Заболотный рассказал о том, что узнал от Скитальца. К Готовцеву явилась в кафе девушка, и он ее выдал. Сегодня днем Готовцева вызывали в гестапо, и он на очной ставке уличил девушку. Но она ни в чем не призналась. Как ее арестовали, Скиталец не уточнил, но тут кое-что дополнил Демьяныч.

— Какой Демьяныч? — переспросил Чернопятов, хотя отлично знал его.

Заболотный пояснил: Никанор Демьяныч Сербин из деревни Лужки. Он по наряду от управы обслуживает кафе «Глобус». Сегодня утром ездил на молочную ферму с Готовцевым. Тот был не один. С ним из города выехала сестра, которую он оставил в лесу «собирать грибы». На обратном пути они хотели захватить сестру, но она на шоссе не вышла. Потом на пути встретилась женщина из Лужков, сказала, что в лесу была стрельба. А Готовцев только усмехнулся. Старику это показалось подозрительным. Он слышал о том, что у Готовцева есть сестра, что она работает якобы на немцев в Минске, и ее появление здесь, странная поездка в лес за грибами, да еще стрельба навели на нехорошие мысли.

— И вот когда я, — продолжал Заболотный, — увязал рассказ Демьяныча со словами Скитальца, мне стало все ясно.

Чернопятов подумал: «Значит, Костя успел-таки передать телеграмму, если Бакланов выслал человека».

— Как ты инструктировал Готовцева? — спросил он.

— Я предупредил, — твердо заявил Заболотный, — что если к нему под видом сестры явится женщина, он должен принять ее, укрыть и уведомить меня.

— И все?

— Да, все!

— Знает ли он кого-либо из наших, кроме тебя?

— Никого!

— А Костю Голованова?

— А при чем тут Костя? — удивился Заболотный. — Да и что он мог о нем знать?

— Я спрашиваю об этом потому, — тихо произнес Чернопятов, — что Кости уже нет. Костя погиб. В дом к нему ворвались гестаповцы, и он подорвал себя и их гранатой. Это было позавчера ночью.

Заболотный стоял потрясенный. Он оцепенел и не мог выговорить ни слова. В голове все смешалось. Он шел сюда со страшной вестью, но здесь его ожидала не менее страшная. Только необходимость что-то решать, принимать срочные меры вывела его из оцепенения.

Чернопятов спросил:

— А насчет Демьяныча Готовцев не догадывается?

— Что вы! Откуда?! — с тревогой ответил Заболотный. — Ведь старик по наряду у них в кафе работает.

Зная о том, что Готовцев — родственник Заболотного и что именно Заболотный рекомендовал его на подпольную работу, Чернопятов сказал:

— Он и тебя может выдать…

— Я думал об этом, — признался Заболотный. — Да уж лучше бы меня…

— Не говори глупостей, — оборвал его Чернопятов.

Заболотный нахмурился.

— Думал я и вот о чем: почему он раньше меня не выдал? Что ему стоило? Ничего. Значит, ему это невыгодно…

— Не понимаю, — заметил Чернопятов.

— Может быть, я и не то сказал, — поправился Заболотный, — но мне кажется, что ему неинтересно было предавать меня одного. Он хотел узнать, кто стоит за моей спиной.

— Он твой шуряк?

— Да, он женат на моей родной сестре.

— Хм!… Интересно, как она поведет себя, узнав, что Готовцев — предатель.

— Клавдия задушит его собственными руками, — сильно волнуясь, произнес Заболотный. — В этом я могу поручиться своей головой. Разрешите мне поговорить с ней, и вы убедитесь…

— Подожди, Степа… подожди… Давай обдумаем все, со всех сторон.

35

В одиннадцать часов вечера закрытая тюремная машина доставила Туманову в гестапо.

В кабинете Штауфера, кроме него и гестаповца в штатском, находился хозяин кафе Циглер. Туманова поняла, что его вызвали сюда для очной ставки.

Ее усадили на прежнее место.

— Этот человек вам, конечно, тоже знаком? — спросил Штауфер, не скрывая иронии.

— Вы угадали, — ответила разведчица.

— А вы ее тоже хорошо запомнили? — спросил Штауфер.

— Конечно, я узнал бы ее из тысячи! — заверил Циглер.

В голове Циглера была страшная путаница. Он не мог сообразить, в чем провинилась «роскошная» сестра его шеф-повара, которую он так любезно встретил и с которой беседовал.

— Неужели вы… — попытался он что-то сказать Тумановой, но его прервал Штауфер:

— Не волнуйтесь, господин Циглер. Это не должно вас удивлять. Не смею вас больше задерживать.

Хозяин кафе попятился и, поклонившись, вышел.

Туманова взглянула на тумбочку, где стоял сифон с газированной водой, и судорога передернула ее лицо. Она непроизвольно провела сухим, воспаленным языком по запекшимся губам и с невероятным усилием отвела глаза от сифона.

Целый день ей не давали воды. Не дали даже умыться, на что она так рассчитывала. А после обеденной бурды, которая оказалась не только отвратительной по вкусу, но и пересоленной, жажда мучила немилосердно.

Штауфер отлично понимал состояние арестованной: все делалось по его приказанию. Он подошел к тумбочке и наполнил стакан прозрачной газированной водой. Подняв стакан до уровня глаз, он наблюдал с подчеркнутым вниманием, как поднимались вверх маленькие пузырьки, выбрасывая мельчайшие брызги.

— Ну-с… Что же мы будем делать дальше? — спросил он арестованную.

Разведчица молчала, плотно сжав губы.

Штауфер поднес стакан ко рту и, запрокинув голову, стал пить воду крупными глотками. Его кадык ритмически двигался. Поставив пустой стакан на место, Штауфер прищелкнул языком, погладил рукой по груди и повел допрос дальше:

— Вы не передумали? Нет? Неужели вам не ясно, что перед вами выбор: или рассказать о себе все, ничего не утаив, или… — и он сделал выразительный жест над своей головой. — Я понимаю, что неприятно и то и другое, но существует правило: всегда выбирать из двух зол наименьшее. Я бы лично в вашем положении…

— Вам тоже придется когда-нибудь выбирать! — не сдержалась Юля.

Глаза Штауфера побелели. Он быстро подошел к сейфу, взял лежавший на нем кусок резинового шланга в палец толщиной и, крепко зажав один конец в своей руке, приблизился к арестованной…

— Вы… неразумная! — зло, сквозь зубы, бросил он. — Всякому терпению может прийти конец. Я не намерен слушать ваши остроты. Я могу сделать так, что ваш язык будет говорить только то, что мне нужно.

Туманова посмотрела ему в глаза и усмехнулась.

Зазвонил телефон. Штауфер хлестнул шлангом по голенищу сапога и подошел к столу. Повернувшись к арестованной спиной, он снял трубку.

— Да, я! Ну? — спросил он резко и отрывисто. — Ерунда! Делайте то, что вам приказано. Вот, вот!… К вашему сведению, нет на свете человека, который не страдал бы каким-нибудь недугом. Что?…

Гестаповец в штатском наклонился вперед, тронул девушку рукой и тихо, едва шевеля губами, произнес:

— Вы прочли мою записку? Доверьтесь мне… — Он умолк, заметив движение Штауфера, и углубился в бумаги.

Туманова испытующе взглянула на него. И ей почудилось, что в его глазах мелькнуло участие.

Кося глазами на Штауфера, гестаповец снова быстро зашептал:

— Я готов помочь вам… надо действовать осторожно… Слушайтесь меня…

Туманова подозрительно смотрела на него и молчала.

— Возможно, даже… — Он быстро выпрямился и умолк.

Штауфер повернулся вполоборота и, видимо, заканчивал разговор:

— И я болен, и вы больны! Отправляйте его в лагерь! К черту! Да, сегодня же! Я уверен, что он там быстро поправит свое пошатнувшееся здоровье. Все!

Он бросил трубку на рычажок и, обратившись к гестаповцу, сказал:

— Распорядитесь сейчас же вызвать Готовцева!

Штатский поднял голову.

— Он, вероятно, еще на службе. Мы постараемся при его содействии уточнить кое-какие подробности, — продолжал Штауфер.

Гестаповец поднялся и молча удалился.

Штауфер прошелся по комнате и присел на подоконник, играя концами шланга.

— Вы учтите, фрейлейн, — предупредил он Туманову, — я перестану с вами церемониться. Вы накликаете беду на свою голову. Мне попадались такие, как вы, и еще почище. Они тоже пытались дурить, но потом горько раскаивались. И еще запомните, что нет на свете такого человека, который в конце концов не разговорился бы у меня! Поняли?