Когда людям отказали в их требовании, чрезвычайно перевозбудившиеся шахтёры попытались ворваться в помещение, но из него вышли вооруженные красногвардейцы и преградили им путь. Однако рабочие наседали всё сильнее и сильнее, а вскоре пронесся слух, что их раненый товарищ умер, и тогда уже до крайности ожесточившаяся толпа прорвала, наконец, красногвардейский кордон, ворвалась в помещение штаба, схватила стрелявшего в шахтёра человека, выволокла его на улицу и стала чинить над ним расправу. Красногвардейца сильно избили, а его товарищей полностью разоружили[337]. В это время к месту стычки прибыл срочно вызванный отряд из соседней Анжерки, началась небольшая перестрелка, продолжавшаяся, однако, совсем недолго, так как из рядов анжерцев вскоре по их прибытии заговорил пулемёт, что заставило толпу судженцев мгновенно рассеяться.

Однако данным инцидентом дело не закончилось, и на следующий день, 27 марта, по инициативе правых эсеров на судженских шахтах была объявлена всеобщая однодневная забастовка. Участвовавшие в акции протеста рабочие на этот раз явились уже к зданию милиции и вновь стали требовать освобождения арестованных. Снова произошла стычка с вызванными на место происшествия красногвардейцами, они опять оказались разоружены, причём у них отняли даже пулемёт, оставленный им в усиление анжерским отрядом. Приобретя в результате довольно внушительный арсенал, протестующие шахтеры взяли штурмом оружейный склад и забрали оттуда ещё около

300 винтовок. Таким образом, началось уже вооруженное выступление, приведшее фактически к перемене власти в рабочем посёлке. Победители тут же начали производить обыски и аресты на квартирах у большевиков.

Один из первых нарядов народной милиции был направлен на квартиру Фёдора Чучина, однако в доме не оказалось ни хозяина (который по-прежнему находился в отъезде), ни его жены (которая попросту скрылась), там находилась лишь прислуга большевистского наместника. Не удалось шахтёрам арестовать и другого видного сужденского коммуниста — однофамильца томского эсера С. Кудрявцева — Ивана Кудрявцева. Руководство выступлением на этом этапе официально осуществляли представители местной трудовой интеллигенции, члены партии правых эсеров, электротехники Мышкин и Громов, кооператоры Анисимов и Бобылёв, а также один из местных учителей, фамилию которого нам, к сожалению, выяснить не удалось.

Какие мероприятия успели провести за дни вновь обретённой свободы судженские мятежники — неизвестно. Может быть, даже и никаких особо значимых, поскольку всё продолжалось совсем недолго, и уже через несколько дней объединёнными усилиями вернувшихся из Тайги местных, а также анжерских красногвардейцев при поддержке отряда сочувствующих советской власти фронтовиков выступление шахтёров было подавлено, а томская губернская тюрьма в результате пополнилась ещё одной партией политических узников.

3. Кража крупной партии огнестрельного оружия с одного из военных складов в Томске ─ пролог будущего общегородского восстания

В самом же губернском Томске в то же самое время случилось следующее. В ночь на среду 27 марта из цейхгауза, как тогда говорили, (это по-немецки, а по-русски — военного склада) 39-го стрелкового полка, располагавшегося где-то в районе Верхней Елани[338], было украдено, по разным данным, от 600 до 660 винтовок и от 9 до 12 тысяч боевых патронов к ним[339]. Такого количества оружия и боеприпасов вполне бы хватило, чтобы вооружить большую часть боевиков из обеих томских подпольных организаций — эсеровской и офицерской. Переполох в городе вследствие этого случился, конечно, очень большой, а местные советские руководители сразу же обеспокоились тем, что на днях, таким образом, вполне может произойти вооруженное выступление оппозиции.

В связи с данным происшествием в городе сразу же было введено военное положение (с 12 часов дня 28 марта), а вся власть передана в руки военно-революционного штаба, созданного ещё месяц назад по случаю неожиданного (после объявленного перемирия) наступления немцев на русско-германском фронте. Штаб состоял, естественно, из одних только большевиков: Ивана Беленца — председателя губернского исполкома, Исайи Нахановича — председателя губернского ревтрибунала, начальника отдела по борьбе с контрреволюцией — Дмитрия Кривоносенко, руководителя городского исполкома — Виктор Тиунова, Ивана Дмитриева и некоторых др.

Тем же следом стали проводиться массовые обыски и аресты лиц, заподозренных властями в организации похищения винтовок. Первыми в этом списке оказались те, кого уже давно держали на заметке большевистские особисты как потенциальных участников вооруженного подполья. В их числе конечно же оказались и некоторые видные деятели местного комитета правоэсеровской партии. Так что по главным эсеровским адресам проводились в те дни и особо тщательные обыски, для чего военно-революционный штаб уже к 30 марта создал несколько оперативных групп.

Также незадолго до произошедших событий для проработки вопросов, связанных с деятельностью местного антибольшевистского подполья, при губисполкоме был создан отдел по борьбе с контрреволюцией, впоследствии переименованный в ЧК по Томской губернии. Комиссаром данного отдела назначили тридцатитрёхлетнего Дмитрия Ивановича Кривоносенко, большевистского боевика с дореволюционным стажем. Сначала он занимался приёмом и регистрацией у населения огнестрельного оружия, для чего ему выделили отдельный кабинет в Доме свободы. Потом особый отдел переехал вместе со всеми другими подразделениями исполкома в гостиницу «Европа» и там занял комнату № 53 («вход с Благовещенского переулка» — как писалось в газетных объявлениях тех дней). Чуть позже в его состав вошли ещё три коммуниста: С.А.Дитман (заместитель), А.А.Иванов, М.Ф.Паратинский, а также несколько молодых рабочих, среди них: Виктор Урасов, Пётр Козиков, Надежда Соснина и Виктор Нанява. На долю именно этой группы и легла основная нагрузка по поиску украденного оружия.

Интенсивные поиски похищенных винтовок и патронов шли ровно две недели. У следственного комитета имелись две зацепки. Одна потянула ниточку с так называемой толкучки, где через несколько дней после совершённой кражи задержали человека, пытавшегося продать две винтовки из числа тех, что тайком умыкнули со склада 39-го полка. Однако вскоре данную версию признали несостоявшейся, так как в результате проведённой проверки выяснилось, что задержанный спекулянт является личностью совершенно случайной и что винтовки он просто нашёл в ночь похищения в районе улицы Бульварной (ныне проспект Кирова).

Вторая же зацепка оказалась более продуктивной. Действительно, в начале улицы Бульварной по её нечётной стороне утром 27 марта было найдено не только горе-спекулянтом, но и поднятыми по тревоге красногвардейцами несколько ружей, случайно, видимо, утерянных похитителями в ночной темноте то ли в спешке, то ли по неосторожности. Вследствие этого у оперативников появились подозрения, что украденные винтовки «осели» именно где-то на улице Бульварной и, возможно, даже в одном из домов по её правой, нечётной, стороне. Тут же сразу выяснили: кто из членов правоэсеровской партии живёт в указанном районе, и на их квартирах провели особо тщательный обыск. В данной связи внимание Дмитрия Кривоносенко привлёк дом под № 13, квартира 1. Здесь проживала семья Немиро, двадцатитрёхлетний отпрыск которой по имени Николай, студент медицинского факультета Томского университета, состоял в эсеровской партии и — более того — являлся членом её губкома.

По воспоминаниям Виктора Урасова, непосредственного участника тех событий, на квартире Немиро, а также в подвале дома, в котором проживала его семья, два раза производились очень внимательные досмотры, которые, увы, никакого результата сначала не принесли. И лишь в следующий приход чекистов (бог троицу любит), в ночь на