Я благодарю ее. Она быстро проходит по коридору, открывает дверь и выходит из квартиры, как будто это она уходит и прощается со мной. Но сумочку она не несет, и все еще в тапках. Я обещаю ей возвратить руководство, как можно скорее. Она вынуждена посторониться, чтобы я мог выйти из ее квартиры. Только войдя к себе домой, я понял, что она меня испугалась. Именно поэтому она и вышла из собственной квартиры, чтобы суметь убежать, или закричать, если бы я на нее напал. И тогда я вспоминаю, как закрыл за собой дверь, и припоминаю что-то еще, что в этот момент едва ли воспринял – одну из более чем тысячи мыслей, неосознанно проносящихся в мозгу в течение дня. В тот момент я совсем не подумал о том, что не должен был закрывать дверь, что это могло показаться излишне фамильярным, или бесцеремонным, но дверь я закрыл. Получается, что я требовал от нее доверия к себе. И еще вспоминаю, что почувствовал неизъяснимое удовольствие, зарыв дверь.

Я бегло просматриваю руководство, изучаю чертежи кранов, втулок, трубопроводов и клапанов, подкручиваю один из них, регулирующий подачу воды, снова включаю и открываю кран горячей воды. Нагреватель снова работает. Я тут же направляюсь в квартиру соседки. Нажимаю кнопку звонка. Приближаются ее мягкие, осторожные шаги, и я терзаюсь сомнениями, откроет ли она дверь, глянет ли в глазок, даже если отлично знает, с кем встретится. Она слегка приоткрывает дверь, и я спрашиваю себя, подперла ли она ногой нижнюю часть двери, как сделал бы я, боясь, что кто-то вломится ко мне.

- Что, Вы уже починили?

- Да, возьми, – я улыбаюсь и протягиваю ей руководство. Мне хотелось бы успокоить ее, сказав: “Тебе незачем бояться меня. Правда.” Очень серьезное лицо девушки выражает легкий испуг человека, повидавшего что-то плохое, что он не хотел бы повторить. Она заставляет меня почувствовать себя как-то выше, более зрелым и солидным. Это сложно охарактеризовать словами.

Я снова поднимаюсь на террасу с фотографией Клары в руках, раздеваюсь догола и заваливаюсь в гамак. Я целую губы образа, запечатленного на фотографии, как целовал губы какой-нибудь девчонки, с которой встречался, будучи подростком. Единственное место, откуда кто-нибудь мог бы меня увидеть, это как раз соседская терраса. Но на нее нет прямого выхода, как на мою, который незаконно соорудили прежние владельцы квартиры, и соседка почти никогда туда не выходит. Если бы сейчас она поднялась на террасу, то могла бы увидеть меня через дыры синтетической, уже довольно выцветшей и блеклой перегородки. Я зажмуриваю глаза и прикрываю член рукой. Я даже не сумел бы ответить, чего сейчас во мне больше – целомудрия, или непристойности.

Глава 7

Вечер. Смеркается. Мне скучно. Я несу фотографию Клары в спальню. Я могу видеть ее и в полумраке. Черты Клариного лица становятся еще мягче и нежнее, взгляд теряет ехидство и делается более ласковым, и кажется, что на губах ее открытая улыбка. Уже почти заснув, я вдруг приподнялся на кровати, полностью проснувшись от волнительного интереса. Лицо Клары, совсем юное лицо, тянется ко мне откуда-то издалека в приступе громкого, нервного смеха, заставляющего сотрясаться все ее худенькое тело. Руки Клары поднесены к лицу. Ее предплечья так изящны и хрупки, как ножки жеребенка. Узор тоненьких вен и сухожилий на запястьях – две совершенных параллели, теряющиеся во плоти. И звук ее голоса, несколько хрипловатого, для такой хрупкой женщины, даже не женщины, а скорее, подростка с той же самой прической, что на фото. Я уверен, что где-то познакомился с ней несколько лет назад, но не могу вспомнить, где. Мы стояли очень близко друг от друга, и мне не хватает только мизансцены. Нужно найти пейзаж, другие лица неподалеку, чтобы представить, какие отношения были у нас с Кларой.

Половина десятого. Я поднимаюсь на террасу. Темно-синее небо. Две летучих мыши кружат в воздухе. Их полет и движения бессистемны. Невозможно предугадать, куда они полетят, и каким будет их следующее движение. Существует ли математическая функция, описывающая эти траектории, внешне кажущиеся случайными?

Одна из телевизионных антенн вибрирует, издавая монотонное гудение. Когда-нибудь эти стержневые ржавеющие конструкции, напоминающие мне скелеты хрупких вымерших животных, исчезнут с крыш. С каждым разом я все больше убеждаюсь в том, что когда-то мы с Кларой встречались, а, возможно, и разговаривали. Выражение Клариного лица кажется мне знакомым, хотя принадлежало оно более молодому лицу, чем на фотографии. Я думаю, что вот-вот вспомню, откуда я ее знаю. Это как дежавю, когда мы явственно ощущаем, что уже находились в подобной ситуации, пережили нечто подобное, хотя и не можем вспомнить.

Я набираю номер Карины. Я мог бы придумать себе Клару, представить, чем она болела в детстве, представить ее отца, который плохо с ней обходился, ее девичью любовь, первые опыты с наркотиками, вечер, в который она напилась так, что ее пришлось везти в больницу, чтобы там ей вкололи витамин В12. И все такое. Но мне этого мало. Придумать ей жизнь... это было бы то же самое, что и мастурбировать, представляя себя с ней... суррогат. Я предался бы унынию и тоске, во мне осталась бы печаль от того, что я не владею истиной, а лишь ее заменителем. Не достичь того, чего ты действительно хочешь – это трагедия. А я безумно хочу узнать Клару, я просто убежден, что мы бы с ней поладили. Так думать меня заставляет дерзкое выражение ее лица. Она уверена в себе, но не так сурова, как ее сестра. Ее челка, мне нравится Кларина челка. Я не вижу ее тело, но представляю ее ловкой и подвижной. Женщина, бегающая иногда ради удовольствия почувствовать мышцы своего тела и ощутить движение. Она отменная пловчиха. Я не сомневаюсь в том, что она может плавать часами, и выходит из воды только тогда, когда губы посинели, и кожа покрылась мурашками. Счастливо улыбаясь, Клара идет ко мне, чтобы я ее вытер. А я жду ее на пляже, укрываю полотенцем и обнимаю это дрожащее от смеси удовольствия и холода существо. У нас могли бы сложиться отношения. Я привел бы ее на эту террасу, и мы целовались бы на фоне необъятного городского пейзажа. Ей наверняка известны имена различных созвездий. А мне так никогда и не удавалось ни выучить их названия, ни найти на небе..

Я не оставляю сообщение на автоответчике. Я разочарован и закуриваю сигарету. Я курю только раз, на закате солнца. Это условие, которое мне нужно выполнять, чтобы не пришлось бросить курить. Безоблачное небо цвета морской синевы. И только следы от самолетов, некоторые уже едва заметные, разрезают небо на мелкие, неравные кусочки.

Трезвонит телефон, который я оставил на столике на крыше, и я поспешно его хватаю.

- Да.

- Прости, но у меня твой пропущенный звонок. Ты кто?

- Самуэль.

- А-а.

Что с ней? Она разочарована, холодна, дрожит, волнуется? И почему только это “а-а”?

- Думаю, ты не ждала моего звонка.

- Я дала тебе свою визитку.

- Верно. Мне хотелось бы встретиться с тобой. Если у тебя есть время, и если ты не против.

Зажглось освещение на церковных колокольнях неподалеку. В одной из квартир, которые видны с террасы, включен телевизор. Под этими крышами, среди этих стен, скрывающих большинство людей в своих кельях, сидят миллионы и смотрят фильмы. Есть нечто ужасающее: в нескольких метрах друг от друга множество людей в одной клетке – неподвижные, сосредоточенные, забытые. Звезды, цепляющиеся одна за другую... И молчание в трубке, словно взвешиваются все за и против.

- Мне это кажется неплохой идеей, – говорит она, наконец. – Когда пожелаешь. Что, если завтра после работы?

- Идет.

- А что ты скажешь жене?

- Она ушла.

- Ты хочешь сказать, что вы разошлись?

- Да, думаю, именно это я и хочу сказать. Мы уже не живем вместе.

- Клара об этом не знала?

- Это случилось так недавно, что у Клары просто не было времени узнать об этом.

- Бедняжка, тоже не повезло.