Хирург доктор В.Б. ГЮББЕНЕТ:
«…Из протокола вскрытия никак нельзя допустить смерть от тифа или малярии».
Итак, как бы ни были скудны данные протокола вскрытия, со всей очевидностью можно заключить, что смерть не могла произойти ни от брюшного тифа, ни от малярии («крымской лихорадки»). Таким образом, протокол вскрытия коренным образом подрывает доверие к официальной версии таганрогской драмы!
11 декабря тело было перевезено из дворца в собор Александровского монастыря, где и оставалось восемнадцать дней. 29 декабря печальный кортеж двинулся в Петербург по маршруту Харьков — Курск — Орел — Тула — Москва.
Императрица Елизавета Алексеевна не сопровождала тело, она оставалась в Таганроге до 21 апреля 1826 года. Перед выступлением печальной процессии императрица сказала доктору Тарасову:
— Я знаю всю вашу преданность и усердную службу императору и поэтому никому другому, а именно вам поручаю наблюдать за сохранением тела. Проводите гроб до самой могилы!
Общее наблюдение за кортежем было поручено графу Орлову-Давыдову. Это задание было не из легких. Немедленно вслед за тем, как стало известно о кончине императора, по всей России, как уже отмечалось выше, внезапно распространились слухи, что император не умер, а скрылся, что в гробу везут неизвестно чей труп. Что послужило распространению таких слухов, сказать трудно, но факт остается фактом: слухи приняли угрожающие размеры. Опасались даже, что народ потребует вскрытия гроба, и граф Орлов-Давыдов, как пишет в своих воспоминаниях Тарасов, «наблюдал везде строгий порядок и военную дисциплину».
3 февраля процессия прибыла в Москву. От Подольской заставы до центра города по обеим сторонам дороги стояли войска — с ружьями! Когда гроб был поставлен в Архангельский собор, народу собралось видимо-невидимо. Были приняты меры предосторожности: в 9 часов вечера запирали ворота Кремля и у каждого входа стояли заряженные пушки. По городу всю ночь ходили военные патрули…
В официальном рапорте на имя барона Дибича граф Орлов-Давыдов сообщал, что во время пути до Москвы гроб не вскрывали. Впервые он был вскрыт на пути из Москвы на север на втором ночлеге в селе Чашошкове 7 февраля в 7 часов вечера. Второй осмотр был проведен по выступлении из Новгорода. Третий и последний — в деревне Бабине по приказанию императора Николая I.
По этому поводу лейб-медик Виллие пишет: «Сегодня 26 февраля в 7 часов пополудни я производил осмотр блаженной памяти императора Александра. Раскрыв его до мундира, я не нашел ни малейшего признака химического разложения… Мускулы были крепки и тверды и сохранили свою первоначальную форму и объем. Поэтому я смею утверждать, что тело находится в совершенной сохранности, и мы обязаны этим удовлетворительным результатам точному соблюдению во время пути необходимых мер предосторожности».
28 февраля процессия приблизилась к Царскому Селу. Ее встретил император Николай I, великий князь Михаил Павлович, принц Вильгельм Прусский, принц Оранский, высшие чины двора, духовенство и жители Царского Села. Гроб был поставлен во дворцовой церкви.
1 марта князь А.Н. Голицын вызвал к себе доктора Тарасова:
— Можно ли открыть гроб и может ли императорская фамилия проститься с покойным императором?
Тарасов ответил утвердительно и заверил князя, что тело в полном порядке, так что гроб можно открыть даже для всех. В своих воспоминаниях он пишет: «Потом он сказал, что император приказал мне, чтобы в двенадцать часов ночи я при нем, графе Орлове-Давыдове, со своей аккуратностью открыл гроб и приготовил все, чтобы императорская фамилия могла вся, кроме царствующей императрицы, которая тогда была беременна, родственно проститься с покойным. В 11 часов вечера священник и все дежурные были удалены из церкви, а при дверях, вне оной, поставлены были часовые. Остались в ней: князь Голицын, граф Орлов-Давыдов, я и камердинер покойного императора Завитаев. По открытии гроба я снял атлацный матрас из ароматных трав, покрывавший все тело, почистил мундир, на который пробилось несколько ароматных специй, переменил на руках императора белые перчатки (прежние несколько изменили свой цвет), возложил на голову корону и обтер лицо, так что тело представлялось совершенно целым и не было ни малейшего признака порчи. После этого князь Голицын, сказав, чтобы мы оставались в церкви за ширмами, поспешил доложить императору. Спустя несколько минут вся императорская семья с детьми, кроме царствующей императрицы, вошли в церковь при благоговейной тишине, и все целовали в лицо и в руку покойного… При выходе императорской фамилии я снова покрыл тело ароматным матрацем и, сняв корону, закрыл гроб по-прежнему. Все дежурные и караул были снова введены в церковь и началось чтение Евангелия».
Оставляя в стороне вопрос, насколько успешно мог наблюдать Тарасов из-за ширм за всем, что происходило в церкви, отметим следующее показание прусского генерала фон Герлаха, записанное им со слов принца Вильгельма, при особе которого он состоял: «Императрица Мария Федоровна несколько раз поцеловала руку усопшего и говорила: «Это же мой любимый сын, мой дорогой Александр!» Трижды она возвращалась к гробу и подходила к телу».
5 марта тело было перевезено из Царского Села в Чесму, где под наблюдением Тарасова его переложили в другой гроб, а на следующий день перевезли и поставили в Казанском соборе. Здесь оно оставалось в течении семи дней, причем император Николай I запретил открывать гроб «для жителей столицы» и, как пишет Тарасов, «кажется единственно по той причине, что цвет лица государя был немного изменен в светло-каштановый».
Приводя эту догадку Тарасова, историк Н.К. Шильдер сопоставляет слова доктора со словами Волконского из письма статс-секретарю Вилламову: «ибо хотя тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо все почернело и даже черты лица покойного совсем изменились…»
13 марта 1826 года разыгрался эпилог таганрогской драмы.
В одиннадцать часов дня, в сильную метель, погребальное шествие направилось из Казанского собора в Петропавловскую крепость. В тот же день прошло отпевание. Во втором часу пополудни пушечные залпы известили миру, что государь император предан земле.
«Итак, — пишет В. Барятинский, — пора суммировать вышеизложенное и сделать вполне определенные выводы — хотя бы по тем двум вопросам, которые были поставлены выше: имел ли Александр намерение отречься от престола и если он имел такое намерение, то привел ли он его в исполнение, находясь в Таганроге, или же действительно умер там, не осуществив задуманного?
Первый вопрос разрешен без труда, да он никогда ни у кого не вызывал сомнений. Что касается второго вопроса, то с полным беспристрастием, взвешивая все «за» и «против», можно ответить утвердительно: да, император Александр I воспользовался своим пребыванием в Таганроге и легким недомоганием, чтобы привести свой план в исполнение. Он скрылся, предоставив хоронить чье-то чужое тело».
Автор «Царственного мистика» приводит несколько доводов, позволивших ему прийти к такому убеждению.
1. Постоянные противоречия, встречающиеся во всех документах, относящихся к таганрогской драме. А между тем эти документы должны были бы согласовываться даже в мелких подробностях. Ни один из документов не содержит таких точных важнейших сведений о кончине императора, как обстоятельства, при которых наступила смерть, число лиц, присутствовавших при ней, поведение императрицы и т. д.
2. Исчезновение продолжения записок императрицы Елизаветы Алексеевны после 11 ноября. Записки эти, несомненно, были писаны также задним числом, на что указывает хотя бы такая фраза, как «он посмотрел с тем самым видом, который я наблюдала позже в ужасные минуты».
3. Заведомо подложная подпись доктора Тарасова под протоколом вскрытия тела, потому что нельзя же в самом деле допустить, что Тарасов лгал в своих воспоминаниях, утверждая, что он протокола не подписывал.