Оскар без лишних вопросов принимал и людей хозяина и их ношу. Никто не подозревал, что к нему ходят другие люди, доставляя другой груз.

Оскар вскоре вернулся и со сноровкой человека, привыкшего носить тяжести, поставил на пол два чемодана.

Не стоило больше задерживаться здесь.

— На площади я остановлю такси…

Оскар прервал Бруно:

— Погоди!

Это было против правил и не обычно для молчаливого Оскара.

— Ты знаешь, что здесь? — спросил он.

Ну конечно, Бруно знал, что в чемоданах антифашистская литература. Но Оскар имел в виду другое…

Он щелкнул замком, поднял крышку. Да, как Бруно и ожидал, здесь были пачки газет и брошюр.

Они лежали аккуратно и тесно, прижатые одна к другой, как патроны в обойме.

И по тому, как осторожно Оскар вынул небольшого формата книжку, Бруно понял, что нечто очень важное руководит им. Бруно удивило выражение лица этого человека. Тень трогательной задумчивости прошла по нему, как след дорогого воспоминания.

— Это о Тэдди, — проговорил он, все еще глядя на обложку. Крупные буквы ее как будто притягивали его, как будто он не хотел расстаться с этой вещью, пробудившей в нем воспоминания о его боевой молодости.

Но Бруно уже прочел крупные буквы заглавия: «Знаешь ли ты Тельмана?»

Это была брошюра Анри Барбюса, переведенная на немецкий язык, через кордоны границ, по тайным каналам дошедшая до этой хибары, где старый соратник Тельмана склонился над ее страницами, обуреваемый скорбью и гневом.

Бруно все понял. Для этого человека Тельман был не только вождем партии, отважным борцом, схваченным врагами, как боец на поле боя. Он был для него Тэдди, другом юных лет. Оскар видел его сейчас не за решеткой Моабита, а портовым рабочим, каким был он сам, агитатором, которого знал и любил весь трудовой Гамбург, а потом вся трудовая Германия. Он видел его вожаком восстания в этом городе, который был их родиной и колыбелью, цитаделью и оплотом.

В помутневших глазах Оскара Бруно прочел всю его жизнь, с ее солнцем и тенью, с ее большим трудом и малыми радостями, жизнь, на которую упал свет удивительного человека, гамбургского пролетария Эрнста Тельмана.

И позже, уже один, в тишине своей комнаты, перелистывая книгу о Тельмане, Бруно все время видел перед собой смятенное лицо рабочего из Альтоны. И его не заслонял другой образ, другое лицо, лицо его друга, которое возникало перед ним в строках книги.

«Вождь, брат, солдат и полководец», — так они говорили о Тельмане. Кандидат в президенты, собравший пять миллионов голосов, политический деятель, который хотел оградить родину от фашизма и был предан ее врагами. Голова и сердце немецкого пролетариата.

Тельман, страшный для врагов даже в час их торжества. Пятнадцать тысяч полицейских в мундирах и пять тысяч в штатском искали Тельмана. Неисчислимое количество тайных агентов искали Тельмана.

Тысячи фотографий Тельмана розданы ищейкам. Тысячи марок премий тому, кто укажет следы Тельмана!

«Мощный Тельман распят на свастике!» — горестно и гневно восклицает Барбюс. «Они хотят головы Тельмана, потому что это голова Коммунистической партии Германии! Они хотят ее, потому что Тельман принадлежит не только Германии, но пролетариям всего мира».

«Я его видел, я его слышал, — пишет Барбюс. — Мощная фигура, здоровый и крепко сложенный, сильный голос, прекрасное лицо, простое и экспрессивное лицо интеллектуального рабочего, осознающего силу своего класса, силу революционной теории, непоколебимая вера в победу.

Его слушали со вниманием. С любовью… Он говорил им, но казалось, что это они говорят его голосом. Он поистине персонифицировал эту пролетарскую массу».

«Поднимайтесь все, кто верит в справедливость!» — зовет голос Барбюса, глашатая правды.

А в то время, когда его друг внимает этому голосу, долетевшему до него с другого, такого далекого берега, книжка с тревожным, зовущим заглавием «Знаешь ли ты Тельмана?» в глубокой тайне передается из рук в руки. Листовки и воззвания: «Свободу Тельману!» — покрывают стены домов, вагоны рабочих поездов, фабричные трубы.

«Свободу Тельману!» — взывают голоса миллионов трудящихся. Белые, желтые, черные кулаки сжимаются в боли и гневе. «Свободу Тельману!» — раздаются голоса мастеров культуры — Горького, Драйзера, Манна, Роллана. Борцы против фашизма сплачивают свои силы. Барбюс становится во главе Комитета по спасению Тельмана. Барбюс пишет одному из своих великих соратников, Георгию Димитрову: «Это очень тревожно и печально, но спасти Тельмана из рук палачей вряд ли возможно, потому что он глава Коммунистической партии Германии», Барбюс предлагает: нужен широкий процесс собирания антифашистских сил вокруг имени Тельмана.

Борьба была широкой, всемирной. Задача стояла: если не освободить Тельмана, то предотвратить его убийство.

Но в глубокой тайне, в зловещей тишине имперской канцелярии, в недоступной крепости горной резиденции фюрера уже готовилось величайшее злодеяние, о котором еще не скоро узнает мир.

3

Девушку знали в подполье под именем Марты. Она отрезала свои рыжие косы, подстригла волосы по моде и закрыла челкой высокий лоб. Слишком высокий для женщины Третьего рейха.

Сегодня она получила новое задание партии: связаться с важным человеком, работающим на военном заводе. Она никогда его не видела, узнает его по описанию.

Медленно шла она по улице, и все пережитое за этот год, все тяжелое, невыносимое: арест Тельмана, поджог рейхстага, разгром организации, казнь товарищей — вставало в ее памяти.

Моросило. Редкие прохожие под зонтиками окидывали взглядом высокую женщину в плаще, из-под капюшона которого падала на лоб рыжая челка. Она шагала, засунув руки в карманы, мерными шагами, которым она научилась за этот год. Ей часто приходилось так ходить по улицам, наедине со своими черными мыслями. В двадцать четыре года это не так легко: одиночество и постоянное ощущение опасности.

Было все еще слишком рано для встречи. Она вошла в дешевый ресторан Ашингера. Зал был пуст. Прихлебывая пиво, она просмотрела вечерний выпуск газеты: стычки с «красными бандитами» в Тегеле… Убийство штурмовика…

Она почувствовала, что на нее пристально смотрят. Но это только кельнер в своей белой куртке с золотыми пуговицами. Прислонившись к стене, с салфеткой на рукаве, он зевает, не зная, куда девать время.

— Фрейлейн чего-нибудь желает?

— Спасибо. Почему у вас так пусто сегодня?

— В соседнем зале компания СС. Посетители не очень любят пить пиво в таком соседстве. Когда будут расходиться, каждый должен встать и поднять руку. Даже дамы.

Кельнер лукаво прищуривает глаз, как бы говоря: «Не так уж трудно поднять руку, но надо еще крикнуть «Хайль Гитлер!» Возможно, вам это не по вкусу».

Он ее предупредил — спасибо.

Смахивая салфеткой невидимые крошки с мраморной доски столика, кельнер роняет необязательные слова:

— Заходите в другой вечер, фрейлейн!

Теперь она полна мыслями только о предстоящей встрече.

Она немного волнуется.

Егерштрассе плохо освещена. Это улица сомнительной репутации. И кафе «Вайсе Маус»[19] просто-таки кабак. Зато здесь меньше наци. Они ведь играют в добродетель и не посещают злачных мест. Ну вот, теперь как раз время. Над дверью белая мышь выписывает хвостом готические буквы: «Вайсе Маус». Не слишком аппетитно.

Дверь на блоке захлопывается за ней с глухим стуком. Как в ловушке. Зазывная мелодия льется из зала. В тесной раздевалке пахнет дешевой пудрой.

— Мест нет, — поспешно говорит портье.

— Меня ждут.

— Тогда другое дело.

Она медленно обводит глазами маленький зал. Вот он. Она улыбается ему, как знакомому. Он именно такой, каким его описывали.

Бруно считал, что ему чертовски повезло. Работа на военном заводе в такое время! Об этом можно было только мечтать. И самое главное: в этом новом районе, где он теперь работал, никто не знал его как коммуниста. И он вел себя тише воды, ниже травы! Насколько это, конечно, было возможно для Бруно. Он действительно очень дорожил этим местом. В тех сложных, безмерно тяжелых условиях, в которых продолжала жить и действовать партия, положение Бруно было крупным выигрышем. А в случае какой-нибудь серьезной заварушки, так ему цены не будет! Окружающее было подобно землетрясению: земля разверзалась под ногами, поглощая целые группы людей, она колебалась под ногами у всех.