положение не изменишь, так стоит им хотя бы упиваться сполна. Замок немедленно

заполнился плотниками, каменотёсами, мебельщиками, обойщиками и прочими

мастеровыми, которые с утра до ночи что-то строгали, вытёсывали, сколачивали и

оббивали, наполнив мирную долину вокруг Шалле ужасающим шумом и суетой. Уилл

счёл это прекрасным предлогом, чтобы сбежать – а после превратить своё пребывание вне

пределов замка в привычку, к которой уж никак нельзя было придраться. Надо, впрочем,

сказать, что у сиры Риверте был вкус – все изменения, которые она вносила, оказались к

лучшему, так как замок был обставлен и украшен довольно старомодно, слишком

громоздко и мрачно для такого солнечного и светлого места. Лусиана, графиня Риверте,

делала внутреннее его наполнение соответствующим внешнему – и Уилл, как ни

раздражала его её самоуверенная предприимчивость, не мог найти веского повода, чтоб её

осудить.

И уж тем паче не осуждал её Риверте, мгновенно устранившийся от всех домашних дел. У

замка была теперь хозяйка, вот пусть и хозяйничает, если это может её развлечь. До

встречи с её дочерью оставался месяц – король был непоколебим в своём условии и

требовал, чтобы молодожёны прожили в Шалле по меньшей мере до осени, а там и

Риверте, и Лусиана должны были наконец получить свою плату за этот брак. Они могли

бы проводить время ожидания, поддевая, изводя и ненавидя друг друга – но вместо этого

оба по единодушному, и, Уилл подозревал, молчаливому согласию решили сделать эти

месяцы как можно менее неприятными для себя и друг для друга. И было даже

трогательно наблюдать такое единство, говорившее о них обоих скорее хорошо, чем

дурно.

Было бы трогательно, если бы в этой своеобразной семейной идиллии оставалось для

Уилла хоть какое-то место.

Риверте по прежнему уделял ему внимания не больше, чем стулу из столового гарнитура.

Они здоровались, иногда ели вместе – застольных бесед, подобных недавней, больше не

повторялось, и разговор обычно вёлся о погоде (неизменно прекрасной), урожае

(удивительно богатом) и местных делах (поразительно благополучных). Уилл впервые за

шесть лет жил в одном доме с Риверте ровно на том положении, какое занимал при нём

формально – то есть на положении хроникёра, доверенного лица, допущенного в круг

семьи – не меньше, но и не больше. Осознание этого странным образом поселило в сердце

Уилла стыд – ведь на самом деле он не слишком заботился о выполнении своих

обязанностей. Этот стыд побудил его особенно рьяно закапываться в библиотеку (в

Шалле она была плоховата, состояла в основном из романов и сборников гравюр, но

Риверте тут же выписал свою библиотеку из столицы, и это было единственное место в

Шалле, которое он обустроил сам, с молчаливого согласия сиры Лусианы). Уилл, кажется,

никогда в жизни не читал так много, как в эти несколько недель, и никогда – так

внимательно. В Вальене была очень развитая школа историографии, здесь было у кого и

чему поучиться. И он учился; он хотел делать хоть что-то, чтобы оправдать своё

присутствие здесь. Хоть что-то, что позволило бы ему быть ближе к человеку, который,

казалось, терпел его теперь только из жалости.

Не проходило и дня – да что там, даже часа – чтобы Уилл не вспоминал свой давешний

разговор с королём Рикардо и его слова, которым он в тот миг не поверил. Видимо, зря.

Король Рикардо знал Фернана Риверте, его Фернана, всю свою жизнь – они буквально

росли вместе, потому что дом Риверте всегда был близок ко двору, и юные его отпрыски

часто составляли компанию королевским детям в играх, учёбе и тренировках. Конечно,

его величество знал Риверте лучше, чем Уилл… И недаром сумел в конце концов его

подкупить – он знал, в чём Риверте нуждается, а от чего сможет отказаться. И – об этом

Уиллу было думать тяжелее всего, но и не думать он тоже не мог – король просил, чтобы

Уилл не мешал ему, когда он выберет свой путь. Не стоять на пути того, кого любишь –

это то, что делают друзья.

И Уилл думал теперь, что не хочет быть Фернану Риверте другом. Нет, не хочет! Не

хочет.

Он перекатился со спины на бок, и, подперев голову кулаком, рассеяно посмотрел на

замок. Обычно луг перед ним и дорога были пусты – Шалле стоял в довольно-таки глухом

месте, далеко от больших городов и проезжих трактов, и отчасти поэтому здесь было так

тихо. Но сейчас по дороге от замка двигался всадник – маленькое тёмное пятнышко,

быстро увеличивавшееся и приближавшееся. Глаза Уилла слегка расширились, когда он

узнал всадника – и тут же прикрылись снова. Риверте часто уезжал из замка по утрам,

обычно он опережал в этом Уилла – ему нужно было досконально изучить своё новое

владение, познакомиться с крестьянами и вправить мозги управляющим, узнать, кто в чём

нуждается, а кто слишком много и нагло ворует. Этим он развлекал себя так же, как сира

Лусиана развлекала себя, обустраивая внутренние покои замка и третируя слуг. С челядью

она была, по мнению Уилла, излишне строга – никого не оскорбляла и не велела пороть,

но редко бывала кем-то довольна. Уиллу казалось, что Риверте это в ней слегка забавляет.

Он смотрел на фигурку, движущуюся по дороге, ещё какое-то время – и вдруг, почти

поравнявшись с ним, она свернула с тракта и пустилась в галоп через луг, наискосок,

резко срезая путь. Искра вскинула голову и возбуждённо фыркнула, перебрав

стреноженными ногами. Уилл сел прямее, прищуриваясь против солнца – и понял, что

Риверте едет на Роке, вороном жеребце, к которому Искра питала некоторую слабость, и

всегда заметно оживлялась при его приближении. Риверте всё говорил, что надо было бы

устроить им вязку, и Уилл при этом вполне невинном и резонном предложении всегда

неудержимо краснел.

Он сидел так ещё какое-то время, пока не стало совершенно очевидно, что Риверте едет

прямо к нему. Когда между ними оставалось не больше пятидесяти ярдов, Уилл встал и

подошёл к своей лошади, успокаивающе похлопав её по шее и зашептав ей в ухо. И так он

стоял, спиной, не оборачиваюсь, пока Риверте придерживал жеребца и спешивался в паре

шагов от него.

Искра скосила на вновь прибывших мужчину и коня карий глаз и всхрапнула. Уилл нежно

погладил её за нервно подрагивающим ухом.

– Спокойно, спокойно, – прошептал он, пытаясь унять бешеное биение своего

собственного сердца. – Всё хорошо, ничего не случилось.

– Я вас напугал? – спросил Риверте у него за спиной – не слишком близко, и Уилл почему-

то испытал от этого невыносимое облегчение.

– Не вы и не меня, – не оборачиваясь, ответил он, ласково понукая кобылу отойти на пару

шагов. – Искра не слишком любит вашего Рока.

– А. Я забыл. Надо было мне взять другую лошадь, – сказал Риверте так рассеянно, что это

могло бы провести того Уилла Норана, который только что прибыл в замок Даккар и

понятия не имел о том, в какой безвыходной западне очутился. Но не Уилла Норана,

который был рядом с этим человеком уже столько лет и знал его… ну, довольно-таки

хорошо.

Убедившись, что Искра отведена достаточно далеко от привязанного к дереву и всё ещё

похрапывающего от галопа вороного, Уилл повернулся – и застыл, увидев, что Риверте

опустился на колени и что-то раскладывает на смятом уилловом плаще, раскинутом на

траве.

– Что вы… – начал Уилл – и умолк, когда понял, что это: пирог, яблоки, сливы и бутылка

вина в соломенном чехле. Разложив всё это неторопливо и аккуратно, Риверте присел на

землю, прямо на траву, и, глядя на Уилла снизу вверх, небрежно указал ему на землю

напротив себя.

– Присаживайтесь, Уильям. Не стесняйтесь.

Это прозвучало так церемонно, что при других обстоятельствах Уилл бы улыбнулся и,