Он велел отпустить Борислава Некуришинича. А чтобы хоть как-то искупить вину перед Василием, повез его в Новгород, решив похоронить со всеми возможными почестями там, где хотел бы сам быть похороненным — у Святой Софии, возле гроба Мстислава Ростиславича, князя Храброго.
Прибыв в Новгород с телом сына, Мстислав узнал еще много неприятного для себя. Хотя — каких еще ждать неприятностей было теперь? И все же они имелись, эти неприятности, и не заметить, отмахнуться от них было нельзя. Княгиня Анастасия, почерневшая от горя, рассказала мужу, что, пока он был в Киеве, бояре новгородские не шутя предлагали ей убраться из города вместе с дочерьми. Она чувствовала себя здесь совсем беззащитной: Мстислав Мстиславич был в Киеве, Владимир Псковский воевал с немцами. А бояре, и среди них главный — Станимир Дернович, несколько раз к ней приходили, врывались нагло в покои, разговаривали с княгиней едва ли не как с холопкой. Что она могла сделать? И сейчас, при мертвом сыне Василии, просила мужа: увези, увези отсюда. Хоть в Торопец, к тихому Давиду Мстиславичу, — там будет спокойно и свой век можно дожить без страха.
Мстислав Мстиславич, как ни был разбит печалью, рассвирепел. В тот же день приказал похватать всех бояр, которых назвала княгиня, и покидать их в темницу, предварительно заковав. Дружина, надо сказать, исполнила приказание с удовольствием и быстро. Вскоре виновные уже звенели цепями в яме неподалеку от дворца, вопили о пощаде. Мстислав Мстиславич долго придумывал им казнь, но потом произошло непонятное: дав пленникам потомиться в яме всего только ночь, наутро приказал всех выпустить. Объяснил: в память о сыне. Освобожденные возвратились по домам, а князь занялся похоронами Василия.
Народу возле Софии собралось множество — и все плакали. Понятно, что князь не останется в Новгороде, и, осознавая это, многие из тех, кто кричал против Мстислава Мстиславича, горевали непритворно. Люди не способны ценить то, что имеют, и, лишь теряя, спохватываются.
Новгородцы оказались правы в своих предчувствиях. Похоронив Василия, прямо над его могилой князь обратился к ним с последней речью.
— Граждане новгородские! — сказал Мстислав Удалой. — Кланяюсь Святой Софии, гробу отца моего и вам. Иноплеменники господствуют в знаменитом княжении галицком, я хочу поискать Галича себе и прогнать их! Но вас не забуду, добрые граждане, и хочу быть похоронен здесь же, возле Софии, где отец мой и где довелось лечь сыну моему раньше меня. Прощайте!
Ему ответом был общий плач. Но князь как бы не заметил народного горя. Он удалился к себе во дворец, где подтвердил приближенным, что его решение идти к Галичу неколебимо. Приказал тотчас начинать сборы.
И через неделю уехал из Новгорода навсегда. С ним отправилась и та верная часть дружины, которая не покидала князя Удалого никогда.
В числе таких дружинников, конечно, был и мечник Никита.
Глава XVI. Галич. 1219 г
Всю зиму и весну в Киеве Мстислав Мстиславич готовился к Галицкому походу.
В этот раз поход должен был закончиться победой: Удалой князь другой мысли не допускал. Он собирался вызволить из неволи народ, стенающий под игом чужеземных захватчиков, восстановить справедливые права своего зятя Даниила Романовича, да и сам собирался осесть в галицкой земле, в этом благодатном и щедром краю, где с его приходом установлен будет твердый и надежный порядок, где родятся у него внуки, которым достанется счастливое наследство — мир, богатство и слава. Пора подумать и о старости — самому уже за пятьдесят. И назад пути никакого нет — в Новгород не вернешься, а возвращаться в Торопец и делить тамошний стол с тихим и довольным своей участью Давидом Мстиславичем — неуместно, недостойно знаменитого Мстислава Удалого.
Забот зимой хватало: с сотней дружины, оставшейся у князя после ухода из Новгорода, Галич не возьмешь и угров не разобьешь. Набирать же ополчение, случайных людей, которые идут в войско охотно, соблазненные богатой добычей, но когда начнутся непредвиденные трудности — могут легко разбежаться, — таких людей Мстислав Мстиславич набирать на войну не хотел. Не хотелось ему и просить помощи у Мстислава Романовича, чтобы потом не чувствовать себя обязанным.
Но и без помощи было не обойтись. Он послал в Смоленск, к молодому Владимиру Рюриковичу. Племянник, во всяком случае, не мог отказать в помощи, потому что, крест целуя, обещал Мстиславу Мстиславичу служить верно и во всем проявлять послушание. К тому же Смоленск от Галича дальше, чем Киев. Намного дальше.
Племянник, действительно питавший к славному дяде большое уважение, всегда готов был встать под его руку с тысячью всадников. А почему бы и нет? В своих собственных землях мир, покой и скука, а князь должен воевать, чтобы душа не ржавела. И где же молодому, полному честолюбия князю стяжать себе славу в бою, как не под знаменами столь великого и знаменитого воина, как Мстислав Удалой? Владимир Рюрикович с радостью согласился разделить с дядей опасности похода на Галич, тем более что никого другого Мстислав не пригласил, и, значит, славу придется делить только на двоих.
Согласие Владимира Рюриковича было Удалому приятно, но все же соединенных войск получалось мало. Помнился прошлый галицкий поход, когда и своей большой дружиной — да Даниил Романович помогал — и то не справились.
Оставалось последнее средство, к которому Мстислав Мстиславич решился прибегнуть. Средство старое, испытанное многими, — половцы! Всегда готовые напасть, пограбить, поживиться в русской земле — и так же всегда готовые оказать помощь, если их попросят. Раньше князь Мстислав никогда не приглашал их — русские должны между собой управляться сами, считал он. Позор тому, кто поганых наведет на русскую землю! Но здесь был ведь другой случай — воевать надо было с чужеземцами. Поэтому в том, чтобы пригласить половцев, ничего зазорного не было. Надо только следить за ними, чтобы выполняли условия договора и ни на какую другую добычу, кроме той, что возьмут на войне с уграми, не рассчитывали. Лучше всего, думал Мстислав, пригласить тестя, старого Котяна, с ним и договориться легче, и легче держать в узде его воинов. Но где его найдешь?
Зимой половецкие вежи откочевывали к югу, чтобы скоту было где пастись. Далеко уходили, снявшись с родных мест, — попробуй отыщи в необозримой дали своего тестя и орду его. Но Мстислав Мстиславич был уверен, что для войны половцы всегда найдутся.
Они и нашлись. Недалеко от Киева зимовала в пустом городке орда — с позволения Мстислава Романовича, взявшего с поганых за эту милость два десятка хороших коней. Возглавлял орду молодой князек Буркан, хваставшийся тем, что крещен и носит православное имя Никола (которым, правда, редко пользуется), а также тем, что род его древнее самого Кончака, и знаменитый хан будто бы приходился ему дальним родственником по материнской линии. Впрочем, во всей степи не нашлось бы половецкого князя, который не приписывал бы себе родства со знаменитым Кончаком. Главное — что Буркан ставил под руку Мстислава Мстиславича пятьсот воинов, не знающих страха и искусных в военном деле — так Буркан отзывался о своих подчиненных.
На этом можно было остановиться. Опыт недавних событий показал Мстиславу Мстиславичу, что полторы-две тысячи войска в любой битве могут справиться с любым количеством противника. Небольшим войском легче управлять, легче постоянно находиться у него на виду — и оно не побежит, если будет видеть, что князь не бежит, а сражается. К тому же можно было надеяться на поддержку Даниила Романовича, ради которого во многом и затевалась эта война.
К Даниилу отправились гонцы с вестью — чтобы ждал прихода тестя с полками не позже конца весны или начала лета. Мстислав не мог забыть злоключения свои в пору дорожной распутицы и разлива рек. Слякотная галицкая зима для военных действий тоже не годилась.
Гонцы возвратились к весне и привезли от Даниила Романовича радостное согласие: он ждал тестя с нетерпением. И, судя по тому, что рассказали Мстиславу Мстиславичу о безобразиях, творимых уграми в Галиче, нетерпение Даниила ринуться в бой было вполне понятным.