Цель моя была достигнута, мне не было повода подавать моею письма об отставке, но мне было ясно видно, что Государь недоволен мною, и Воейков, конечно, не забудет моего отношения к его сорвавшемуся назначению.

Я прямо обратился к Государю со словами:

«Я вижу Ваше Величество, что Вы недовольны мною, и прошу Вас прямо выразить мне, чем заслужил я Ваше неудовольствие. Я имею одну цель – оберегать Вас от неправильных действий отдельных министров, откровенно докладываю Вам о том, и я хочу этим вернее и честнее служить Вам, нежели думают служить те, кто молчаливо принимают к исполнению то, что неправильно и даже незаконно».

Государь долго молчал, встал из-за стола, подошел к окну, отвернувшись от меня, затем нервно закурил папиросу, обошел кругом стола и заметив, что я собираюсь вынуть какую-то бумагу из моей папки, подошел ко мне и протянувши руку, сказал:

«Да, Я был третьего дня очень раздражен и думал сегодня сказать Вам, что Я не отменю указа, но Я вижу теперь, что Я был неправ, а что правы Вы. Мне это конечно неприятно, но не думайте, что Я сержусь на Вас. Вы не могли поступить иначе. Я верю, что Вами руководит только преданность Мне и сердечно благодарю Вас. Забудьте Мое минутное неудовольствие и верьте, что Я очень ценю Ваш открытый образ действий».

На этом мы расстались и весь этот инцидент формально канул в вечность, но оставил после себя, разумеется, скрытое неудовольствие Государя на меня и несомненно сыграл, год спустя, свою роль в том, что произошло в январе 1914 года.

После этого эпизода в наших внутренних делах наступило временное затишье. Министр Внутренних Дел Макаров был уволен в конце 1912-гo года, его заменил Маклаков, на первых порах не проявлявший себя никакими выступлениями.

ГЛАВА VI.

Пожелания Короля Черногорского и недовольство на меня его дочери Вел. Княгини Милицы Николаевны за отказ поддержать их перед Государем. – Участие мое в вопросах иностранной политики. – Политические настроения в окружении Государя. – Совещание у Государя о задуманном Сухомлиновым, без сношения со мной, усилении в спешном порядке армии. – Бюджетная речь по росписи на 1913 год и прения по ней. – Инцидент, вызванный выходкой Маркова 2-го. – Романовские торжества. – Тревога во мне, вызванная внешним положением. – Отношение к этому вопросу Государя. – Новое направление в деле финансирования частного железнодорожного строительства и приезд в Петербург Г. Вернейля. – Посещение меня генералом Жоффром.

Декабрь 1912 года, видимо, не хотел уступить место январю, идущему ему на смену, без того, чтобы к только что описанным происшествиям не присоединилось еще одно, столь же неожиданное, как и все предыдущие.

В самый сочельник, 24 числа, около 12 часов дня, управляющий двором Великого Князя Петра Николаевича, барон Сталь передал мне по телефону, что Великая Княгиня Милица Николаевна желает меня видеть непременно сегодня по совершенно неотложному делу и просит назначить ей час, наиболее для меня удобный.

Я предложил быть у нее в половине пятого. Она приняла. меня в присутствии ее мужа, и наша беседа продолжалась более полутора часов, нося подчас весьма неприятный для меня характер.

Держа перед глазами записку из письма ее отца, короля Черногорского, Великая Княгиня просила меня внимательно выслушать пожелания ее родителя и передать их Государю. По моей просьбе, она согласилась, под конец наших объяснений вручить мне эту записку, т. к. я сказал ей, что я особенно дорожу тем, чтобы при сношении моем с Министром Иностранных Дел и, в особенности при докладе моем Государю, не могло быть сомнения в точности моей передачи, и чтобы при оценке конечного результата моего доклада личные мои взгляды были основаны на точном выражении пожеланий Короля Черногорского, представленных ею черев меня.

Милица Николаевна заметила мне при этом, что никто и не станет сомневаться в точности моего доклада, но главное значение, по ее мнению, имеет не столько точность передачи, сколько то мнение, которое будет представлено на окончательное решение Государя.

Прочтенная Великою Княгинею записка содержала в себе четыре совершенно ясно формулированные желания Короля Черногорского, которые я воспроизвожу по оставшейся у меня копии, т. к. переданный мне подлинник, написанный рукою Милицы Николаевны, передан был мною Сазонову, после моего доклада Государю, в первый же мой доклад после Рождественских дней.

1. «Россия должна дать совершенно определенные указания нашему Лондонскому послу не подписывать никакого соглашения по ликвидации Балканского вопроса, если только Скутари не будет признано за Черногоpиeю».

Изложение этого пункта сопровождалось заметкою, что «если это условие не будет принято, Черногория готова ринуться на Австрию и предпочитает погибнуть в неравном бою, лишь бы не лишиться плодов своих побед».

2. «Северная граница Албании должна быть проведена так, чтобы Ипек и Дьяково отошли непременно к Черногории».

3. «Обещанная Государем помощь Черногории мукою и кукурузою должна быть послана как можно скорее, иначе будет поздно, и население, лишенное продовольствия, вымрет от голода».

4. «Черногорская артиллерия окончательно изношена, орудия более непригодны к бою, патроны расстреляны, и необходимо также немедленно послать три батареи из шести скорострельных пушек нового образца, каждая с 1000 снарядов на каждое орудие, а также выслать по 1000 снарядов на все старые орудия и 20 миллионов патронов для всех трехлинейных винтовок, предоставленных в свое время Черногории».

По первому вопросу я пояснил Великой Княгине, что предъявлять такое ультимативное требование через нашего Лондонского посла совершенно недопустимо, т. к. это было бы равносильно полному уничтожению того соглашения, которое существует до сих пор между государствами, взявшими на себя тяжелый труд по разрешению балканского вопроса, еще так недавно казавшегося всем почти безнадежным.

Я собирался было подкрепить мою мысль приведением всех доказательств необходимости сохранить взаимное доверие между державами и не допустить разрушения Лондонской конференции послов, но был прерван Великою Княгинею резким замечанием, почему же поступила Россия совершенно иначе в отношении требования Болгарии и согласилась в принципе передать ей Адрианополь?

Резкость тона и даже гневность, ясно звучавшая в словах Милицы Николаевны, заставили меня было сказать, что мне крайне неприятно выражать мое мнение, несогласное с ее взглядами, и я предпочитаю просто выслушать передаваемые ею пожелания короля Черногорского и доложить о них Государю, тем более, что окончательное решение зависит от его воли, по докладу Министра Иностранных Дел, но она, видимо, сдержала свой гнев и просила меня, наоборот, высказать свое мнение совершенно откровенно по всем вопросам, т. к. она тотчас напишет о нашем разговоре своему отцу, будучи заранее уверена, что мое мнение совпадет с мнением Сазонова и будет, очевидно, принято Государем.

Я указал ей на существенную разницу между положением вопроса о признании по настоянию России, Скутари за Черногориею и мнением, высказанным ею относительно прав Болгарии на Адрианополь.

Адрианополь окружен Болгарами и неизбежно должен пасть, как только возобновятся военные действия, приостановленные по требованию держав. Если Турция не согласится на передачу его Болгарии, последняя возьмет его без больших усилий голодом или силою.

Скутари, напротив того, не только не окружено Черногорцами, но свободно снабжается продовольствием и для взятия его, Черногория не располагает ни достаточными силами, ни простою физическою возможностью, при существующих условиях ее военной организации.

На мои доводы Великая Княгиня с той же резкостью, переходившею к запальчивость, просила, меня ответить ей прямо на такой вопрос: «Мой отец поручил мне прямо сказать здесь. (т. е. другими словами, передать Государю), что уложивши не менее 8000 человек он уверен, что в состоянии взять Скутари, и желает знать, обеспечит ли в таком случае Poccия что Скутари останется за ним?»