Сейчас мне отчаянно хочется вылезти из-под дивана, сказать Лауре, что Сара обязательно вернется, если мы не станем трогать ее вещи, которые так знакомо пахнут и дают ей понять, что это и есть ее дом. Но Лаура не позвала меня, как это сделала бы Сара, и не попыталась представить меня незнакомцу, как это положено делать. На сегодня слишком много необычного, и от мысли о том, чтобы вылезти из-под дивана, когда никто даже не позвал: «Пруденс, иди сюда, познакомься с тем-то и тем-то», у меня внутри все сжимается еще сильнее.

Первым к большому шкафу подходит и начинает доставать вещи именно Джош. На его голову падают обувные картонки со спичечными коробками. Я жду, что он сейчас разозлится, как разозлился бы любой человек в подобной ситуации, но он только ойкает и преувеличенно потирает голову, делая вид, что коробки сильно ударили его. По тому, как он стреляет глазами в Лауру, я понимаю, что он ждет ее смеха, потому что людям кажется смешным, когда на других людей что-нибудь падает.

Лаура в ответ лишь вяло улыбается.

— Посмотри на все это! — восклицает он, опускаясь на колени и набирая горсть спичечных коробков. — «Парадиз Гараж», «Ле Жардин», «Эйт Би-си», «Макс Канзас-Сити». — Он вновь складывает их в коробку. — Писаки, на которых я работаю, готовы были бы убить за возможность провести пять минут в «Макс Канзас-Сити».

Лаура начинает ревизию во втором шкафу, в том, что поменьше, — у входной двери. Она роется в ящиках с бумагами, некоторые складывает в папки, тут же исчезающие в большой коричневой коробке. Остальные отправляются прямиком в пакет с мусором.

— Выбросим все в мусорные контейнеры, — говорит она Джошу. — Армии спасения они ни к чему.

Может быть, Армии они и ни к чему, но они нужны мне! Почему Лаура не спросит меня, как я намерена поступить со своими (ну, моими и Сариными) вещами?

Джош при этих словах Лауры замирает, его рука как раз тянется к вещам на верхней полке. Он продолжает тянуть руку в том же направлении, хотя делает это уже значительно медленнее, — так обычно двигаешься, чтобы не испугать мелкое животное.

— Ты же не собираешься все это выбрасывать? Твоя мама не стала бы хранить все эти вещи, если бы они для нее ничего не значили. Однажды, когда будешь готова, ты захочешь вернуться и просмотреть их.

В голосе Лауры слышится раздражение, как всегда, когда Сара возражает против того, что, по мнению Лауры, является совершенно логичным.

— И куда ты собираешься все это сложить?

— В свободную комнату, — чуть тише, чем до этого, отвечает Джош. — Мы могли бы все перенести туда, по крайней мере на время.

Лицо Лауры едва заметно меняется, но я вижу, что идея ей не по душе. Если бы это предложила Сара, Лаура продолжала бы спорить, пока не доказала бы свою правоту (или по меньшей мере до тех пор, пока Сара не признала бы ее). Но сейчас она лишь бормочет:

— Отлично. — И продолжает разбирать бумаги. Джош складывает спичечные коробки назад в обувную картонку, потом кладет все в одну большую коричневую коробку. Оба продолжают молча заниматься своим делом, пока Джош не натыкается на пузатый бумажный пакет в глубине большого шкафа. Как только он его достает и заглядывает внутрь, так тут же восклицает:

— Ух ты! — Он извлекает старые газеты и журналы Сары. — «Миксмастер», «Нью-Йорк Рокер», «Ист-Виллидж Ай»… — Он воздевает глаза кверху и чуть влево, что означает — он погружен в воспоминания. — Моя сестра когда-то ездила в город и привозила мне эти журналы и газеты. Я до сих пор не могу простить маму за то, что однажды она посчитала это мусором и все выбросила.

Лаура как раз складывала пальто и жакеты Сары, которые больше всего сохранили ее запах. Почему она хочет избавиться от всех вещей матери? Как-то Сара говорила: если кого-то помнишь, он всегда будет с тобой. Но если существует и обратная связь? Если избавишься от всего, что тебе напоминает о другом человеке, он больше никогда к тебе не вернется? Я чувствую, как напрягаются мышцы вокруг моих усов, и прижимаю усы к щекам.

Разумеется, Лаура этого не знает. Она поворачивается к сидящему на полу мужчине и, когда видит пакет, который он просматривает, прищуривается и подходит к нему. Поднимает пакет и читает на нем рукописный текст. Потом произносит:

— Любовь спасет день.

— Что? — удивляется Джош. Он продолжает листать старые газеты.

— Любовь спасет день, — повторяет она. — Этот пакет оттуда. Из того винтажного магазина на Седьмой и Второй улице. — Сейчас Лаура закатывает глаза вверх и влево. Ее голос звучит мягче, так, как обычно звучит голос Сары, когда она рассказывает мне о чем-нибудь приятном, что случилось давным-давно. — Мы с мамой иногда наведывались туда, когда я была еще маленькой. Мы часами примеряли смешные наряды, а потом поднимались на один квартал вверх к «Gem Spa», чтобы полакомиться коктейлем с содовой.

Джош улыбается Лауре.

— У тебя остались фотографии? — Я вижу, что он пытается представить себе Лауру такой, какой она была много лет назад, в платьях, похожих на «птичьи» наряды Сары. Он окидывает взглядом комнату. — Не перестаю надеяться, что найду твои детские снимки, но пока их нигде не видно.

Черные зрачки в глазах Лауры расширяются, лицо заливает румянец, и я тут же понимаю, что в ее ответе будет лишь частица правды.

— Мы потеряли их при переезде.

— Да? — В голосе Джоша звучат разочарование и сомнение. Но он только произносит: — Как жаль! — Он смотрит на столик у дивана, где у нас с Сарой стоят лампа и несколько фотографий в рамках, между которыми я научилась лавировать, не задевая их. Джош добавляет: — Что ж, по крайней мере у нас остались фотографии твоей мамы и ее кошки. — Он окидывает взглядом комнату и спрашивает: — Кстати, а где кошка?

Голова Лауры не двигается.

— Прячется под диваном?

Я не прячусь! Я жду! Конечно, не стоило ожидать от людей понимания таких тонких различий. Тем не менее ближе, чем сейчас, Лаура, вероятно, уже не подойдет к тому, чтобы попросить меня выйти и представить как следует. Поэтому отчасти для того, чтобы дать Лауре шанс сделать все как полагается, а отчасти для того, чтобы ясно дать понять этим людям, что я не прячусь, я вылезаю из-под дивана и возвещаю о своем появлении отрывистым мяуканьем. Потом начинаю отточенный ритуал потягивания и вылизывания, как будто говоря: «Ой! Неужели здесь есть кто-то еще? А я ничего не слышала, потому что крепко спала. И уж точно я не пряталась, даже если вам показалось именно так».

Людей гораздо легче обмануть, чем кошек.

— Ну привет, Пруденс, — произносит Джош, поворачиваясь ко мне. — Похоже, ты ласковая кошка. Ты же ласковая, разве нет?

Снисходительный тон обращения — вещь недопустимая. Я одариваю его ледяным взглядом и рассекаю воздух хвостом, чтобы напомнить ему о хороших манерах, а потом возвращаюсь к прерванному занятию — продолжаю чистить мордочку левой передней лапкой. Джош медленно протягивает руку к моей макушке, но я останавливаю его предостерегающим шипением. Как невежливо обращаться к тому, кому тебя должным образом не представили, но еще хуже, когда к тебе прикасается тот, кому ты не был должным образом представлен. Лаура смеется впервые с тех пор, как вошла в дом, и говорит:

— Не обижайся. Ничего личного. Пруденс не любит чужих людей.

Джош и Лаура наблюдают, как я чищу у себя за ухом. Почему они столько внимания уделяют тому, как я умываюсь? Джош говорит:

— Я буду рад, если она поселится с нами, Лаура. Но если ты найдешь для нее другой дом, я пойму. Любой поймет.

Лаура секунду молчит, глядя мне прямо в глаза. Но моя мордочка остается совершенно бесстрастной: не хочу, чтобы она знала, как я нервничаю, когда думаю о всех тех невыносимых изменениях, которые ждут меня в случае переезда на новое место с незнакомыми людьми.

— Для моей мамы было бы важно, чтобы Пруденс осталась жить с нами, — наконец произносит Лаура. — Она особо отметила это в завещании.

Я вспоминаю тот день, когда познакомилась с Лаурой. Тогда я была еще маленькой, жила у Сары только четыре недели и три дня. Тогда Сара произнесла голосом, каким обращается только ко мне: