Герман Иванович Матвеев

Зеленые цепочки

В дороге

Фронт приближался к Ленинграду. Вдоль железных дорог, по шоссе, по тропинкам возвращались ленинградцы домой с оборонных работ. С ними шли беженцы с малолетними детьми на руках, с громадными узлами.

В другую сторону, в сторону фронта направлялись вооруженные отряды народного ополчения.

Фашистские летчики сбрасывали бомбы на дороги, поливали свинцовым дождем все, что попадалось им на глаза. Пешеходы, услышав нарастающий гул самолетов, прятались в лес, ложились в канавы. И снова шли вперед как только скрывались самолеты.

Три молодых девушки-студентки шагали босиком по пыльной проселочной дороге. На одной из остановок к ним присоединились двое пожилых мужчин с чемоданчиками. Один из них был однорукий инвалид, веселый, общительный. Другой — всю дорогу хмурился и ни с кем не разговаривал. Девушки заметили, что он боялся и ненавидел инвалида. Дядя Петя, как назвал себя однорукий, рассказывал смешные истории, расспрашивал девушек о их жизни до войны. И, казалось, совсем не обращал внимания на своего спутника. Чем ближе подходили они к Ленинграду, тем сильнее блестели глаза хмурого человека, когда он глядел в спину однорукого товарища.

К вечеру, лесными тропинками, они прошли Сиверскую и решили выйти на шоссе. Уже темнело, когда они остановились отдохнуть и поесть.

— Пойдем-ка со мной, — сказал однорукий своему спутнику, заметив его злой взгляд.

Не оглядываясь и не повторяя приглашения, он углубился в лес. Хмурый не торопясь прислонил свой чемодан к дереву и неохотно поплелся следом. Вскоре студентки услышали громкие голоса, — их спутники о чем-то спорили. Слов нельзя было разобрать, да девушки особенно и не вслушивались. Внезапно спор прекратился. Через полчаса хмурый вернулся один и, взяв свой чемодан, предложил девушкам двинуться дальше.

— Где же дядя Петя? — спросила одна из них.

— Он догонит!

Вышли на шоссе, но однорукий не появлялся. Хмурый шел, то и дело оглядываясь по сторонам.

Темнота наступала быстро. Сзади, на горизонте, видны были красное зарево пожаров и какие-то вспышки. Глухо доносились раскаты пушечной стрельбы. На повороте шоссе, хмурый сошел с дороги и крикнул уходившим вперед девушкам:

— Не торопитесь!.. я сейчас.

Девушки не придали значения этим словам и продолжали шагать по теплому асфальту. Вдруг в темноте послышался отчаянный крик.

— Помогите! Сюда-а!.. — крикнул хриплый мужской голос.

Настя — старшая студентка — побежала на крик.

Хмурый был еще жив, но говорить уже не мог. Настя успела разобрать только одно слово „чемодан“. Нащупав рукоятку кинжала в груди раненого, она выдернула его, но все уже было кончено.

Перепуганная, растерявшаяся стояла она возле трупа, не зная, что предпринять.

— Чемодан! Он сказал чемодан, — в раздумьи повторяла Настя.

Девушки принялись искать чемодан, но в темноте ничего не было видно. Бросив поиски, девушки вышли на шоссе и двинулись дальше. Но не прошли они и двадцати шагов, как Настя споткнулась обо что-то твердое. Это был чемодан их убитого спутника!

Настя взяла чемоданчик. Он был тяжелый, словно там лежало железо. Он оттягивал руку, но Настя терпеливо несла его, часто перекладывая из одной руки в другую.

В Ленинграде Настя рассказала все, что случилось в пути, майору государственной безопасности.

Майор, еще не старый человек, с седыми волосами на висках, внимательно выслушал рассказ девушки и задумался. Чемодан, принесенный Настей в Ленинград, стоял около письменного стола.

— Так! Значит, дядю Петю вы так и не видели больше? — спросил майор после минуты раздумья.

— Нет.

— Убитый тоже называл его дядей Петей?

— Кажется он никак его не называл.

— Как выглядел однорукий?

— Он был невысокого роста… бритый… не молодой уже, лет сорока пяти. Волосы у него были коротко подстрижены… Ах, да… во рту два золотых зуба. Вот, кажется, и все.

— Как он владел одной рукой?

— Очень хорошо. Мы даже удивлялись, как он ловко все делает.

— Как он был одет?

— Костюм синий и, кажется, не новый. Да трудно было разобрать — все в пыли… Кепка. Желтые ботинки. Галстука не было…

— Вы не заметили у него часов?

— Да, были. Он часто на них смотрел.

Майор открыл письменный стол, достал мужские карманные часы, черные с золотым ободком и положил их перед девушкой. Она с удивлением принялась разглядывать их.

— Это его часы! Точно такие же… Это они.

— А разве у убитого не было часов?

— Кажется нет… а впрочем, не помню.

— По дороге, в разговорах между собой они не называли каких-нибудь адресов, фамилий, имен?

— Нет. Один раз дядя Петя сказал, что у него есть родные в Ленинграде, но кто они, как их зовут и где живут — не сказал.

На этом беседа закончилась. Майор попросил девушку записать на бумаге все, что она ему рассказала, не забывая ни одной подробности, ни одной мелочи.

Потом он проводил Настю в другую комнату в конце коридора, где никто не помешает ей сосредоточиться и писать. А сам возвратился в кабинет.

Майор сел в кресло, вынул из чемодана карту Ленинграда, разложил ее на столе и принялся изучать разные пометки, сделанные цветными чернилами.

Он обратил внимание на три крестика. Ими были отмечены оборонные объекты Петроградской стороны. Внизу, чернилами того же цвета, была сделана надпись: „Первые четные числа недели. Второй эшелон. Зеленые цепочки с северной стороны“.

В открытом чемодане лежали длинные алюминиевые патроны, похожие на охотничьи. На каждом патроне были яркозеленые полоски. Майор снял с телефона трубку и набрал номер.

Через несколько минут в кабинет майора, постучавшись, вошел молодой человек в штатской одежде.

— Товарищ майор государственной безопасности, по вашему приказанию…

— Да-да. Вот в чем дело, товарищ Бураков. Возьмите этот патрон, поезжайте за город, разрядите из немецкой ракетницы где-нибудь в воздух. Посмотрите. Вероятно, зеленые цепочки.

Зажигалки

Миша Алексеев остался сиротой. Отец в самом начале войны ушел на фронт, мать четыре дня назад убило осколком немецкой бомбы, на заводе, где она работала. Никого из родных в Ленинграде не осталось. Никого, кроме четырехлетней сестренки Люси. Сегодня Миша отвел ее в детский сад, в который он ходил сам, когда был маленьким.

В горле появлялся комок, и слезы щипали глаза, когда Миша вспоминал прощание с сестрой… Но как было иначе с ней поступить?

Зато сегодня Миша в первый раз мог присоединиться во время тревоги к ребятам и забраться вместе с ними на крышу дома.

Еще до тревоги Миша с двумя приятелями — Васей и Степой — притащили на крышу доску, и несколько кирпичей и установили около трубы скамейку.

Много раз в день сигналы тревоги нарушали жизнь ленинградцев. Как только раздавался вой сирены, ребята вылезали через слуховое чердачное окно на крышу и занимали наблюдательный пост на своей скамейке.

Весь город был как на ладони. Впереди Петропавловская крепость, за ней Исаакий, слева водонапорная башня, трубы заводов, купола церквей.

Однажды вечером, на крыше появился еще один доброволец — высокий плотный мужчина в коричневом пальто.

Миша еще не пришел. Молодые дежурные встретили незнакомца не слишком доброжелательно, не зная, как отнестись к нему. Выгнать без разговоров или подождать Мишку? Пусть он сам решает.

— Здорово, молодцы! — приветливо поздоровался незнакомец. — А вы тут устроились недурно. На скамеечку можно присесть?

— Тут Мишкино место.

Незнакомец подсел к ребятам и, вытащив из кармана папиросы, предложил им.