Говорили точно без громкоговорителя, да и мы ещё не были близко (метров пятнадцать ещё оставалось), так что меня передёрнуло оттого, насколько был громким у этого пока неизвестного мне человека голос. Свет ярких ламп накаливания – это были не прожектора, а шесть стоваттных (наверное, стоваттных) ламп, – чуть притушили. А спустя пару секунд, когда глаза перестали видеть перед собой скачущие плеяды цветов, я смог разглядеть в трёх лицевых окнах бойницы, сделанные из фанеры и вырезанного снизу отверстия, из которых на нас смотрели три ствола пулемётов Калашникова.

  Первое впечатление – неплохо.

  – И как же мы попадём.. – не успел Гоша договорить, как водитель поднял, согнув в локте, руку, что означало, ясное дело, приказ замолчать.

  И было ввиду чего: в тот же миг где-то вверху спереди загремели цепи. Тут же оружия из бойниц были убраны, а сама синяя лицевая часть медленно пошла ввысь, ко своду станции.

  – Обалдеть, – как-то машинально выговорил я, смотря на впервые увиденное чудо.

  Немой повернулся на меня и как-то гордо хмыкнул. Я его, конечно, понимал: не у всех такое есть. Однако… Хотя нет, он был прав, тут действительно надо было гордиться.

  Чуть не засмотревшись на столь диковинную вещь, я еле вспомнил, что у меня перед ногами лежит разобранный автомат. Вроде половину я всё-таки почистил, остальное – после, надеюсь, успеется.

  В спешке собрав его обратно (спасибо простой конструкции Калашникова), я направил взор в ранее примеченное место.

  Посреди открывшегося небольшого пространства заканчивались рельсы, позади которых стоял остановочный блок. По краям от путей лежали, наваленные друг на друга, пресловутые мешки с песком, за которыми сейчас стояли во весь рост, не боясь, охранники – пренебрежение правил, нехорошо.. или они так отлично знают Феодосия. Глава же пункта находился впереди всех, справа, опёршись на железную стенку вагона (кстати, левая стена была бетонной, то есть куда делась часть вагона, не ясно – это чуть и вогнало меня в тупик) и сложив на груди руки. Именно по его позе я и понял, что он тут главный.

  Узкий лоб, густые чёрные брови, щетина, довольно немалый нос, с широкими ноздрями и ледяные, будто белые, глаза. Из убранства его было – милицейская (лишённая всяких нашивок) фуражка, китель и сапоги, армейские. Он стоял и улыбался во все свои, ещё сохранившиеся, двадцать жёлтых зубов, дожидаясь, пока мы причалим к его “берегу”.

  – Рад тебя видеть, Карло, – поприветствовал, протягивая руку, охранник, когда наша остановка наконец совершилась. – А это кто?

  Вопрос касался, безусловно, нас.

  Немой, повернув только голову, быстро указал большим пальцем на меня, Гошу и просыпающегося Антона (его разбудил свет), затем также быстро ткнул указательным пальцем себе в грудь. При первых же действиях он смотрел на наш отряд так же, как смотри на свой груз: не видя ничего человеческого, а потом, при последнем движение, обернулся обратно к своему знакомому… Надо же, как меняются люди при разных ситуациях.

  – А, с тобой значит. Проводить?

  Феодосий кивнул.

  Мы в это время уже повылазили из дрезины. Как-то недобро смотрели на нашу троицу тогда охранники.. хотя, это их работа. Увидеть лиц защитников Купаловской я не смог: все были скрыты масками с прорезями для глаз. Интересная у них тут форма.

  – И до куда, если не секрет, – начальник охраны двинулся вперёд, обходя мешки, явно направлялся к выходу.

  Тут я заметил ещё одну занимательную деталь: окна внутри пункта тоже были заколочены, но не имели бойниц. Вроде бы, в кабине машиниста не может быть много “иллюминаторов”, но здесь они были, и я понял почему: стену водительской коморки вырезали, и уделили под дозорную точку треть вагона, “зашив” конец листом металла. Недурно.

  – До Дворца, – неожиданно отреагировал Антон.

  Мужик остановился, медленно развернулся на незнакомый голос, оценивающе осмотрел парня с головы да ног, затем хмыкнул, повернулся обратно, двинулся и сказал:

  – Ясно, до туда, значит до туда. Нырков приказал? – теперь он явственно повернул голову к калеке.

  Тот кивнул.

  – Ну, если приказал, то.. – он взялся за край одной створки двойной двери – единственного присутствующего здесь выхода, – милости просим.

  На этих словах он резко задвинул одну часть давно обесточенного механизма  в специально предназначенную штольню.

  Не скажу, что мне открылось нечто доселе невиданное. Нет, мне открылось то, что я уже видел везде, только тут оно было собрано воедино… как и частички прошлой, навсегда ушедшей жизни.

  Купаловская только просыпалась.

  На платформе было немного построек, и ещё меньше людей. Некоторые, в основном это были мужчины, зевали, думая лишь о том, чтобы вновь куда-либо прилечь, ибо очередная ночь, как и все в последние четыре года, была неспокойна. Некоторые с интересом смотрели на нас, а некоторые только чуть косились, входя в нужные им двери. Добрая половина из них была в мастерских халатах, с какими-либо пилами, полотками или же, что редко, и вовсе простецкими наборами инструментов, сложенных в деревянный ящик с ручкой.

  – Это что, мастерские всё? – попытался догадаться Гоша, как только мы вышли за порог.

  – Так точно.. ну, удачи добраться, – иронично ответил дозорный и закрыл дверь, оставив нас с нашим “разговорчивым” провожатым.

  – И куда их столько.. в туннели – были, тут – есть.. зачем? – смотря на пока ещё более-менее чистый гранитный пол, размышлял Георгий.

  В конце он посмотрел именно на Феодосия.

  Тот лишь показал пальцем вниз.

  Старший посмотрел под ноги, поднял недоумевающий взгляд, быстро глянул по сторонам, и вновь посмотрел на Карло.

  Тот ответил подобным взором, с грустью выдохнул, взял пристёгнутую цепью к своему рюкзаку дощечку, пару раз черканул по ней мелом и развернул.

  Надпись гласила: “Потом”.

  Однако, судя по дальнейшим действиям немого, она на этом не кончалась. Он указал на моего товарища, потом двумя пальцем себе в глаза, и, теми же двумя пальцами, отведя их от очей, резко тыкнул куда-то в пустоту.

  – Увижу? – видать, Гоша понял.

  Калека, щёлкнув пальцем правой руки, согласно указал на наго, той же конечностью.

  Я лишь стоял рядом и также пытался предугадать, что говорит Феодосий. Должен признаться, это довольно забавно, хоть, конечно, в подобном нет ничего весёлого.

  “Потом увидишь. Ну что ж, пусть будет так”, – подумал я как раз в тот момент, когда Антон, как бы долго чего-то ожидая, произнёс:

  – Ну, если вы там разобрались, то будьте добры объяснить кое-что и мне, – он развернулся к нам и указал наверх. – Что это такое?

  И тут я увидел то, что меня и вправду поразило. Из-за нависающей крыши вагона я раньше этого не увидел но теперь… Надо мной, как и над моими товарищами, под самым потолком станции, там где находился узкие служебные коридоры с выступающими краями бутонных перегородок, находились, опираясь на эти самые перегородки, рельсы. Они лежали строго параллельно перрону, идя от одного края стены к другому через каждые пять метров, которые, в свою очередь, занимали левые стенки вагонов (вот куда они дулись.. так их что, по всему поезду вырезали?.. похоже на то) положенные, понятное дело, на само железнодорожное полотно.

  – Ну ни черта себе, – в своей привычной манере, тихо, как теперь только может, выразился Георгий.

  Карло довольно хмыкнул, стёр прежнюю запись, что-то вольяжно-медленно написал и продемонстрировал нам.

  “Жилой сектор”, – ага, вот значит что. Конечно же, было отчасти уже понятно, однако я всё равно уточнил, смотря вверх на громоздкую конструкцию:

  – То есть там что, люди живут?

  Карло кивнул, при этом чуть наклонив голову на левый бок, закрыв глаза и приподняв брови. Я же будто услышал: “Ну, да”.

  Да-а, нехило. Ну, насколько я помню, Купаловская станция немалая, так что может позволить.

  – А ты-то сам, где живёшь? – это спросил старший напарник.