— Я убью его! — крикнула она.

— Тихо. Все это неважно; наша война несущественна; наша борьба бессмысленна и бесполезна; невозможно свергнуть эту власть, ибо она крепка, сильна и популярна, а жители — все козлы. Никогда нам не видать своей победы и торжества; никогда нам не начинать новый строй, пожирая друг друга в спорах о будущем и борьбе за власть; никогда нам не издавать прекрасных декретов, чтобы потом нарушить их и чувствовать податливое раболепие народа, поддерживающего нашу демагогию и наши забавы; никогда нам не очернять прошлого, или настоящего, обливая грязью своих новых врагов; никогда нам не царствовать здесь. Я не верю! Но разве это главное? Разве не приятна эта бессмысленная борьба, эта конспирация, опасности, непонимание? Близость ареста леденит мою душу; подозрения и разная тактика занимают мой ум; я наслаждаюсь каждой секундой этой реальности; и на плахе я с радостью крикну: «Да здравствует подлинное беззаконие!» и буду счастливейшим из личностей; а больше всего я мечтаю о пощаде и прощении; и об ужасной, темной каторге на краю земли среди тундры, моржей и жутких мерзлых морей, где нет даже чумов и яранг, лишь безлюдие, небо и холод; и где только полюс может быть освобождением, но он недостижим; и арестанты издыхают во тьме, вмерзая в лед и успевая только записать свой номер на камне для потомков; и я, ощутив ужасную цингу и почуяв смерть, нарисую какой-нибудь собственный знак, символизирующий мои взгляды; и буду думать, что все было не случайно, и я выполнил свою миссию до конца.

— Так значит, ничего не выйдет? — спросил Миша Оно. — И вас казнят?

— За оппозиционную деятельность полагается отрубание рук и ног, распятие за плечи и бедра, прокалывание глаз и ушей, а также отрезание языка, — сказал Вельш. — Это — воистину мучительная смерть! Я, в общем, не против, но вот Артему ближе снега, безлюдие, замерзание и мрак. Не думаю, что это удастся.

— Я верую, — прошептал Эрия.

— А что же делает вот этот человек? — вдруг спросил Миша, указав на того, кто его привел в эту комнату.

— Меня зовут Якуб, — сказал человек. — Они считают, что я — стукач.

— А вы — стукач?

— Какая разница, — уклончиво ответил человек. — Я же не могу расколоться. Они меня тогда прибьют. А мне еще нельзя.

— Послушайте, Миша! — вдруг сказал Леопольд. — Оставайтесь с нами! Я же вижу, что вы ничем не заняты, что вы абсолютно никто /что, кстати, строго запрещено/, что вы не нашли свою собственную часть мира. Будьте с нами, и вы ощутите настоящий восторг от этой борьбы, тюрьмы и приключений. Вступайте в нашу компанию, личность!

— Но ведь я считаю, что нужно сохранить тоталитарную зону именно в этом виде! — возразил Миша Оно.

— Какая разница! Вы будете представлять из себя третью микрофракцию, будете спорить с нами, ссориться, кричать… Ведь это прекрасно.

— Я не могу, — сказал Миша серьезно. — Я действительно не нашел себя. Мне нравится все. Я сейчас не могу. У меня есть какая-то другая задача. Я не помню, но мне нельзя. Спасибо всем, вы гениальны.

— Пора, — вдруг сказал тот, который назвался Якубом. — Сейчас вас арестуют, гниды; охрана порядка сейчас придет!

— Так ты — стукач?! — закричали все остальные хором, вставая с кресел.

— Я не говорил так. Сейчас вас всех схватят, негодяи!

— Ах, скотина… — воскликнул Леопольд, вынимая нож.

— Подожди, — убежденно сказал Эрия. — Может быть, он врет.

— Может быть, — злобно проговорил Леопольд, приставляя нож к горлу того, кто назвался Якубом. — Сейчас мы проверим. Если придут за нами, я успею его прирезать.

— Не надо меня убивать, — залепетал этот Якуб. — Я создан только что, я люблю свою жизнь…

— Верь в то, что ты — не стукач! — торжественно сказал Леопольд Узюк.

— Верую!

— Дружище Узюк? — спросил старший из них, похожий на исторического деятеля. — Вы и ваши соратники объявлены врагами народа! Сейчас вас повезут и тюрьму и после пыток отрубят вам руки-ноги, распнут за бедра и плечи, проткнут глаза и уши и отрежут язык. Приступайте.

— Они зарезали Александра Ивановича — Почетного Стукача Отчизны! — жалобно закричал некий человек, увидев труп.

— Вот гниды. — сказал старший.