НФ: Альманах научной фантастики
ВЫПУСК № 29 (1984)
РАЗВЕДКА МЫСЛЬЮ И ЧУВСТВОМ
(От составителя)
Фантастику часто называют разведкой мыслью. Но не стоит забывать, что это еще и разведка чувством — впрочем, как всякая литература.
Уже в древнейшем из известных человечеству художественных произведений, шумеро-вавилонском «Эпосе о Гильгамеше», его герой, Гильгамеш, отправляется (десятки веков назад) в далекий поход за травой бессмертия, побеждает чудовищ, находит друга в «диком человеке», принадлежащем, как мы сказали бы сегодня, к «иной культуре». Какие все это привычные сюжеты для сегодняшней научной фантастики! Правда, в отличие от ее персонажей, Гильгамеш отвергает предложенную ему любовь небожительницы (богини!)…
И уже этот древний герой был интересен тогдашним читателям (как интересен и сегодняшним), потому что они могли не только удивляться его приключениям и восхищаться глубиной его мыслей, но и разделять его чувства, сочувствовать.
Кажется, не только к мыслям, но и к чувствам читателей обращены произведения фантастов, собранные под этой обложкой. И герои их проходят испытание не только на умение размышлять, но и на способность чувствовать и вызывать сочувствие.
Единой темы у 29-го выпуска «НФ» нет. Но здесь во всяком случае отчетливо ощутим писательский интерес к проблемам путешествий во времени, возможным формам разума, наконец к тому, каким может быть контакт между несхожими друг с другом цивилизациями.
Темы очень модные, нередко пересекающиеся… но все же очень разные. Что же общего у почти всех фантастических произведений сборника? Увидеть эту сущность можно в единстве отношения авторов к человеческому в любом разумном существе — к чувствам.
Здесь придется кое-что сказать об идеях и темах произведений, очень немногое, конечно. Надеюсь, это не «перебьет аппетита» к чтению, тем более, что, по утверждению психологов, большинство людей сначала знакомится с содержанием книги, а потом уж заглядывает в предисловие (и сам я тоже принадлежу к этой категории).
Теперь, после необходимых справок и оговорок, давайте вернемся к предшествующему им разговору.
Почему герои повести Дмитрия Биленкииа оказываются в состоянии справиться с кознями взбесившегося времени и проникающими сквозь провалы этого времени бедствиями? Чем привлекает к себе рассказ Николая Блохина, собственно научно-фантастическая идея которого уже не раз встречалась в литературе, хотя бы у Зиновия Юрьева?
Отчего вместе с героями рассказа Игоря Росоховатского испытываешь стыд за их ошибку в определении того, кто же разумный хозяин новооткрытой планеты: барственно бездельничающие существа или старательные уродливые «обезьяны», принятые сначала за домашних животных?
Всюду герои держат испытания на доброту. И иногда не выдерживают их, как охотники в рассказе Бориса Руденко…
Мысль далеко завела людей, создавших модель человека, которую уже нельзя отличить от человека — и чувство ответственности, благодарности, доброта, то, наконец, что зовется совестью, идут на выручку главному герою рассказа Николая Блохина «Реплики».
У Авдея Каргина в «Этих опасных играх» вполне вроде бы добропорядочные военные западных стран «прогоняют» гостей из космоса, которые на самом деле прилетели к Земле с самыми благими намерениями. Привычка бояться всего неизвестного может оказать дурную услугу человечеству.
В «Охоте по лицензиям» и «Добрых животных» действие происходит а космосе. Но персонажи этих рассказов вполне поддаются «переселению» на Землю, скажем на некий остров, как поступил бы, приди ему в голову такая идея, почти любой фантаст XIX века. В этих рассказах перенесение событий в космос — скорее фирменный знак века космических путешествий и почти полного освоения поверхности собственной планеты. Это, разумеется, не упрек и не похвала, но только констатация факта, лишнее подтверждение, что в космос писатели уходят за решением истинно земных проблем.
Вот Полу Эшу в его «Контакте» космос необходим, и притом дальний — требовалось найти максимально далекие от земных людей существа, лишенные даже возможности непосредственного общения с землянами. И на фоне этого несходства обнаруживается сходство в главном. Обе стороны в контакте больше всего боялись как-то обидеть своих собеседников, задеть хотя бы случайно их чувства, слабости, пристрастия. Но, оказывается, не только людям тяжело дается постоянная «зажатость», не им одним трудно надолго замыкаться, таить свои мысли, скрывать все недостатки и слабости… В жизни земной мы привыкли рассчитывать на понимание со стороны окружающих, на доброту, которая дает нам силы прощать друг другу мелкие слабости. (Да, не всегда мы встречаем такое понимание и такую доброту, но потому нас это и ранит так сильно, что обманывает надежды, основанные на предыдущем опыте.) Чужие разумные у Пола Эша в своем отношении к Контакту оказываются чрезвычайно близкими людям — разведка мыслью могла бы потерпеть неудачу, но разведка чувством не подвела автора рассказа. И снова на первый план здесь выходит доброта, хотя прямо о ней не сказано в «Контакте» ни слова — потому что именно она может помочь одному разуму понять другой, потому что нет разума без чувства.
И против недоброты выступают в своих произведениях Роберт Силверберг и Теодор Старджон, принадлежащие к числу виднейших писателей-фантастов Америки.
«Увидеть невидимку» — рассказ о том, что социологи зовут отчуждением, а поскольку явление исследует фантаст, он находит блистательную гиперболу для передачи боли человека, чувствующего себя чужим в мире.
Старджон клеймит человека, как раз пользующегося добротой и гуманностью пришельцев из космоса, чтобы безнаказанно иэображать их в своих творениях врагами человечества.
Именно добра может ждать от будущего тот, кто идет в него с добром, — ясно говорит рассказ А. Кацуры «Мир прекрасен». Сколько уж было в фантастике разговоров о путешествиях во времени, о связанных с этим проблемах и парадоксах, как математически точно доказывали порой невозможность влияния будущего на прошлое… А Кацура перевернул пирамиду доказательств, поставил ее на вершину (или, может быть, все-таки на основание?), и оказалось: будущее не может не влиять на прошлое, а поскольку это доброе будущее, то прошлое оно улучшает; тут настоящее оказывается итогом совместной работы не только того, что ему предшествовало, но и того, что за ним последует. Еще одна точка зрения писателя на время, еще одна демонстрация «преимущества» литературы над физикой, которой со временем так трудно… Фантастика присвоила себе власть над пространством при Эдгаре По и Жюле Верне, завладев африканскими дебрями, океанскими просторами и преодолев расстояние до Луны. Теперь, когда все это, давно или недавно, из ее ведения вышло, фантастика больше занимается временем — вслед за Уэллсом. Причем в фантастике наиболее ярко проявляется то свойство искусства, которому может позавидовать и сама наука. Та исследует время, но управлять им не может. Между тем литература обращается с ним весьма свободно.
Мы сейчас не удивляемся, когда писатель-реалист вмещает в одну главу своего романа два часа, а в другую — десяток лет; между тем еще в XVIII веке за этот прием, сегодня такой обычный, многие сурово осуждали английского романиста Генри Филдинга. Прозаики сегодня свободно путешествуют по времени, вспоминая и мечтая (или заставляя своих героев вспоминать и мечтать). Фантастика делает тут следующий шаг, но шаг все по тому же пути, и если при этом она опирается на науку — так именно потому, что возможности науки особенно ясно видны в нашу эпоху научно-технической революции. Снова вернусь к повести «Пустыня жизни» и рассказу «Мир прекрасен». Герои Д. Биленкина оберегают будущее от вторжения прошлого; А. Кацура утверждает, что вмешательство будущего в прошлое может быть плодотворно, и тут этот «историко-футурологический» оптимизм противостоит позиции, заявленной во множестве фантастических произведений последних десятилетий.