Бывает так, что открывает чудеса человек в давно знакомом. Ему ли, Михаилу Глинке, не знать своих смоленских песен! А вот объехал человек разные края, послушал, как живут народы, понял, как творится на земле великое песенное содружество, и опять заново прислушивается к знакомым с колыбели песням.

Смоленские песни живут на рубежах. Здесь сходятся с россиянами славянские племена – и Белая Русь и Польша. Смоленская песня ни в чем от своего не отступила. Чем живет Волга или окские берега, тем и здесь дышит русская песня. А в общении с родичами-славянами приобретает новую жизнь, новые богатства.

Все, что наблюдал Глинка в своих странствиях, открылось теперь и дома.

Пользуясь положением больного, Глинка сзывал в барские покои новоспасских мужиков. Раньше и больному не сошла бы такая вольность. Но теперь каждый в доме живет своим. У матушки с батюшкой неутешное горе и деловые неудачи. У сестер-невест девичьи волнения. А молодая поросль шумит в детских, равнодушная ко всем печалям и заботам.

Когда новоспасский наследник сзывает в гости собственных холопов, некому ему перечить. Может быть, даже порадуются втайне родители: чем бы дитя ни тешилось, только бы вернулся Мишель к жизни.

Новоспасские пахари и прочие умельцы сидят в верхних покоях, а помещичий сын распивает с ними чаи. То мужики у него про столицу спросят, то он их выспрашивает. Стоек и горд русский человек и в подневольном своем житье. Стоек и горд мужицкой честью, и мыслей у него короб. Придет время – жизнь непременно перевернется.

Подобных разговоров с барами не ведут: ни к чему. Но какой же Михаил Иванович барин? Он давно свой.

Так и сидят за чаем невиданные в барском доме гости. Сидят без церемоний, за словом в карман не лезут, а когда разговорятся или размечтаются, тогда и табачный кисет кругом пойдет.

А Наташа, желая угодить любимому брату, непременно созовет девушек. У них к чаям привычки нет. Их потчует заботливый хозяин пряниками, орехами да подбивает на песни. Слушает песни Михаил Иванович и проверяет свои прежние думы. Все ли голоса вровень с жизнью идут, все ли с ней наперегонки бегут или есть и такие, которые назад глядят? Раньше думалось: все в песнях есть. А так ли? Может быть, надо с тобой, песня, далеко вперед идти, выводить тебя на новые дороги? И дороги те самими песнями указаны. А ведь в том и состоит предназначение артиста, чтобы, глядя в жизнь, творить будущее.

Но не успеет додумать своих мыслей музыкант, как гости расходятся, а он остается один, или опять набросится на него лихорадка. Глинка боролся с ней всеми средствами. Начал сочинять новый квартет, и дело быстро двигалось вперед, но когда огляделся, оказалось, что, помимо воли артиста, в звуках отразилось болезненное его состояние.

Но он продолжал борьбу. Пересмотрел свои романсы и послал издателю в Петербург две новые пьесы: «Ночь осеннюю», написанную на слова Корсака, и романс, посвященный памяти любимой сестры. В письме к издателю он писал:

«Я не премину доставить вам еще несколько пьес моего сочинения, и я вполне убежден, что вы добьетесь того, что они будут отпечатаны тщательно. Я этому придаю большое значение. По-моему, точность стоит большего, чем роскошь».

Начинающий артист давно познал суетность всякой роскоши в художестве и сознательно жертвовал ею во имя скупой точности. Только так и можно было воспроизвести в звуках действительность, а искусство, чуждое действительности, давно представлялось ему никчемным.

Зима оказалась щедрой и на стужи и на вьюги. По дорогам волки ходили стаями. В Новоспасском никто не бывал. Но артист-отшельник сохранил прочные связи с Петербургом. В начале 1830 года оттуда пришла весть о рождении «Литературной газеты».

Глава десятая

В журналах пишут о народности. А промышленники пера пытаются отнять у народа не только будущее, но и прошлое. В Москве продают новый исторический роман «Юрий Милославский, или русские в 1612 году». Написал его Михаил Николаевич Загоскин, тот самый, который сочинил либретто для оперы «Пан Твардовский». Раньше тяготел автор к романтической чертовщине, теперь обратился к существенному. История, если оседлать этого строптивого коня, может обернуться для автора прямым барышом. Главное – повернуть историю куда надо.

Заглянул московский Вальтер Скотт в те тяжелые, смутные времена, когда Русь, борясь с польскими панами-захватчиками, решала вопрос: быть ей или не быть? И мечом начертала свой ответ: быть ей навечно.

Что же делали для этого, если поверить шустрому летописцу, русские в 1612 году?

Любуйтесь, читатели, молодым русским боярином Юрием Милославским!

Герой едет из Москвы. Московские бояре-перемёты только что продали русскую столицу польским панам. Изменники-корыстолюбцы знали, что делали, когда присягали польскому королевичу Владиславу, объявленному русским царем. Но вместе с ними присягнул королевичу и добродетельный Юрий Милославский, присягнул бескорыстно и добровольно, из-за одной любви к страждущей родине.

Кое-кто из действующих в романе лиц пытается образумить скудоумного боярина. Но писатель Загоскин ловко пользуется этими возражениями, чтобы раскрыть читателю благородные мысли благородного Юрия!

– Владислав покинет родной край. Наша земля будет его землей. Он будет отцом нашим. Он соединит все помышления и сердца своих детей.

Так говорит в романе Юрий Милославский, но кто же не услышит страстную речь самого автора: единственное спасение России – в царе! Будь хоть лютый враг, будь хоть огородное пугало, – только бы царь! А уж царь непременно осчастливит своих детей.

На протяжении романа будет твердить Юрий, как дятел: я целовал крест королевичу Владиславу… Пока я ношу меч, я подданный Владислава… Бог карает клятвопреступника…

При этом сверкает Юрий прекрасными очами, и в него, конечно, влюбится ангелоподобная боярышня. Но не таков хитроумный автор романа, чтобы понапрасну занимать читателя любовной историей. Пока влюбленные страдают в разлуке, пока преодолевают они препятствия, описанные на сотнях страниц, Михаил Николаевич Загоскин сумеет внушить читателю многие спасительные истины. Если спасение России в царе, то превыше всего святость данной венценосцу присяги. Древняя история о боярине Юрии Милославском превращается в клад для московского писателя, желающего угодить всероссийскому императору Николаю Первому.

Ведь именно у этого монарха случилась заминка с присягою при восшествии на престол. А заминкой воспользовались декабристы. Итак, совсем не зря старается московский Вальтер Скотт.

Но мы оставили Юрия Милославского на выезде из Москвы.

Верноподданный королевича Владислава едет послом от польских панов к нижегородцам. И этого перемёта принимает и выслушивает сам Кузьма Минин Сухорук! Вот теперь бы и раздаться гневному слову выборного человека от всей русской земли! Но писатель, который сделал боярина-изменника героем, не может не оклеветать народного вождя. По воле Загоскина Кузьма Минин без устали кланяется нижегородским сановникам: не ему, мещанину, а им, высокородным начальникам, ведать государственные дела. Самого Минина заботит только одна мысль – о спасении мощей московских чудотворцев. Чему же удивляться, если этот елейный старец, ряженный в платье Кузьмы Минина, спрашивает у гонца от польских панов: идти ли ополчению на Москву?

Не одумается ли теперь боярин-перемёт? Ничуть! Снова ответствует Юрий Милославский, что он целовал крест королевичу Владиславу. Он не может присоединиться к ополчению. Бог непременно покарает клятвопреступника.

Видя такую верность присяге, Кузьма Минин утирает обильные слезы умиления, а герой излагает дальнейшие свои мысли. Он, боярин, не будет воевать за освобождение родины. Он удалится в монастырь…

И снова льет слезы умиления Кузьма Минин, видя готовность молодого воина помочь отечеству в тяжелый час… Так изобразил писатель народного вождя.

Так вошел в русскую литературу с «Юрием Милославским» новый герой – рыцарь присяги, данной венценосцу. Так присягой царю оправдал романист измену отечеству.