Я посмотрел на своих товарищей. По взгляду понял: они тоже всё осознали.

  Не говоря ни слова, мы пошли за “Искателями”.

  Теперь и я старался как можно меньше смотреть на полупрогнившие бараки. Старался не обращать сильного внимания на детей и взрослых людей. Не смотрел на вытягивающиеся из картонных коробок руки в гнойных ранах и порезах. А так же пытался не слушать те мольбы о помощи, что доносились со всех сторон… Но, Господи, как же это было сложно…

  Запустение на душе прервал вытекший из тумана контур огромного кирпичного дома, стоящего на впереди находившемся склоне…

  Дом был огромен. Действительно огромен.

  Особенно теперь, на фоне всех этих одноэтажных карликов, он казался более, чем исполином.

  Чудом сохранившийся, неведомо как уцелевший, он гордо стоял, уходя левым (для меня) боком в туман.

  – Сколько тут подъездов? – спросил, неведомо у кого, я.

  – Четыре, – сказала Юля, до сих пор придерживая трясущегося от гнева Диму. – Два используются как хозяйственные, один – жилой. А вот тот, к которому мы подходим, четвёртый, он для гостей. Здесь и переночевать можно спокойно, да и вообще чем заняться есть.

  Всё это она говорила безо всякого энтузиазма и настроя, даже с каким-то волнением в голосе. При этом она вечно смотрела на Диму, не отводя глаз.

  Мы поднялись по небольшому взгорку. Нам открылся запустелая картина: никого рядом с крыльцом дома не наблюдалось, вообще безжизненно, складывалось даже такое впечатление, что здесь и не живёт никто. Однако, когда мы подошли поближе, то увидели сидящего у железной двери оборванного бродягу. На теле его расположилось небольшое количество каких-то синих дырок. Их было немного, да и они были небольшие. Но всё равно от наблюдения подобного по телу пробегала некая дрожь, и сразу становилось неприятно (особенно когда видел эти дырочки на его лице).

  Вытянув вперёд руку, он жалобно, очень тихо, просил милостыню.

  Я хотел подойти и дать ему немного из своих денег. Однако Юля остановила меня жестом и, прошёптав: “Ему это уже не надо, позже поймёшь”, – повела дальше. Постучала в дверь, её отворили, осмотрели наш небольшой отряд и дали пройти. Последнее, что я видел, это жалобный взгляд старика, а так же блеск его глаз, наполнившихся слезами…

  Мне стало не по себе… Хотя, наверное, так было правильно. А если всё правильно, то зачем горевать, Да вот только подобает ли моральным принципам это “правильно”? Или же оно “правильно” только для кого-то, но никак не для всех остальных… Так, стоп, всё, хватит, если долго на подобном заморачиваться, то и свихнуться недалеко…

  Осмотревшись, я понял, что вошёл в небольшой, но довольно широкий коридор. Слева от меня спокойно стоял тип довольно большого роста. Коренастый, с низким лбом, со сдвинутыми к переносице кустистыми бровями. Чуть дальше, тоже слева, стояла Юля. В такт её словам говорил женский голос. Я подался чуть и вперёд и понял, что стоит ‘искательница” рядом с дверью, в которой было вырезано окошко. Через него она говорила с пожилой женщиной. Она что тут, типа вахтёра? Может быть…

  Полностью разговор я не услышал, но главные отрезки фраз уловил:

  – … поближе бы желательно, – сказала Юля.

  – Многие забронированы… 134 оптимальный вариант, – ответили ей.

  – … будет без обслуживания, … два дня?

  – Сами? Хм… семьсот.

  – Возьмите, – когда рука Юли проникла в коморку за дверью, я понял, что обе стороны договорились и теперь единственное, что оставалось сделать – это нам прийти в свой “номер”.

  Интересно ещё, на какой же этаж?

  “Искательница”, получив ключ, быстро пошла вперёд. Дима, не поднимая головы (однако по его уменьшившейся дрожи я мог судить, что ему стало чуть лучше), пошёл за ней. Я и мои напарники, соблюдая кучный строй, двинулись за провожатыми…

  Пройдя через небольшой дверной проем, мы оказались у старой буки лифта и лестницы. Сбоку от нас стояла грубо выкрашенная, потрескавшаяся скамья, на ней сидел пьяный мужик и, произнося не членораздельный звуки, мотал головой из стороны в сторону. Там, где должен был быть лифт, был маленький кулуар в котором мирно посапывал охранник некого заведения, дверь в которое находилась в самой стене рядом. Оттуда несло перегаром и некачественным сигаретным дымом.

  Бар, что ли, какой?...

  Юля уверенно пошла на лестницу. Мы за ней.

  – Что там такое было? – задал теребящий мою душу вопрос я, когда м ы прошли первый пролёт.

  Пока люди нам не встречались.

  – Здешний бар. Небольшое, но довольно прибыльное и качественное заведение. Правда, девушкам вроде меня там появляться не стоит… – конструктивно ответила “искательница”, её напарник, подобно моим, шёл смирно и тихо, только мои товарищи так не теребили кулаки.

  Странное что-то с ним. Видимо он слишком близко принимает к сердцу то, что тут происходит. С одной стороны – это правильно и человечно. А с другой…

  Духом плохого табака повеяло ещё тогда, когда мы были на третьем этаже. Когда оказались на чётвёртом, то увидели и самого виновника: на полу, у стены, сидел парень лет двадцати пяти. Рядом с ним стояла гитара, у подножия которой расположилась пустая, помятая банка от тушёнки. Подобная ей, только пока ещё полная на некоторый процент, находилась в руках музыканта, чьё лицо трудно было забыть: ярко выраженные скулы, потухшие ярко-карие глаза, нос с небольшой, но заметной горбинкой, чуть набухшие губы и довольно длинные волнистые волосы выдавали в нём отнюдь не обычного человека.

  Сейчас он сидел и мирно поедал содержимое второй банки, когда в первой тлела не докуренная самокрутка.

  Как только в поле его зрения появились мы, он, продолжая старательно разжёвывать холодное мясо, не поднимая головы, оградил нас подспудным провожающим взглядом, не выражающим общим счётом ничего…

  Так и разминулись…

  После нам никто больше не попался. Только слышали чьи-то голоса, но они доносились уже с седьмого этажа: на этаж выше нашего, шестого, на который Гоша поднялся уже изрядно хромая и кряхтя. Да, то ранение никак не даёт о себе забыть. Дошло даже до того, что мне пришлось на время забрать его рюкзак. Ну что ж, почему бы и нет, мне нетрудно.

  Первое, бросилось в глаза на этот уровне – это висящий посреди коридора турник и… и, наверное, всё… Такие же разрисованные непонятно чем стены, неприятный запах… собственно всё также, как и до этого.

  Юля вынула ключ и открыла нужную нам дверь. Рядом с ней была ещё одна, они были соединены единым тамбуром, вход в который раньше, явно, был закрыт дверью. Однако теперь её не было, и проход к двум квартирам был дозволен очень многим… не слишком безопасно.

  Как только стальная дверь, часто встречавшаяся во многих квартирах до Апокалипсиса, отворилась передо мной, мне открылся вид на длинный, ухоженный коридор квартиры немалых размеров. Всё было очень даже чисто и цивильно. Даже обода на люстрах остались: именно в этот момент меня накрыло чувство потерянного…

  Надо же, как странно. Вроде, всего лишь стеклянные побрякушки, напяленные на лампу накаливания, а такое гнетущее чувство от них, что…

  Я зашёл в квартиру.

  Свободного пространства внутри было немало, даже очень. Наверняка раньше оно было чем-то заполнено, теперь же это что-то отсюда убрали. Оставили лишь не слишком ценные вещи: хорошо сохранившуюся тумбу для обуви у входа и комод рядом, немалых размеров шкаф, стоящи чуть поодаль от тумбы. Кстати, его пребывание здесь меня чуть поразило: такой шкаф и не унесли? Странно… хотя, он было отнюдь не мал, так что, наверное, людям, как обычно, просто не хотелось сильно напрягаться. Ещё оставили одну люстру в длинном коридоре, ведущим вперёд на метров шесть. В перпендикулярном ему, но чуть меньшем, ведущим на кухню, подобной не было. Кухня обустройством была скудна: отключенный от электропитания холодильник, среднестатистический стол, четыре табурета, разложенное кострище у окна и три котелка разных размеров. Если говорить ещё и об окнах, то могу упомянуть лишь то, что и стёкла, и стеклопакеты в этом доме были целы, что меня, конечно же, тоже знатно озадачило простым, но безответным вопросом: “как?”.