Я с силой пнул его в бок, и он замолчал. Я не желал его слушать. После всего случившегося он в моих глазах мало чем отличался от англичан, с которыми мы бились с первого дня высадки на этих берегах.

— Мале доверял тебе, — сказал я. — А ты его предал.

— Нет, — он словно плевался ядовитыми словами. — Больше двух лет я стоял рядом с ним и ничего не делал, когда мои соотечественники умирали под вашими мечами. Это было моим единственным предательством. Я был вправе сделать все, что сделал.

— Ты нарушил присягу.

— Ты думаешь, это было легко? — возразил он. — Легко, думаешь? Да, я дал ему клятву и служил ему и его семье, пока был в состоянии. Он хороший господин, хороший человек. Но у меня есть святой долг перед моим народом, и он важнее любой присяги.

Он пытался запутать меня словами, но я не должен был поддаваться.

— Ты предатель, — повторил я, поднося клинок ближе к его шее, почти касаясь кожи.

Гилфорд смотрел на меня, а я на него.

— Убей меня, если ты пришел это сделать, — сказал он.

— Лучше не искушай.

Кровь колотилась в висках, почти заглушая голос разума. Конечно, Мале хотел, чтобы я доставил Гилфорда в Эофервик живым, но в то же время я понимал, как легко мой меч мог бы сейчас скользнуть к горлу англичанина, чтобы потом оставить его здесь умирать. Я мог бы сказать виконту, что он бился до последнего, что у нас не было выбора, кроме как убить его, и он должен был бы принять наше слово на веру, никогда не узнав правды.

Все вокруг нас погрузилось в темноту. Черное небо освещалось только редкими звездами, луна скрылась за облаками. Костер не горел, его залили водой, на угли Уэйс и Эдо накинули два плаща и затаптывали их ногами, уничтожая последние усики дыма. И как раз вовремя, потому что снова взглянув на черные воды Темзы, я увидел, как из-за холма выползает острый нос, высокая мачта, длинный корпус корабля.

Меч в мои руках дрогнул у горла Гилфорда, когда я пытался решить его судьбу.

— Этот корабль, — сказал я. — Он должен был встретиться с вами, чтобы увезти тело Гарольда, не так ли?

Он не ответил, но я знал, что его молчание подтверждает мою правоту. Я не знал, дрожит ли он от холода или от страха. Его глаза были широко раскрыты, и мне показалось, что в них закипают слезы.

И вдруг я понял, что не смогу это сделать. Несмотря на всю его ложь, на его предательство, я не мог заставить себя убить этого негодяя. С трудом переведя дыхание, я медленно убрал меч обратно в ножны.

— Танкред, — сказал Эдо.

Он указывал на реку в сторону судна. Точка оранжевого света просияла над водой, похожая на пламя фонаря. Это продолжалось в течение нескольких ударов сердца, затем оно исчезло. Сигнал, подумал я.

Я повернулся к Гилфорду, собираясь открыть рот, чтобы ответить, но в этот момент он встал передо мной с красным и гневным лицом. Он толкнул меня в грудь, вложив в удар всю тяжесть тела. Прежде чем я сообразил, что происходит, ноги мои заскользили по мокрой палубе, лодыжка подвернулась, и я упал. Спина врезалась в доски палубы, дыхание с хрипом вырвалось из груди.

Но у Гилфорда не было намерения убивать меня, потому что он уже спрыгнул с баржи и пробирался через груду камней, пытаясь подняться наверх. Я встал на четвереньки, а потом на ноги, кряхтя под тяжестью кольчуги. Высвободив руку из лямок щита и дав ему упасть на палубу, я спрыгнул вниз и бросился в погоню. Гравий хрустел под башмаками, врезаясь в подошвы. Я слышал за спиной крики Эдо и Уэйса, но не знал, следуют ли они за мной, я думал только о том, чтобы догнать англичанина.

Он был в тридцати шагах, взбираясь на травянистый склон сквозь кусты к вершине холма. Ветки били по моему шлему, шипы царапали лицо и руки. На мгновение я потерял его среди деревьев, но продолжал бежать вперед, и, когда вышел наверх, увидел его развевающийся на ветру плащ.

Он бежал по хребту к Темзе, размахивая руками и крича что-то по-английски, пытаясь привлечь внимание людей на корабле. Оранжевый огонек снова засветился, сверкнул в воде и исчез, ожидая ответа.

— Onbidath,[23] — закричал Гилфорд. — Onbidath!

Но здесь ветер дул сильнее, и все его слова относило в сторону.

Теперь расстояние между нами быстро сокращалось, несмотря на мою тяжелую кольчугу и длинные ножны, свисающие с пояса. Немного впереди хребет заканчивался, вместо пологого спуска к реке виднелся крутой каменистый обрыв. Священник увидел, что пойман в ловушку, и остановился.

— Все кончено, — повторил я. Приходилось перекрикивать ветер, чтобы быть услышанным. — Нет смысла сопротивляться.

Я видел, как корабль развернулся против течения, его весла поднялись, и он начал свой путь обратно. Оранжевый огонек вспыхнул в третий раз, но слабее, чем раньше.

— Ты не сможешь уйти, — просипел я, и вот наконец он повернулся ко мне лицом.

Глаза его казались дикими, лицо исказила гримаса отчаяния и ненависти, как будто в него вселился дьявол. Я приготовился, положив руку на эфес меча.

— Вы никогда не получите Англию, — выплюнул он, тыча в меня пальцем. — Это наш дом, наша земля — не ваша!

Он бредил, доведенный до безумия поражением своего плана. Я медленно приближался, неотступно глядя на него.

— Врешь, не возьмешь, — сказал он, качая головой, и сделал шаг назад. — Убей меня, если сможешь, но ты меня не возьмешь.

Он был в пяти шагах от края, и я подумал, что он уже принял решение.

Я развел руки в стороны подальше от меча.

— Я не хочу убивать тебя.

Снова налетел ветер, касаясь ледяными руками кожи, острыми иглами вонзаясь в плоть. Священник отступил, но земля была скользкая, и он потерял равновесие, упав на руки и колени. За его спиной не было ничего, кроме пустоты.

— Гилфорд! — воскликнул я.

Я бросился вперед, протягивая ему руку.

Он схватил ее холодной ладонью, его хватка была сильна. Слишком сильна, понял я, когда он дернул меня на себя. Я не ударился о землю, упав на вытянутую руку. Сердце бешено колотилось, когда я перевернулся на спину и потянулся за мечом, но я был недостаточно быстр. Священник бросился на меня, по его красным щекам струились слезы.

Он упал прямо мне на грудь, его руки пытались сжать мне горло, и я не мог сделать ничего другого, кроме как ударить его кулаком по голове. Удар попал в цель, он отшатнулся, я воспользовался моментом и сбросил его. Теперь я стоял на ногах, а он лежал передо мной, вытирая кровь со щеки.

Плохо только, что теперь я стоял на краю утеса. Я вытащил клинок из ножен и держал его перед собой, предупреждая новое нападение.

— Отойди, — сказал я.

Но он не слушал. Визжа, как раненый кабан, он поднялся на ноги.

Я не знал, попытается ли он застать меня врасплох и столкнуть вниз или захочет прыгнуть вместе со мной. Собравшись с духом, я ждал, когда он снова бросится на меня, и когда он уже готов был меня схватить, отскочил в сторону, поднял свой меч, повернул его и с силой опустил лезвие вниз. Мгновением раньше он увидел бы, что я собираюсь сделать; мгновением позже, и я лежал бы внизу на камнях рядом с ним.

Мой меч серебряной стрелой блеснул в ночи, поразив только воздух, но Гилфорд двигался так быстро, что это не имело значения. Он пролетел мимо меня, мимо моей спины, и в один миг ярость на его лице сменилась страхом, когда он увидел себя на самом краю обрыва и понял, что не сможет остановиться.

Его плащ летел за ним, когда, крича, он упал вперед и исчез из виду. Бросив меч в ножны, я подошел к краю скалы и посмотрел вниз. Священник неподвижно лежал на спине, широко раскинув руки и ноги.

— Гилфорд, — крикнул я, но он не ответил.

Его глаза в темноте казались белыми и блестящими, но он не видел меня. Его рот был разинут, но грудь неподвижна, он не дышал. Его лоб был забрызган кровью, волосы почернели и слиплись там, треснул череп.

Капелан был мертв.

ЭПИЛОГ

Над Эофервиком ярко светило солнце. Было еще рано, но утро стояло теплое, когда мы с Мале ехали через рыночную площадь.