка, покрытые хрустящей золотистой корочкой. Уилл

сглотнул. Он сомневался, что сможет есть. Он смотрел перед собой, и в поле его зрения

оказались руки сиры Лусианы, неторопливо и изящно взявшиеся за приборы. Уилл сам не

знал, почему, но это зрелище его буквально заворожило.

– Сир Уильям, я вижу, вы не голодны.

Уилл чуть не подскочил – голос Риверте звучал как в давно забытые дни, самые первые

дни его пребывание в замке Даккар. Ровный, звучный, невозмутимый голос – и ощущение

от него такое, будто тебя только что огрели плетью. Уилл нерешительно взял вилку, как

будто это могло спасти его от страшного обвинения, прозвучавшего в заявлении Риверте.

– Возможно, это оттого, что сир Уильям здесь лишь потому, что оказывает мне

любезность, – сказала вдруг своим неизменно спокойным голосом сира Лусиана. – Я взяла

на себя смелость пригласить его сегодня к нашему с вами столу.

– А сир Уильям, как я понимаю, взял на себя смелость принять приглашение. Что ж,

отлично. Не беда, что он не хочет есть – зато теперь мне будет с кем выпить. Уильям,

бросьте уже держаться за эту вилку, как за чётки, и берите бокал. Это белое асмайское

позднего сбора, вы его любите.

Уилл выпустил вилку и нерешительно взялся за бокал. Он всё ещё боялся смотреть

Риверте в глаза.

Тот жестом отослал слуг, и, когда они покинули столовую, вскинул руку с бокалом вина

так резко, что Уилл едва не отшатнулся.

– За прекраснейшую из женщин, украсившую сегодняшний вечер и, я смею верить, ту, что

украсит вскоре и всю нашу жизнь, – провозгласил он и осушил бокал залпом.

Уилл тронул край своего бокала губами и тут же отставил его. Сира Лусиана отпила воды,

холодной улыбкой поблагодарив своего жениха за тост.

После чего они продолжили есть в полном молчании.

Уилл думал, ничего не может быть хуже, чем стоять в ярко освещённом зале под сотней

недоброжелательных глаз. Но ещё король Рикардо дал ему понять и почувствовать, что

порой одна-единственная пара глаз может создать куда больше замешательства, чем сотня

пар.

– Попробуйте паштет, Уильям, – предложил ему Риверте. – Мне страшно подумать, из чего

он сделан, но выглядит аппетитно.

– Благодарю вас, – промямлил Уилл, мечтая, чтобы всё это поскорее закончилось. Его

колено было всего в паре дюймов от колена Риверте, но сейчас от осознания этого Уиллу

не было ни радостно, ни жарко, ни уютно.

– Или вот мидии, если не хотите паштета. Сира Лусиана скажет вам, насколько они

хороши.

– Весьма хороши, – бесстрастно согласилась сира Лусиана, и Риверте сказал:

– Ну вот видите. Давайте же, а то когда вы сидите тут и не едите ни черта, я чувствую себя

в этом виноватым, будто морю вас голодом.

– Б-благодарю, сир, но я в самом деле не особенно голоден.

– Правда? Тогда развлеките нас беседой, раз уж рот у вас всё равно свободен. Что у вас

нового?

– У меня? Ничего… ничего особенного… сир.

– Вот и славно, – сказал Риверте и отправил в рот птичье крылышко. Уилл с трудом

удержал вздох, едва не вырвавшийся из груди. – Ну тогда вы, монсира, расскажите нам

какую-нибудь сплетню. Вы ведь отдаёте сейчас визиты половине сианского света, так что

должны были наслушаться сплетен на год вперёд.

– Я наслушалась их на полвека вперёд, монсир. Однако не вижу в этой теме ничего