— О чем ты думаешь, Даниель?

— Мне так хорошо, — соврал я, — что даже думать ни о чем не хочется…

— Но ведь люди всегда думают о чем-то или о ком-то.

— А о ком думаешь ты?

Вопрос прозвучал, как настоящий крик души. Она положила руку мне на грудь и чуть поскребла ногтями кожу.

— О нас, о нашей любви… Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал…

— А что?

— Глупость, конечно, но ты сначала обещай…

— Обещаю.

Она умолкла.

— Ну говори же!

— Даниель, если ты когда-нибудь захочешь меня бросить, сначала убей меня!

Мне стало не до смеха. Искренняя любовь всегда соседствует со смертью. Любовь ведь — это прежде всего жажда абсолюта, а что может быть абсолютнее, чем смерть?

— Обещаю…

— Спасибо. Понимаешь, ты для меня все. ВСЕ! Наверное, никогда еще мужчина так много не значил для женщины. Это как любовь собаки к хозяину.

— Не говори так.

— Но ведь это правда, Даниель! Ты только представь себе, что произошло!

Она стукнула себя по лбу.

— Как-то утром я проснулась… Я взрослая женщина. Я думаю, существую и в то же время я — ничто… То есть, существо без памяти, без семьи, без имени…

Я взглянул на шрам и буркнул:

— Замолчи!

— Но, Даниель, когда-то же надо об этом поговорить…

— Ну говори!

— Самое потрясающее, — сказала она, — это то, что я уже сложившийся человек, образованная… относительно, конечно, то есть я хочу сказать, что знаю то, что все знают… И в то же время я совершенно новая! Меня зовут мадемуазель Безымянная! Приехавшая Ниоткуда. А родилась я три недели назад на барселонской автостраде. Ты один мой создатель, мой отец, мать, брат, любовник…

— И ты об этом все время думаешь?

— А как же! Не лежать же мне просто камнем на пляже!

Она думала обо всем этом. Но все-таки и в мыслях называла себя мадемуазель Безымянной, а не мадам… Она и не подозревала, что у нее может быть ребенок.

— И еще одно я хочу тебе сказать, Даниель…

— Что?

— Я не хочу знать, кто я такая. Не хочу узнавать других людей, кроме тебя. Прошлое меня не волнует. Главное — это настоящее! Ну, и еще немного будущее.

Я прижал ее к себе. Подступившие рыдания перехватили горло.

— Спасибо, Марианна, за то, что ты здесь, и за то, что так меня любишь. Давай оставим в покое твое прошлое…

Мы помолчали. И оба думали об одном и том же: как быть с документами? Проклятые метрики, которые люди требуют друг от друга! Номера, этикетки… Их вешают себе на шею, чтобы определиться, примкнуть к какой-то группе…

— Послушай, Марианна, я, кажется, придумал!

— Ага.

— Сделаем тебе фальшивые документы… Можно же и так, а? У гангстеров они всегда фальшивые. Заплачу подороже, и готово!

— Ты думаешь?

— Да. Только здесь это, наверное, не получится. Ведь я не говорю по-испански. Меня могут одурачить. Вот слетаю в Париж и улажу там все.

— А меня оставишь здесь?

— Всего на несколько дней, пока не сделаю все, что надо! Она не противилась. Понимала, что это был единственный выход, ведь покончить с ее двусмысленным положением стало просто необходимо.

— Только так и надо сделать. Сфотографирую тебя на документ…

— А потом?

— Потом… Подожди… Когда у меня будет паспорт, самое трудное — проставить в нем въездную испанскую визу. Без нее не удастся получить выездную.

Вдруг я расхохотался.

— Какой я идиот! Ведь все так просто! Когда переезжаешь через границу, надо пройти таможенный контроль и проставить визы в паспортах, а тем временем таможенники осматривают машину. Проставлю визы не в одном, а сразу в двух, как будто ты едешь со мной. Только нужно взять машину, иначе не получится… Обидно, конечно, выйдет дольше на два-три дня, зато игра стоит свеч.

— Как хочешь…

Я поцеловал ее. Я был счастлив оттого, что так придумал. По моей задумке вместо спутницы у меня будет ее тень. Некто, существующий лишь благодаря мне!

— Пойдем, пока еще светло, я тебя сфотографирую.

Чтобы не идти через весь дом, мы вылезли в окошко. Позади, за домом, была пристроена небольшая терраска. Туда еще падали последние солнечные лучи уходящего дня. Я настроил объектив так, как советовал продавец, чтобы получился крупный план.

И истратил всю пленку, снимая ее под разными углами. Потом можно будет выбрать самые лучшие…

— Поеду, как только фотографии будут готовы! — объявил я, закрывая фотоаппарат.

— Тогда лучше бы они никогда не были готовы!

— Ну послушай, милая, ты же знаешь, что это необходимо. Обещаю тебе, мы расстанемся ненадолго. Поеду всего на неделю!

— А что я буду тут делать все это время?

— Будешь ждать. У тебя уже есть свои привычки, комната, пляж… Тебя здесь знают.

— Ладно.

Сердце екало при мысли о том, что придется оставить ее здесь одну. Ведь я тоже иногда думал: «А что будет, если ее не окажется на месте?»

Но изо всех сил гнал от себя такие предположения. Ничто в мире не могло разлучить нас. Я во что бы то ни стало дойду до конца.

Она отправилась к себе надеть юбку. Я купил ей много ярких вещей. Они ей очень шли. Когда мы гуляли по Барселоне, на нее оборачивались все мужчины. Испанцы обычно ведут себя со своими женщинами очень сдержанно, зато с иностранками они — настоящие ловеласы.

Когда Марианна вернулась ко мне в комнату, я лежал на кровати, подложив руки под голову и разглядывал трещину на потолке.

— Ой, что это? — шепнула она.

Я повернулся к ней. Марианна наконец-то заметила у изголовья скрипичный футляр.

Наступил самый волнующий момент. Я даже не дышал, словно боялся спугнуть лунатика, который может упасть, если его разбудить.

Марианна наклонилась и взяла в руки черный футляр с поблескивающим в темноте округлым брюхом.

Она открыла его и ласково провела пальцем по струнам.

Чтобы не смущать ее, я полузакрыл глаза. Марианна вынула инструмент, взяла смычок… По тому, как она прижала скрипку к подбородку, я понял, что передо мной отличная музыкантка. Движения ее были точны и гибки. Марианна потрогала струны смычком и стала настраивать… А потом на мгновение сосредоточилась и вдруг с удивительной точностью заиграла концерт ре минор Чайковского. Мною овладело неведомое до сих пор чувство, нечто среднее между восхищением и огорчением.

Откинув голову и прикрыв глаза, она сосредоточенно играла. Обрамляя скрипку, вниз спадали длинные волосы…

Я слушал и переживал незабываемые минуты. Меня охватило настоящее волнение. За оконным переплетом появилось ошарашенное лицо Техеро. В глазах его застыло какое-то благоговение.

Закончив один фрагмент, она сразу же перешла к серенаде Моцарта «Маленькая ночная музыка», и в уши мне как будто полилось огромное небо.

Казалось, музыка обязательно должна была пробудить в ее бедной, лишенной памяти голове хоть какие-то воспоминания… Ведь она играла наизусть, мысленно видя перед глазами партитуру. Как же можно, в таком случае, не вспомнить, хотя бы частично, то место, где учили ноты и учителя, который преподавал игру?

Вдруг посреди отрывка она неожиданно остановилась.

— Продолжай! — взмолился я.

Марианна грустно покачала головой.

— Дальше не помню…

— Но ведь ты уже столько сыграла!

— Я играла просто так… А потом какой-то черный провал. Все спуталось.

Она стала укладывать скрипку в футляр.

— Она твоя, Даниель?

— Нет… твоя! Я купил тебе ее сегодня в Барселоне.

— Почему вдруг? Как ты мог знать, что я играю на скрипке?

Я не знал, что ответить.

— Послушай, Марианна, когда я на тебя наехал, у тебя под мышкой был футляр со скрипкой.

— У меня?

— Да. Инструмент рассыпался от удара… И я хотел подарить тебе другой, чтобы…

— Подумал, что от этого у меня в голове что-нибудь прояснится?

— Я… Да, наверное, так и рассчитал…

Она села возле черного футляра и погладила его пальцами. А потом задумалась.

— И правда, — прошептал она, — я вспомнила…