—  В моих снадобьях нет магии, — произнесла она. — Всему, что я знаю, меня научила мама. Она передала мне знания, полученные от своей мамы и бабушки. Точно так же я обязана передать их кому-то еще. Если они погибнут со мной, это будет невосполнимая потеря.

Она снова устремила на меня взгляд серо-зеленых глаз. Я поняла, что скрывается за ее словами, но не могла поверить в то, что она готова доверить мне такие тайны.

— Ты еще такая юная, но твоя преданность королеве и ее ребенку очевидна. Посмотрим. Посмотрим.

Прежде чем я успела ответить, нас прервал главный садовник, который показывал королеве место для новой живой изгороди. Она была всецело поглощена разговором, забыв о привычном беспокойстве из-за Розы, а ее фрейлины наслаждались солнцем и легким ветерком. Когда я обернулась к Флоре, она по своему обыкновению уже куда-то испарилась. Мысль о том, что я, возможно, стану ее ученицей, меня одновременно интриговала и пугала. Способность исцелять болезни казалась мне волшебной, но я также понимала, сколь велика ответственность целителя. Возможно, если я приму ее на себя, это станет достойным покаянием за то, что некогда я беспрекословно выполняла все, что велела мне Миллисент?

Возможно, королева и перестала испуганно цепляться за Розу, но никогда не забывала об опасности, нависшей над ребенком. Роза спала рядом с матерью, пока ей не исполнилось два года, после чего ее кроватку поставили в комнате, некогда служившей королеве мастерской. Я возилась и играла с ней так же часто, как это делали две ее няньки. Слушая ее первые слова или возгласы восторга, глядя, как она ковыляет на нетвердых ножках, я вспоминала своих умерших братьев. Я много раз проходила с малышами через все эти стадии развития, хотя в доме моей семьи на детей начинали обращать внимание, только когда они уже могли работать. Я изо всех сил старалась не думать о своей жизни до замка, потому что, вспоминая о своих потерях, я могла полностью утратить самообладание. Но все равно, глядя на Розу, я видела личики братьев. Вспоминая по ночам, как я иногда отталкивала малышей или ворчала на них, недовольная необходимостью делиться с ними своей едой, я плакала от раскаяния. За один день Роза получала больше внимания, чем моим братьям досталось за всю их жизнь.

Я пыталась искупить вину заботой о своем единственном оставшемся в живых брате, Нэрне, который по-прежнему жил на ферме с отцом. Когда бы я ни услышала об экипаже, которому предстояло проехать через мою деревню, я спешила собрать узелок с едой, внутрь которого прятала пару монет, и просила отвезти его на нашу ферму. Я просила передавать посылку Нэрну, а не отцу, но понятия не имела, получает ли он эти подарки. Я никогда ничего не получала от Нэрна, хотя убеждала себя, что это объясняется тем, что он не умеет ни писать, ни читать. Мне хотелось верить в то, что он припрятывает деньги, готовясь к дню, когда он сможет совершить побег так же, как это сделала я.

Проклятие Миллисент оставило на душе королевы Ленор незаживающую рану. Она уже никогда не смеялась от души и не сидела, разрумянившись от удовольствия, за прялкой, как она делала еще накануне рождения Розы. Особенно мучительными были для нее ночи. Она проводила темное время суток рядом со спящей дочерью, прислушиваясь к ее дыханию. Мне кажется, бедная девочка не знала, что такое спать всю ночь напролет, потому что королева будила ее, как только ей начинало казаться, что она дышит слишком поверхностно или прерывисто, и пугалась того, что темное искусство Миллисент взяло верх над всеми предосторожностями ее мужа. Но Роза росла веселой и здоровой девочкой, и постепенно мягкая улыбка вернулась на лицо королевы, а грусть в ее глазах стала не такой пронзительной, хотя так и не покинула ее взгляд. Прялки вернулись в мастерские швей, хотя в королевских апартаментах они так и не появились, а благородных гостей, проезжавших через королевство, снова начали развлекать пирами в Большом Зале. Все же увлекательные зрелища оставались редкостью, и поэтому, когда король и королева объявили о том, что они намерены возродить традицию, уходящую корнями в эпоху правления деда нынешнего короля, и в день летнего солнцестояния провести рыцарский турнир, ликованию придворных не было границ.

Приготовления начались за несколько недель до назначенного дня. Все придворные дамы озаботились тем, чтобы заменить свои вышедшие из моды платья новыми нарядами. Даже слуг охватила лихорадка предвкушения чего-то необычного, потому что в последний вечер турнира празднование должно было распространиться и на Нижний Зал. Петра заставила меня пообещать, что я тоже появлюсь на празднике. Напряженность, порожденная различиями в нашем положении, сохранялась, но мы обе прилагали усилия к тому, чтобы возродить нашу дружбу, и этому немало способствовало то, что мы обе повзрослели. Способности и обаяние Петры обеспечили ее популярность среди слуг, и ее считали естественной преемницей миссис Тьюкс, когда та решит покинуть королевскую службу.

— Король никогда не жалеет эля, — заверила она меня, сверкая глазами. — Если ты положила на кого-нибудь глаз, то это будет очень удачный вечер, чтобы сорвать поцелуй.

Как она и ожидала, я покраснела, потому что меня никто особенно не интересовал. До сих пор я с мужчиной даже за руки не держалась. Мучительные похотливые чувства бродили по моему уже семнадцатилетнему телу, когда, лежа по ночам на своем тюфяке, я вспоминала рассказы Петры о том, что происходит в спальнях слуг после наступления темноты. Множество неженатых молодых мужчин и незамужних девушек жили в непосредственной близости друг от друга, что приводило к постоянному образованию и распаду пар. Но так же, как я спала вдали от остальных слуг, точно так же я держалась поодаль от их отношений. Единственные любовные отношения, которые я себе позволяла, существовали в моем воображении. Я слишком хорошо усвоила жизненный урок своей матери.

—  А ты? — поддразнила я, чтобы сменить тему разговора и отвлечь ее внимание от себя. — Кому ты будешь строить глазки?

— Мое внимание привлек один молодой паж, — с лукавой улыбкой ответила она, предлагая мне угадать.

Пажи в замке менялись очень часто. Чаще всего это были сыновья благородных семейств, учившиеся при дворе как искусству владения мечом, так и хорошим манерам. Некоторые приезжали всего на несколько месяцев и уезжали, так ничем и не отличившись, другие жили в замке годами. Лучшие из них пробирались на самый верх, становились рыцарями и получали места на королевской службе. Я знала имена лишь некоторых из них.

— Ну же, — подбодрила я Петру, — кто он?

— Дориан.

Я мгновенно поняла, о ком она говорит, потому что этот паж был сыном главного королевского советника, сэра Уолтура. Положение его отца давало ему определенные возможности, которыми не располагали другие, менее удачливые пажи. Никто не пытался использовать его в качестве посыльного или мальчика на побегушках, зато он прислуживал любимым спутникам короля и часто участвовал в охоте. Неожиданно для самой себя я ощутила укол ревности.

Дориан был удивительно красивым юношей и возбуждал интерес среди самых юных фрейлин королевы. Хотя его высокомерное поведение меня нисколько не привлекало, я не могла не провожать его взглядом, когда наши пути пересекались. Я была уверена, что такой мужчина никогда не снизойдет до разговора со служанкой. Но вот передо мной стояла Петра. Она игриво хихикала и нисколько не боялась флиртовать с самым привлекательным юношей замка. Если бы только я не была такой застенчивой! Я позволяла себе любоваться молодыми мужчинами издалека, но не знала, как с ними беседовать о чем-то, что не касалось моих прямых обязанностей.

— Пажи вряд ли захотят променять праздник в Большом Зале на наше скромное пиршество, — вздохнула Петра, — но ведь грезы еще никому не вредили, как ты считаешь?

— Конечно нет, — облегченно улыбаясь, ответила я.

Итак, Дориан был лишь фантазией Петры, не более того. Мне не придется стоять в одиночестве, храня молчание и испытывая неловкость, пока моя подруга будет танцевать с новым дружком. Но я знала, что рано или поздно этот день все равно наступит. Петра была слишком хорошенькой и нравилась очень многим, и я не сомневалась, что ходить в девках ей осталось недолго. И когда она встретит своего жениха, буду ли я мучиться ревностью, завидуя ее счастью?