47. Затем мы изо всех сил бросились бежать на наш корабль и сразу же отплыли. Когда забрезжил следующий день, мы увидели какую-то землю и решили, что это и есть материк, лежащий в противоположной стороне от нашего. При виде его мы пали ниц и стали молиться и обсуждать предстоящее. Некоторые из нас думали, что лучше всего будет, если мы после непродолжительной высадки сразу же отправимся в обратный путь; другим же захотелось покинуть наше судно, пробраться вглубь страны и ознакомиться с нравами туземцев. Пока мы обсуждали этот вопрос, налетела отчаянная буря, разбила вдребезги наше судно о берег. С большим трудом добрались мы вплавь до берега, причем каждый из нас успел еще захватить свое оружие и кое-какие вещи.

Вот все то, что случилось со мной — до прибытия на другой материк — на море, во время плавания среди островов, в воздухе, затем в ките, а после нашего освобождения из него — в стране героев и снов и, наконец, у Быкоголовых и Ослоногих. Что же касается моих приключений на материке, то о них я поведаю в следующих книгах.400

ЛЮБИТЕЛИ ЛЖИ, ИЛИ НЕВЕР

401

1. Тихиад. Не можешь ли ты мне сказать, Филокл, почему у большинства людей желание обманывать так сильно, что они и сами с удовольствием рассказывают всякие небылицы, и говорящим подобные глупости уделяют большое внимание?

Филокл. Есть много такого, Тихиад, что вынуждает иных людей говорить неправду ради пользы.

Тихиад. Это сюда, собственно говоря, не относится, я вовсе не спрашиваю о людях, которые лгут по необходимости. Для таких есть извинение, а некоторые из них заслуживают скорее даже похвалы: таковы обманывающие неприятеля или прибегающие к этому средству, чтобы избежать опасности: Одиссей часто поступал так заботясь о своей жизни и о возвращении на родину вместе с товарищами. Нет, я говорю, мой милый, о тех, кто без всякой нужды ложь ставит выше истины и с наслаждением предается ей, ничем к тому не принуждаемый. И вот я желаю знать, ради какого блага они это делают.

2. Филокл. Неужели ты встречал людей, наделенных такой врожденной любовью ко лжи?

Тихиад. Да, и очень много.

Филокл. В таком случае остается признать, что причина вранья — их безумие, если они худшее предпочитают лучшему.

Тихиад. Ничуть! Я бы мог указать тебе множество любителей лжи среди людей, во всем остальном рассудительных и способных вызвать удивление своим умом: я и не знаю, как очутились они в плену у этого порока. И меня мучит, что таким превосходным во всех отношениях людям доставляет удовольствие обманывать себя и окружающих. Ты сам знаешь лучше меня древних писателей — Геродота, Ктесия Книдского и их предшественников-поэтов, самого, наконец, Гомера, — мужей прославленных, письмом закреплявших ложь, благодаря чему они обманывали не только своих тогдашних слушателей: хранимая в прекрасных рассказах и стихах, их ложь преемственно дошла и до нашего времени. Право, мне часто бывает стыдно за них, когда они начинают повествовать об оскоплении Урана, об оковах Прометея, о мятеже гигантов, о всех трагедиях обители Аида или о том, как Зевс из-за любви становился быком или лебедем, как такая-то женщина превратилась в птицу, а другая в медведицу, когда они повествуют о пегасах, химерах, горгонах, циклопах и тому подобных совершенно невероятных и удивительных сказках, способных укрощать душу ребенка, который еще боится Мормо и Ламии.

3. Впрочем, в рассказах поэтов мы, пожалуй, находим все же известную меру; но разве не смешно, что даже города и целые народы лгут сообща и открыто? И если критяне не стыдятся показывать могилу Зевса, а афиняне говорят, что Эрихтоний вышел из земли402 и первые люди выросли из аттической почвы, словно овощи, то все же они оказываются гораздо рассудительнее фиванцев, которые повествуют о каких-то спартах,403 происшедших из посеянных зубов змея. Тот же, кто не считает все эти забавные рассказы правдой и, разумно исследуя их, полагает, что только какой-нибудь Кореб или Маргит может верить, будто Триптолем летал по воздуху на крылатых драконах, Пан пришел из Аркадии на помощь афинянам в Марафонском сражении, а Орифия похищена Бореем, — такой человек оказывается безбожником и безумцем, потому что не верит в столь очевидные и согласные с истиной происшествия. Так велика сила лжи.

4. Филокл. Ну, к поэтам и городам можно было бы, Тихиад, отнестись снисходительно. Удивительная прелесть вымысла, которую примешивают поэты к своим произведениям, необходима для их слушателей; афиняне же, и фиванцы, и жители других городов стремятся придать такими рассказами большее величие своему отечеству.

Если бы кто-нибудь отнял у Эллады эти рассказы, похожие на сказки, проводники404 могли бы легко погибнуть с голоду, так как иностранцы и даром не пожелали бы слушать правду. Но люди, которые решительно без всякой причины находят во лжи удовольствие, конечно, должны возбуждать всеобщий смех.

5. Тихиад. Верно. Я сейчас от Евкрата, где наслушался всяких невероятных рассказов и сказок. Более того, я ушел, покинув беседу, — выносить ее дольше у меня не хватало сил, и я бежал, точно гонимый эриниями, пока он продолжал рассказывать про всякие нелепые чудеса.

Филокл. Однако Евкрат внушает доверие, и ты никого не убедишь, Тихиад, что этот шестидесятилетний старик, отпустивший такую густую бороду, к тому же так много занимающийся философией, не только выдержал чужую ложь, в своем присутствии, но и сам решился врать.

Тихиад. Ты не знаешь, мой друг, что говорил он, на что ссылался в подтверждение истины, как клялся своими собственными детьми. Глядя на него, я затруднялся решить, сошел ли он с ума я стал невменяем или передо мной обманщик и я так долго не мог разглядеть скрытой под шкурой льва смешной обезьянки, — настолько ни с чем не сообразны были его рассказы.

Филокл. Ради Гестии, Тихиад, какие это рассказы? Я хочу знать, что за вранье прятал Евкрат под своей длинной бородой.

6. Тихиад. И раньше, Филокл, я имел обыкновение ходить к Евкрату, когда у меня оставалось достаточно свободного времени, а сегодня мне надо было повидаться с Леонтихом: ты знаешь, он мой приятель. Услышав от слуги, что Леонтих с утра отправился навестить больного Евкрата, являюсь туда, надеясь встретить Леонтиха и одновременно навестить Евкрата: я и не знал, что он болен. Но Леонтиха я там уже не застал; мне сказали, что он ушел незадолго до моего прихода. Зато застаю множество других людей, в том числе Клеодема-перипатетика, стоика Диномаха, а также Иона,405 — ты знаешь, того Иона, который требует, чтобы ему поклонялись за знание трудов Платона, — будто он единственный человек, точно постигший Платоновы мысли и способный разъяснить их другим. Ты видишь, каких лиц я называю тебе: безусловно ученых, порядочных и, что самое главное, — представителей всех школ, людей уважаемых, чуть ли не внушающих страх своей внешностью. Присутствовал, кроме того, и врач Антигон, — полагаю, приглашенный к больному. Мне показалось, что Евкрату уже легче и что это была его обычная болезнь: у него опять случился припадок подагры.

Евкрат указал мне место на ложе рядом с собою, причем, увидев меня, он постарался придать своему голосу некоторую расслабленность, хотя я и слышал, входя, как он кричал, распространяясь о чем-то. Осторожно, опасаясь, как бы не задеть его ног, я присел к нему и начал обычные извинения: я-де не знал, что он болен, узнав же, немедленно прибежал к нему.