Я прикрыл рукой глаза. Хотел узнать и в то же время боялся. Она молчала, и я крикнул:

— Давай, говори!

— Что говорить, Даниель?

— То, что вспомнила.

Она приложила руку козырьком ко лбу.

— Вижу окно… С вышитыми занавесками… А шпингалет, как разинутая львиная пасть… За окном тихо качается толстая ветка…

— А дальше?

Я схватил ее за запястье и даже встряхнул, а когда отпустил, рука у нее стала совсем белой. Я взял эту руку и поднес ее к губам.

— Ну скажи, Марианна, что еще ты видишь?

— Больше ничего.

— Как? Эта музыка заставила тебя вспомнить только окно?

— Да. Я играла перед этим окном.

— Ну постарайся!

— Нет… Ничего не выйдет, говорю тебе, у меня как будто все мозги цементом залило. А потом я же сказала тебе, что не хочу вспоминать.

Лицо Техеро за окном исчезло. И мы отправились в деревню, чтобы отдать проявить фотопленку.

11

Фотографии вышли отличные, и следующей ночью я уехал. Чтобы избежать горького расставания, улизнул, когда в «Каса Патрисио» укладывались спать.

А Марианне написал письмо и попросил мамашу Патрисио его передать, а заодно заплатил вперед за нас обоих. В письме я советовал Марианне, как держать себя в «Каса Патрисио», ну и, конечно, писал всякие безумные вещи, которые каждый влюбленный готов кровью начертать для возлюбленной.

Машина была уже на дороге, я нарочно отвел ее туда после последнего купания, пока Марианна переодевалась у себя в комнате. И, как только пробило два, вылез в окно и побежал к автомобилю.

Я открыл дверцу и вздрогнул. На переднем сиденье меня ждала Марианна. Ее глаза как-то странно блестели в темноте.

Марианна улыбалась мне.

— Я знала, что ты уедешь этой ночью, Даниель…

— Откуда?

— Ой, да это же так просто! Я видела вечером, как ты выводил машину из загончика. И поняла, что ты хочешь уехать, не попрощавшись, чтобы мы не плакали… конечно, ты прав… но я не буду плакать… Я только хотела сказать тебе перед отъездом одну вещь…

Я сел в машину. Я уже привык к тому, что в машине она всегда была рядом со мной и положил руку ей на плечо.

— Что ты хотела сказать, солнышко?

— Даниель, я вот тогда из-за скрипки вспомнила разные вещи…

— Ну?

— Так вот, я хочу, чтоб ты знал… когда мы вдвоем, мне это ничего не напоминает. Я уверена, что до тебя не любила ни одного мужчину. Никогда, Даниель! Надо, чтобы ты об этом знал. Может быть, у меня кто-то и бывал, но я не любила, это точно… Понимаешь?

Я прижался головой к ее груди и в темноте заплакал сам. Ее слова потрясли меня до глубины души.

Она обхватила меня за голову и заставила поднять глаза на нее. Тихонько поцеловала в глаза. И прошептала:

— Езжай!

В ту минуту я понял, что ее уже нет рядом. Я хотел было позвать, но потом передумал. Мне было стыдно за свою слабость.

Я увидел, как легкая фигурка появилась из темноты под соснами и побежала вдоль лунной дорожки на песке. Вскоре она исчезла позади «Каса Патрисио», и я почувствовал себя бесконечно одиноким в этой машине. Рядом шумело море, и кружились ночные бабочки.

Я встряхнулся и повернул ключ зажигания. Привычные движения обычно успокаивают, гасят отчаяние.

Колеса прокручивались в густом песке. Я вышел и подложил под них сосновые ветки. С большим трудом удалось вырвать машину из сыпучей массы. И я поехал к пустынной автостраде, на которой такой же ночью все для нас и началось.

Часть третья

12

По мере того, как увеличивалось расстояние между мной и Марианной, мне все яснее представлялось, что с ней произошло. До сих пор меня интересовала только она сама, ее собственная личность, и я, конечно, ив трусости, гнал от себя мысли о ее прошлом. Но теперь, один в машине, понемногу освобождаясь от ее чар, я стал серьезно задумываться.

Дело в том, что я позабыл о главном, о том, что задавало тон всему этому делу: ведь Марианна сама бросилась под машину. Для того, чтобы решиться на такой отчаянный шаг, нужно было ужасно страдать. А может, она приехала в Испанию с мужчиной, и тот ее бросил?

Если я хотел сохранять Марианну, нужно было увезти ее в такой отдаленный уголок, как Кастельдефельс… Туда, где не мог появиться никакой персонаж ее прошлой жизни, и никто не мог указать на нее пальцем, позвать по имени. Я ужасно боялся, что так может случиться. Она настолько принадлежала мне, что я бы не выдержал, если бы кто-то другой заговорил с ней о вещах и о людях, которых я не знал.

Чтобы получить полную свободу передвижения, необходимо было добыть для нее документы. Ясное дело, для этого я и приехал во Францию, но теперь, мчась на машине по нашим дорогам, стал понимать, что задача эта уже вышла из теоретической области и сделалась неотложным и настолько же трудновыполнимым делом. Я не особенно представлял себе, к кому можно обратиться с подобной просьбой. Догадывался, конечно, что где-то на Пигаль или в другом месте должны были существовать специалисты в таких делах, но сам я их не знал, и никто из знакомых не мог бы меня с ними свести. Тогда в голову мне пришла идея самому обмануть закон. Это казалось мне надежнее и обошлось бы дешевле. Но только каким образом?

Я вел машину, не обращая внимания на дорогу, повинуясь водительскому инстинкту. На спидометре накручивались километры, а я нисколько не чувствовал усталости. Наскоро пообедав в Тулузе, я затем остановился в Лиможе на ночлег. Но после ужина силы вернулись ко мне, и я решил продолжать свою гонку к Парижу.

Дорога — это как опиум. Когда слишком долго едешь, тело как будто цепенеет. И ведешь машину уже с помощью подсознания. Это оно заставляет включать фары, вовремя отмечает вереницы огоньков стоящих у обочины грузовиков. Оно и на тормоза велит нажимать…

В такие минуты думается легче. Натянутые нервы становятся усердными помощниками мозга.

Во мне как будто происходило извержение вулкана.

Между Лиможем и Орлеаном вопрос о документах наконец разрешился. На самом деле все оказалось очень просто. У меня еще жива была мать. Вот уже восемь лет она, почти полностью парализованная, жила в специальном санатории. Достаточно было запросить в мэрии ее родного города свидетельство о рождении и потом переправить дату. Дело, конечно, не из легких, но еще когда я учился в лицее, у меня обнаружился настоящий талант подделывать отметки в дневниках. Мастерство мое было так велико, что даже одноклассники не раз обращались ко мне с просьбой подделать отметки, чтобы родители их не ругали.

Когда я это сделаю, отправлюсь в свой полицейский участок, чтобы получить на мать справку с места жительства. Вместо удостоверения личности представлю метрику и квитанции об оплате жилья, выписанные на имя матери… Справку дадут без разговоров. Останется написать заявление с просьбой выдать паспорт, а к нему приложить свидетельство о рождении и справку с места жительства. Ну и фотографии Марианны. Сам пойду в префектуру. Конечно, это может показаться подозрительным, но тут я воспользуюсь Туринг-клубом. Ведь это же мой клуб… В общем, за четыре-пять дней получу все бумаги. А тем временем выхлопочу себе новую испанскую визу. У меня будет два паспорта с одинаковой фамилией — все пройдет, как по маслу. Сейчас лето, и в консульстве настоящая запарка.

Если хоть немножко повезет, удастся получить въездную визу, и тогда выезд тоже оформят без сучка, без задоринки. Особенно меня привлекало в этом плане то, что Марианна никак тут не замешана. В случае неудачи пострадаю я один, да и мне тоже не станут отрубать голову за подделку документов.

В Орлеане я понял: если сейчас же не заторможу, то врежусь в столб. На городских часах пробило два. Я заметил полицейских, делавших обход, и попросил показать мне, где гостиница. Спустя десять минут я уже укладывался на скрипящую кровать, с которой, казалось, никогда уже не поднимусь.

13

Дольше всего пришлось ждать свидетельства о рождении. Мать родилась в Сент-Омере, и на то, чтобы написать письмо к секретарю мэрии, а потом получить от него ответ, ушло три дня.