«Как? — спросил я, — теперь и врач Гиппократ требует жертвоприношений и сердится, если его своевременно не угощают мясом беспорочных животных? А ведь ему надлежало бы довольствоваться жертвой, приносимой покойникам, — возлиянием из воды с медом или увенчанием головы венком».

22. «А вот послушай, — сказал Евкрат, — что я видел пять лет тому назад: тут я могу сослаться и на свидетелей.

Стояла пора виноградного сбора. В полдень, оставив работников, собиравших виноград, я, занятый своими мыслями и соображениями, удалился в лес. Очутившись в чаще, я услышал сперва лай собак и подумал, что Мнасон, мой сын, забавляется, по своему обыкновению, охотою, забравшись в гущу леса вместе со своими сверстниками. Но это было не так: спустя короткое время поколебалась почва, раздался громовой голос, и, я вижу, подходит ко мне страшная женщина высотою в полстадия. В левой руке она держала факел, а в правой меч приблизительно в двадцать локтей длины; головою подобна Горгоне — я говорю о выражении ее глаз и ужасном взгляде; вместо волос, как виноградные лозы, вокруг ее шеи сплетались змеи, а некоторые из них рассыпались по ее плечам. Поглядите, друзья, как дрожь охватила меня при моем рассказе».

И, говоря это, Евкрат показывал всем свои руки, на которых от страха волосы встали дыбом.

23. Напряженно, разинув рты, внимали ему люди, подобные Иону, Диномаху и Клеодему, старцы, которых водили за нос, в безмолвном преклонении перед таким невероятным колоссом, этим гигантским пугалом — женщиной ростом в полстадия. А я между тем размышлял о том, что представляют собой эти люди: из-за их мудрости юноши ищут с ними знакомства, многие уважают их, а сами они лишь сединой и бородами отличаются от младенцев, в остальном же поддаются обману еще скорее детей.

24. Но вот заговорил Диномах:

«Скажи мне, Евкрат, какой величины были собаки богини?»

«Выше индийских слонов, — отвечал тот, — они были черны, мохнаты, с грязной шерстью. Увидев, я остановился и сейчас же повернул печать, которую дал мне араб, на внутреннюю сторону пальца. А Геката ударила своей чудовищной ногой о землю и образовала в ней громадное отверстие величиною с Тартар и вскоре затем ушла, прыгнув в пропасть. Я же, набравшись мужества, нагнулся над этой пропастью, ухватившись за росшее вблизи дерево, чтобы не свалиться вниз головой, если бы потерял сознание. И я увидел весь Аид, Пирифлегетон, озеро,413 Кербера, покойников; некоторых из них я даже мог узнать: я заметил, что мой отец был еще одет в ту одежду, в какой мы его похоронили».

«Что же делали души, Евкрат?» — спросил Ион.

«Да какое же другое у них занятие, — сказал Евкрат, — как не возлежать по племенам и фратриям в обществе друзей и родственников, на асфоделе!»

«И пусть после этого продолжают возражать последователи Эпикура святому Платону и его учению о душах! — воскликнул Ион. — А не видал ли ты, Евкрат, Сократа и Платона среди покойников?»

«Сократа — да, хотя неясно, — ответил Евкрат, — я догадывался по лысине и большому животу, что это он. Но Платона я не признал: полагаю, с друзьями надо быть откровенным. Итак, я подробно все осмотрел, и пропасть стала уже закрываться, но еще не закрылась, когда подошли искавшие меня рабы, в том числе и Пиррий. Скажи, Пиррий, говорю ли я правду?»

«Клянусь Зевсом, — воскликнул Пиррий, — и я слышал лай в пропасти, и, как мне казалось, просвечивал огонь от факела».

Показание свидетеля, от себя добавившего и лай и огонь, рассмешило меня.

25. А Клеодем сказал: «В том, что ты видел, нет ничего необычайного, не виданного другими, потому что и я созерцал нечто подобное во время моей недавней болезни. Наблюдал за мною и лечил меня присутствующий здесь Антигон. Наступил седьмой день, и жар лихорадки был сильнее летнего зноя. Затворив за собою двери, все вышли из моей комнаты, оставив меня в одиночестве: так предписано было тобою, Антигон, в надежде, не удастся ли мне как-нибудь заснуть. И вот, когда я бодрствовал, подходит ко мне прекрасный юноша, одетый в белую одежду, поднимает меня и ведет через какую-то пропасть в Аид, который я тотчас признал, увидев Тантала, Тития и Сизифа; и нужно ли мне перечислять вам еще и все остальное? Я очутился в судилище, где присутствовали Эак, Харон, Мойры и эринии и сидел некто, вероятно, сам царь Плутон, читавший имена тех, кому надлежало стать покойниками и кто случайно прожил свыше положенного ему срока. Мой проводник быстро подвел меня к Плутону, но тот рассердился и сказал юноше, который привел меня: «Его пряжа еще не закончена, так что пускай уходит. А вместо него приведи сюда кузнеца Демила, который живет уже сверх веретена». Радостно выбежал я из подземного царства, и лихорадка прошла у меня. Всем сообщил я, что скоро умрет Демил: он жил по соседсту с нами и, как говорили, был чем-то болен. И вскоре мы услышали вопли плакавших по Демилу».

26. «Чему тут удивляться? — спросил Антигон. — Я знаю человека, который поднялся через двадцать дней после того, как его похоронили. Я лечил этого человека и до его смерти, и после его воскресения».

«Но как же за эти двадцать дней не разложилось его тело? — спросил я. — Как, с другой стороны, он не погиб от голода, если только, разумеется, человек, которого ты лечил, не был каким-нибудь Эпименидом?»

27. Пока мы разговаривали, вошли сыновья Евкрата, вернувшиеся из палестры, — один уже в юношеском возрасте, другой — мальчик лет пятнадцати, — и, приветствовав нас, заняли место на ложе рядом с отцом; для меня же было принесено кресло. При виде сыновей в Евкрате пробудились как будто воспоминания.

«Пусть получу я в моих детях, — сказал он, положив на каждого из них руку, — такое же верное утешение, как истинно то, о чем я расскажу тебе, Тихиад. Все знают, как любил я их мать, покойную мою жену. Это видно не только по моему отношению к ней при ее жизни, но также и по тому, что после смерти жены я сжег все ее украшения и одежду, которая нравилась ей при жизни. На седьмой день после кончины жены я, как и сейчас, лежал здесь на ложе, стараясь умерить свою печаль: в тишине я читал книгу Платона о душе.414 И вдруг входит сама Деменета и садится возле меня, как сидит теперь Евкратид, — и Евкрат указал на младшего сына, который, побледнев во время рассказа отца, совсем по-детски вздрогнул. — А я, — продолжал Евкрат, — как увидел ее, так сейчас же обнял и заплакал, издавая стоны. Но она мне не позволяла кричать и упрекала в том, что я, угодив ей во всем, не сжег золотого сандалия, который завалился, говорила она, под сундук: потому-то мы и не нашли его и сожгли лишь один сандалий. Мы еще разговаривали, как вдруг под ложем залаяла проклятая мальтийская собачонка, и Деменета исчезла, испуганная лаем. А сандалий мы действительно нашли под сундуком и впоследствии сожгли.

28. Правильно ли, Тихиад, не верить и таким видениям, очевидным и происходящим ежедневно?»

«Клянусь Зевсом, — воскликнул я, — тех, кто отказывается этому верить и тем оскорбляет истину, было бы правильно нашлепать золотым сандалием, как малых ребят!»

29. В это время вошел пифагореец Аригнот с длинными волосами и гордым выражением лица. Ты знаешь его, известного своей мудростью, прозванного священным. При виде его я облегченно вздохнул, думая, что он приходит мне на помощь, как секира на ложь. Мудрый муж заставит их прекратить рассказы о нелепостях, — говорил я себе. Я полагал, сама Судьба, как говорится, подкатила его ко мне, как в театре — бога.415 Усевшись в кресло, уступленное ему Клеодемом, Аригнот справился прежде всего о болезни и, услышав от Евкрата, что ему уже легче, спросил:

«О каких это предметах вы философствуете? Входя, я слышал ваш спор, и кажется мне, вы с пользой проводите время».