— Миша, я же тебе писала, что найду тебя! — воскликнула Антонина, сделав книксен. — Я освобождаю тебя, пойдем же скорее; там весна, там солнце, там веселое вино и чудеса!

— Нет, негодяйка! — громко сказал Оно, отпрянув. — Я с тобой не пойду; ты заразила меня «концом», и я еле вылечился!

— Как?! — крикнула Антонина, побелев. — Что?! Она перестала улыбаться, ощущая выразительное действие леденящего нервы обвинения, которое ей было только что брошено в лицо найденным любимым. Это было воистину ужасно! Она достала пудреницу, потом положила ее обратно, потом снова слегка улыбнулась и тихо сказала:

— Я этого не знала… Прости меня… Но откуда же… Наверное, это Узюк… Или Семен Дыбченко… Неужели, Аня Дай? Нет, нет, нет… Это — Лоно, это он… Точно… Или Нечипайло…

— Так ты не знала об этом? — дрожащим голосом спросил Миша.

— Да нет, конечно; откуда… Неужели это — "«колец»?! Это очень плохо… Здесь, в тоталитарной зоне, его невозможно вылечить просто так, кроме того, за факт болезни еще и сажают в тюрьму. Но меня-то это не волнует, у меня есть подруги…

— А тюрьма?! — крикнул Миша, не смогря на ефрейтора. Антонина усмехнулась, посмотрев на ефрейтора, который опустил взгляд в пол.

— Я — дочь самого главного человека здесь! Какая еще тюрьма! Мой отец — Первый Консул парламента!

— Неужели, — удивился Миша, подойдя к девушке.

— Да, — сказала Антонина, кладя руку на его талию. — Прости меня, дорогой, милый, родной, я не знала, если б я знала, я бы никогда этого не сделала, но все к лучшему; обещаю тебе, что буду здорова через день, любимый мой… Ведь ты больше не сердишься?!

— Хорошо, — прошептал Миша, посмотрев направо.

— Ура! Ведь теперь мы друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья?

— Да, — сказал Миша, поцеловав руку Антонины и ощутив приятное тепло и запах.

— Ты посмотри, какая прелесть, какая весна, какой свет! — восклицала Антонина, бери Мишу за руку.

— Замечательно, — говорил Миша. — Но я люблю все. Мне нравится прелесть весны так же, как и гнусность осени или непонятность переходных времен.

— Поехали вон из этого мира!.. — кричала Антонина, смеясь, и начинала прыгать и бегать, словно была недавно родившейся девицей.

— Давай сядем в лужи, представив, что это — жидкая среда, — говорил Миша, хлопая себя по бедрам.

— Ура! — кричала Антонина, скача вперед.

— Надо стать всем, — бурчал Миша, смотря в центр тополя. — Надо быть тут, или там. Да здравствует наш рай!

— Давай целоваться, поскольку это — лучшее воспоминание, существующее внутри нас! — предлагала Антонина, остановившись.

— Дальше, — сказала Антонина, взяла Оно за руку, и они пошли вперед по дороге среди деревьев и домов.