Перемены, происшедшие с королевой Ленор, не могли не повлиять на все ее окружение и весь двор. Король Ранолф забросил охоту и носил жену на руках, напоминая влюбленного жениха. Миллисент также была очень заботлива, хотя ее визиты носили более сдержанный характер. Она пыталась командовать каждым шагом королевы Ленор, хотя это выглядело несколько неуместным с учетом того, что у нее самой никогда не было детей. Она приносила фляжки дурно пахнущих отваров и заставляла их пить, утверждая, что они сделают ребенка сильным, и насильно укладывала ее в постель отдыхать перед обедом. Королева Ленор вежливо улыбалась и благодарила Миллисент за заботу, но стоило Миллисент отвернуться, как она выплевывала отвары в таз.

— Просто не представляю, как ребенок может получить пользу от таких ужасных снадобий, — говорила она мне.

Зато к моим советам она охотно прислушивалась. Поскольку я наблюдала за полудюжиной маминых беременностей, я знала почти все о тех изменениях, которые происходят с женским телом на протяжении этих девяти месяцев. Осознание того, что мои слова оказывают некоторое влияние на будущего наследника престола, кружило мне голову. Временами мне казалось, что я ухаживаю за ней, как ухаживала бы мать, и она черпает от меня силы и уверенность как от члена собственной семьи.

Все указывало на то, что беременность королевы Ленор развивается без каких-либо осложнений, способных терзать женщину в этот период ее жизни. Но по мере того как живот королевы становился все объемнее и постепенно перестал помещаться даже в самые свободные платья, Миллисент начала настаивать на том, чтобы она отошла от общественной жизни.

—  В моей стране очень важно, чтобы королеву видели с полным животом, — возражала королева Ленор. — В противном случае могут пойти слухи о том, что наследник был рожден не из ее тела.

В ответ Миллисент закатила глаза.

—  Возможно, в твоей части света это действительно необходимо. Но здесь никто не решится на что-то подобное. В твоем деликатном положении тебе не следует показываться на людях.

Король, уважая семейные традиции, принял сторону тетки.

Королева тяжело переживала утрату свободы, и мне тоже пришлось ощутить всю тяжесть таких ограничений. Пришла осень с ее холодными ветрами и короткими днями, отчего замок стал казаться еще более угрюмым и зловещим. Я с ужасом ожидала наступления зимы и месяцев заточения, которыми она нам грозила, потому что уже сейчас моя жизнь почти полностью проходила в мрачных залах и коридорах замка. Меня изредка приглашали к обеду в дом тети Агны, но за время, прошедшее с момента моего появления, мы с ней таки не сблизились. Ее дом был самодостаточным мирком, и чужакам не было в нем места. Мои кузины и вовсе обращались со мной с плохо скрываемым высокомерием. Что с того, что я работала на королеву? В их глазах я оставалась всего лишь служанкой, а они были любимыми детьми одного из самых уважаемых граждан города.

Поэтому я вздохнула с облегчением, когда однажды днем королева, раздраженно вздохнув, отшвырнула в сторону вышивание и приказала позвать к ней короля, заявив, что не в силах более выносить ни минуты этого заточения. Король пришел очень быстро, и по лицу было видно, как глубоко он обеспокоен.

—  Не волнуйся, с ребенком все в порядке, — встретила его королева. — Но мне здесь так грустно. Возможно, ты позволишь мне хотя бы присоединиться к тебе за ужином в Большом Зале?

Король прищурился, но не сказал «нет».

— Разве у нас сейчас не самое счастливое время в жизни, любимый? — спросила она.

— Поистине, счастливое.

— Тогда почему я должна проводить эти месяцы, как будто у меня траур? Разве мы не должны радоваться своему счастью?

Глядя в ее сверкающие глаза и слушая ласковый голос, он не мог отказать ей, это было невозможно. Взгляды короля на приличия не могли перебороть ее обаяние. Он провел ладонью по ее щеке, а затем по волосам, приглаживая их своими пальцами.

— Я не вижу причин отказываться сегодня вечером от твоего общества, — наконец произнес он.

— Мы не могли бы послушать музыку?

— Музыку, говоришь? — по приподнявшемуся уголку губ я видела, что король ее дразнит. — Кто смог бы отказать такой хорошенькой просительнице?

— О, благодарю тебя! — воскликнула она, обнимая его с восторгом, заставшим его врасплох.

На мгновение он покачнулся, но тут же выпрямился и рассмеялся.

Я была так взволнована происходящим, что и сама была готова обнять короля. Заметив мою счастливую улыбку, королева Ленор поманила меня к себе.

— Ты это слышала, Элиза? — воскликнула она. — Музыка! Возможно, даже танцы!

— Ну, ну... — попытался урезонить ее король.

— Я и не собиралась танцевать сама. Я только хотела сказать, что с огромным удовольствием понаблюдала бы за танцующими. — Она откинула голову назад и поцеловала его в щеку, после чего обернулась ко мне. — Пойдем, у нас много работы. Как ты думаешь, налезет ли на меня фиолетовое платье, если мы распустим его в талии?

В эту ночь королева приняла участие в первом из множества банкетов, на которых она начала присутствовать, несмотря на непрерывно растущий живот. Наспех проглотив свой собственный ужин в Нижнем Зале, я пробиралась наверх и из дверей Большого Зала наблюдала за грациозными дамами и обходительными кавалерами, казавшимися мне воплощением благородства. В такие вечера пугающие меня тени скрывались в самых дальних углах, потому что десятки канделябров окутывали все золотистым светом. Я до сих пор помню темные глаза королевы Ленор, в которых отражался блеск серебряных подсвечников, и благодушное лицо короля Ранолфа, с восторгом наблюдавшего за балом. Ни прежде, ни после я не видела их такими красивыми, какими они бывали в эти вечера.

— За моего сына! — провозглашал король, поднимая бокал.

— За будущего короля! — восклицали придворные, и по залу разносился звон медных и серебряных кубков, хотя мне эти металлические звуки напоминали лязг мечей на поле боя.

Никто из нас не сомневался в том, что ребенок будет мальчиком, которому предстояло утешить королевскую чету за все годы ожидания. Мы не позволяли себе даже допускать какого-либо иного исхода беременности.

Все же я покривила бы душой, если бы стала утверждать, что наши дни проходили в сплошном водовороте счастья. Ловко потеснив леди Уинтермейл и остальных фрейлин, Миллисент явно наслаждалась ролью попечительницы будущего наследника. Во мне она искала своего союзника и требовала, чтобы я делилась с ней самыми интимными подробностями здоровья королевы Ленор: что она ела, как часто пользовалась горшком, спал ли в ее постели король. Я пыталась изображать невежество или ссылаться на то, что ничего не помню, но Миллисент не отступалась. Снова и снова я уступала, сообщая ей то, что она хотела знать. Когда она улыбалась и хвалила меня, меня охватывала радость, затмевавшая стыд за мое предательство. Несмотря на всю теплоту, которую я испытывала к королеве Ленор, и то, что любовь к ней соперничала с чувствами к моей собственной маме, одобрение Миллисент завоевать было труднее, а потому и ценила я его больше. Я верила в то, что мне удастся служить обеим госпожам, полагая, что в моей власти поддерживать между ними добрые отношения.

Но если бы Миллисент довольствовалась нашим с ней договором, наслаждаясь своей информированностью о частной жизни королевы, никого не посвящая в детали! Однако это уже была бы не Миллисент. Она открыто хвастала своим влиянием на королеву и насмешливо отмахивалась от жалоб короля на то, что своей опекой она слишком утомляет его жену. И я позволяла этому продолжаться. Я ничего не говорила королеве Ленор о навязчивых допросах, устраиваемых мне Миллисент, и о ее язвительных выпадах в адрес короля. Я не понимала — да и как я могла это понимать, — что Миллисент и ее племянник постепенно вступают в войну за королеву Ленор. Если кто и мог предостеречь королеву о коварстве Миллисент, то это была я. Но я покорно оставалась в стороне. И этого я простить себе не могу.