– Нет и еще раз нет. Я против вашего предложения. Вот приходите с ним через год, тогда и поговорим.

Вопрос о люке разрешился не через год, а значительно раньше, но об этом я расскажу чуть позже.

Повседневно взаимодействуя с работниками ОКБ и производства, я получил возможность видеть, насколько они были разными в своем подходе к делу. Большинство из них искренне и без предубеждения хотело понять военных испытателей и, когда это было возможно, сразу шло навстречу нашим требованиям. Но были и такие, что готовы спорить по каждому предложению. Некоторые на словах соглашались как с недостатками самолета, так и с необходимостью их устранения, однако сводили на нет все надежды на решение. Это были мастера направлять каждый вопрос по бесконечному кругу предварительных проработок, увязок, согласований и всевозможных проверок – словом, специалисты «гнать зайца дальше».

Новый тип самолета – это не только новая конструкция планера и не только новое оборудование и вооружение. Это и новая технология производства, более высокие требования к качеству изготовляемой продукции. Во время перехода серийного завода на новый вид машины происходит перестройка всех цехов и служб предприятия. Заново создается система кооперирования со смежниками.

Неимоверные трудности переживает в этот период и ОКБ. Не делается никаких скидок ни на молодость коллектива, ни на сложность предстоящей работы, ни на острую нехватку людей и времени. В исключительно жесткие сроки к готовятся десятки тысяч рабочих чертежей, с учетом всех изменений, которые вносились в конструкцию опытного самолета. Иногда это делалось в спешке, по эскизам, а то и без них, «по месту» или по устным указаниям конструкторов, в надежде на то, что потом их удастся оформить как следует.

…На завод переехала только часть работников ОКБ, немногим более тридцати человек. Но это были работники, которые решили прочно связать свою личную судьбу с судьбой созданной ими машины.

На новом месте ОКБ окрепло, пополнилось местными работниками, проявившими себя в заводском конструкторском бюро. С.А. Лавочкин уверенно держал в своих руках все нити технического руководства огромным и сложным делом внедрения в серию опытного самолета.

В моей памяти сохранился образ Семена Алексеевича того времени. Запомнилось его доброжелательное отношение к нам, военным испытателям, та форма, в которую он обычно облекал свое приглашение высказаться: «А что по этому поводу думают наши товарищи военные?» или «Чем сегодня собираются нас порадовать уважаемые военные?». И хотя наши высказывания радовали его далеко не всегда и даже, как правило, не радовали, он неизменно относился к нам со вниманием.

Запомнился он в скромно обставленном кабинете, который располагал к серьезной работе. Находился этот кабинет на антресолях опытного цеха завода, где, как и во многих других помещениях ОКБ, не хватало дневного света, куда доносился приглушенный гул работавшего в цехе оборудования.

На фоне простых стульев и таких же простых, но вместительных книжных шкафов выделялся большой письменный стол – предмет особой гордости всего ОКБ. Он был изготовлен из дельта-древесины заводскими мастерами-краснодеревщиками. И был до блеска отполирован, как и первый опытный экземпляр самолета И-301.

Семен Алексеевич буквально на лету схватывал суть обсуждавшегося вопроса. Если в каком-то месте рассказа своего собеседника он вставал из-за стола и начинал вышагивать по кабинету, это означало, что он уже все понял и в дальнейшей детализации не нуждается.

Он подходил к висевшей на стене кабинета доске и начинал со свойственной ему тщательностью набрасывать мелом эскиз того места конструкции, о котором шла речь. Лавочкин мог по памяти воспроизвести любое место своего самолета. Потом он начинал рассуждать вслух, взвешивая каждое «за» и «против», не отдавая до поры до времени предпочтения ни одному аргументу. Вызывал специалистов, имевших отношение к данному вопросу, и предлагал высказать свои соображения. А как он оживлялся, если между его работниками и представителями НИИ разгорался спор, то и дело поддавая жару в этот поединок.

Семен Алексеевич мыслил шире и глубже своих помощников. Он умел заметить не только свои трудности, но и объективное веление времени, умел видеть свой самолет в процессе его эксплуатации, умел правильно оценить мотивы, по которым военные испытатели настаивали на своих требованиях. А потому гораздо чаще, чем его помощники, шел нам навстречу.

Но случалось, что и он становился «на упор» и наотрез отказывался согласиться с нами.

Как-то после одной из баталий, происходивших в его кабинете, которая не привела к согласию, Семен Алексеевич попросил меня остаться, чтобы еще раз попытаться убедить снять возражения против передачи в производство очередной партии чертежей на вариант доработки конструкции. Он не пытался оспаривать справедливость моих возражений, а просил еще раз взвесить то обстоятельство, что невыполнение наших требований не приведет к сколько-нибудь заметным неприятностям в эксплуатации самолета. Но задержка передачи чертежей в производство на неделю, а то и на больший срок, приведет к срыву жесткого графика работ в двух цехах завода. Затем он добавил, что при первой же возможности вернется к этому вопросу и полностью удовлетворит наши требования.

Я не знал, как поступить, и медлил с ответом. Семен Алексеевич посмотрел на часы и заторопился:

– Прошу меня извинить. Меня ждет в цеху главный технолог завода.

Он стал прощаться, но потом передумал и предложил пойти с ним:

– Вам будет полезно поприсутствовать при этой встрече.

Мы быстро миновали небольшой участок заводского двора и вошли в длинное серое здание. Цех грохотал. Здесь обрабатывали дюралюминий. Его резали, сплющивали, гнули, долбили, сверлили, клепали и сращивали: придавали ему нужные формы и размеры. Разноголосо ухали и гремели, стучали и скрипели хитроумные машины. Отчаянно визжал и стонал не желавший сдаваться металл, а над всем этим, перекрывая все остальные звуки, безумствовал сжатый воздух – главный в этом цехе носитель энергии. Чувствуя свою неуемную силу и как бы радуясь этому, он лихо свистел и шипел, когда его выпускали из заводской сети и направляли в дело.

На участке, где изготавливались капоты мотора, Семена Алексеевича уже поджидал главный технолог С.Е. Зайчик, который сразу перешел к делу:

– Семен Алексеевич, смотрите, какие капоты заставляют нас изготавливать ваши конструкторы.

Он повернул обе боковые панели так, чтобы был хорошо виден весь внутренний вид каркаса.

Каждый был набран из двенадцати профилей, среди которых не было даже двух одинаковых по размеру и кривизне. Все разные.

– Как прикажете организовать массовое серийное производство этих капотов? Разве можно добиться высокой производительности труда и высокого качества продукции при таком разнообразии составляющих элементов? При такой конструкции на каждом рабочем месте приходится по нескольку раз в день заниматься перестановкой инструмента и приспособлений, настройкой станков. А вот мы, технологи, предлагаем продольные элементы каркаса делать сплошными по всей длине панели и располагать их таким образом, чтобы все поперечные составляющие были одной и той же длины и конфигурации для всех сечений. Мы считаем, что можно отказаться от применения в качестве соединительных деталей в местах стыка продольных и поперечных элементов таких вот архаичных косынок.

При этих словах главный технолог каким-то особенно обидным жестом ткнул в одно из мест стыка на панели капота, где в четырех смежных углах приютились совсем маленькие и безобидные на вид косынки.

– Мы вынуждены изготавливать их почти вручную. А вот эти нехитрые детали, – он вынул из кармана несколько образцов и передал их нам, – имеют то же назначение, что и косынки, но зато их можно штамповать на нашем оборудовании по две-три тысячи штук в смену. Можете назвать эти крепежные детали тоже косынками, только выдайте «добро» на их изготовление как можно быстрее. Предложения технологов по изменению конструкции капота были переданы в ОКБ десять дней назад, а решения по нему до сих пор не принято. А изготовление капотов продолжается. Перед вами тот, что предназначен для установки на девятый серийный самолет. На заготовительном участке идет выпуск деталей для двадцатого. Надо спешить! Впрочем, это не единственный пример медлительности в рассмотрении предложений технологов. Нам кажется, что вы должны проявлять большую заинтересованность в их быстрейшей реализации. Речь об исправлении ошибок, допущенных вами при проектировании самолета.